Ночная погоня (Повести) - Кулешов Александр Петрович. Страница 34

— Ты их никогда не берешь, — заметила Валя.

— Сама ты не берешь! Ну, слушайте. Вытаскивают меня на тротуар — хорошо, народу никого, денег у меня нет, документов нет, что я студентка — не верят… Тут как раз проезжает лейтенант на мотоцикле. Милицейский лейтенант. Словом, бросили меня контролеры ему в объятия, а сами на следующий автобус сели и уехали.

— Ну и что, он тебя на мотоцикл и в милицию? — предположила Нина.

— Да нет! Минут десять стояли, он все пилил меня: студентка, а без билета, и документов не возит, и правила нарушает, и т. д. и т. п. Я слушаю и не пойму: то ли он серьезно, то ли смеется. Брови нахмурил, но, я чувствую, внутри улыбается…

— Про себя, — поправила Валя.

— О господи, ну про себя! Отчитал и говорит под конец: «Идите, гражданка, и больше не нарушайте!» Помолчал и добавил: «Документы с собой носите, а то как потом узнать, где такая красавица живет». И улыбнулся. Он, девчонки, красивый до чего! Рост — ну, ну, ну вот под дверь. Зубы, нос, глаза — как этот, помните, в «Римских каникулах» играл? Ну помните?..

— Грегори Пек, — сказала Валя.

— Так он же старый, — разочарованно вздохнула Нина.

— Ну а этот в молодом варианте. — Лена не любила менять своих мнений. — Уехал он, а я стою красная как рак. Хорошо, никого не было.

— Ладно, — рассудительно констатировала Валя, — это было в прошлую среду, а сегодня понедельник, так при чем тут…

— А при том, что я его сегодня встретила! — торжествующе воскликнула Лена. — Идет — красивый, высокий, штатский. В смысле в штатском костюме. И, между прочим, модном! Я его сразу узнала. И он. Подходит как ни в чем не бывало и говорит: «Здравствуйте, товарищ нарушитель! Разрешите представиться — Никитин Валентин» (твой тезка, Валька, слышишь?). Я стою как дура, руку протянула, бормочу: «Лена Зорина. Здравствуйте». Самой противно, словно опять из автобуса меня вывели. «Вы в институт, Лена Зорина, или из института?» — «Из института», — говорю. «Тогда разрешите вас пригласить вот хоть сюда, в „Космос“, если вы любите мороженое. Я недолго задержу, просто чтоб вы убедились, что вне службы я не такой уж зануда. Пойдемте?» — «Пойдемте», — говорю. Вот потому и опоздала.

— А он влюбился? — с придыханием спросила Нина.

Лена смущенно опустила глаза.

— А ты влюбилась? — Нина даже скинула туфли от волнения и поджала одну ногу под себя.

Последовала новая пантомима — Лена пожала плечами, устремила взгляд в потолок…

— Ну а дальше-то что, дальше? — Нина поджала вторую ногу, оперлась на руки. Теперь на диване у нее была поза бегуна, приготовившегося к низкому старту, когда команда «Внимание!» еще не последовала.

— Знаете, девочки, честное слово, я так интересно еще ни разу время не проводила… Ну, в общем, он такой интересный! Он все знает, институт кончил заочно, машину водит, стрелять умеет…

— Стрелять умеет? Для милиционера это странно, — иронически перебила Валя.

— Нет, честное слово, девчонки, я такого еще не встречала. С ним обо всем можно поговорить — все понимает, а анекдотов знает… Вот, например: заходят двое в вагон…

— Да погоди ты со своими анекдотами! — Нине не терпелось услышать продолжение. — Чем кончилось-то? Договорились встречаться?

— Договорились. Завтра после дежурства идем в кино.

— Значит, влюбилась, — удовлетворенно констатировала Нина.

Но Лена пропустила это замечание мимо ушей.

— Проводил меня, — закончила она свой рассказ, — еще цветы купил, телефон записал…

— Значит, влюбился, — сказала Нина.

— Ну и что? — Лена раскраснелась. — «Влюбился, влюбилась»! У тебя только две краски: черная и белая…

— Бывают и оттенки чувств, — вставила Валя.

— Вот именно! — Лена осуждающе посмотрела на Нину. — Оттенки. Может, и влюблюсь, может, замуж за него выйду, и у нас будет сто детей, и все лейтенанты. Пока здорово с ним, ни с кем так не было. А завтра сходим в кино — и выяснится, что он мне надоел… Или я ему, — закончила она грустно.

Обсуждение сенсации заняло весь вечер. Были рассмотрены всевозможные варианты будущих встреч, разговоров, признаний, даже предложений выйти замуж. Остановились на разборе вопроса, где молодожены должны жить — у Лены или у Валентина, как его уже все называли, будто старого знакомого.

Старик

Степан Степанович Степанов ничем особенным не выделялся. Ну что это за имя, отчество и фамилия — кругом Степан! Степан в кубе.

И внешность у него была неприметная: худой, среднего роста, лысоватый, стрелка на весах после еженедельного субботнего похода в Сандуны еле до шестидесяти пяти доползает…

И профессия самая обыденная — кассир. Вернее, бывший кассир. Впрочем, нынче общественное положение Степана Степановича было еще более неприметным — пенсионер.

Нет того чтоб какой-нибудь Феликс или Святослав по имени, генеральный конструктор, или стратегический разведчик, или хотя бы заслуженный артист по профессии. И чтоб рост метр эдак девяносто, кудри там, бицепсы. Увы, ничего этого не было.

Но на жизнь Степан Степанович отнюдь не жаловался. Была жена-старуха, с которой, слава богу, четыре десятка лет душа в душу прожил. Дети были, внук… Были три десятка лет честной службы без единой недостачи, была за плечами война — долгий путь от Москвы до Вены, одиннадцать наград и ни одного ранения. Мало кто мог поверить, что тихий и не богатырского сложения Степан Степанович всю войну был фронтовым разведчиком, десятки раз ходил во вражеский тыл, захватил небось за четыре года целый батальон «языков». И, что того удивительней, не получив ни единой царапины.

Степан Степанович вел весьма размеренный образ жизни, что свойственно, говорят, многим счетным работникам.

По-прежнему, уже выйдя на пенсию, вставал рано, всегда в одно и то же время, шел с внуком гулять, с удовольствием обедал, после обеда посиживал с такими же, как сам, пенсионерами на Тверском бульваре, вспоминая былые дни, былые сражения — военные, футбольные, шахматные.

По вечерам подолгу засиживался у телевизора. Привычки были давние, устоявшиеся и многочисленные. В том числе и дарить внуку с пенсии подарок. Каждое пятнадцатое число Степан Степанович, получив в сберкассе № 7982 свои восемьдесят целковых, заходил в магазин детских игрушек, что в двух шагах от сберкассы, и что-нибудь покупал — барабан, мишку, пластмассовую пожарную машину.

Возвращаясь домой, заранее радовался, предвкушая зрелище задранного носа-пуговицы, румяных щек и громаднющих сияющих глаз, устремленных на деда в радостном ожидании.

Вот и сейчас Степан Степанович торопился — до закрытия магазина едва оставалось десять минут, — вспоминая на ходу сенсационное событие.

Событие заключалось в том, что встретил он сегодня друга-однополчанина, привел его с собой на бульвар, перезнакомил с другими стариками и долго с наслаждением слушал, как тот рассказывал всем о его ратных подвигах. Не врал, не преувеличивал, рассказывал честно.

Приятно все же. Самому ведь нельзя свои дела комментировать, ну там похвалиться кое-где, хоть и не грех. Неудобно как-то. А так другой рассказывает, что хочет, то и говорит.

Особенно красочно друг излагал необычный эпизод военной биографии Степана Степановича, связанный с захватом немецкого капитана.

— Да, — не спеша повествовал он, поглядывая на собравшихся на скамейке пенсионеров, — наш Степа время даром терять не любил. Вот был у него случай с капитаном-фрицем.

Степан Степанович заранее начал улыбаться, а летописец продолжал свой рассказ.

Дело было летом, в период относительного затишья на фронте, когда обе стороны всеми способами старались выяснить намерения друг друга. То и дело наши разведчики переходили линию фронта, а дня через два-три возвращались обратно, приводя «языка», принося записи наблюдений. Или не возвращались…

В ту ночь сержант Степан Степанов с двумя бойцами сумел пробраться к немцам в тыл — преодолели колючку, проползли по минному полю, тихо миновали сторожевые посты так близко, что слышали немецкую речь. На рассвете очутились в лесочке, в километре за линией фронта. Тут осуществили задуманную хитрость. Степанов закопал каску, автомат, нацепил на голову окровавленный бинт и, заложив руки за спину, босой, понурый, двинулся по дороге. За ним, одетые в немецкую форму, с автоматами под мышкой шли его бойцы.