Америка, которую никто не открывал (ЛП) - Грант Ким Хелен. Страница 9

Я облизал губы. Я знал, что можно сейчас сказать, но это был ужасный риск испортить отношения с Америкой навсегда.

И все же я попробовал.

— А ты… Не думала, что если поделиться горем с другим, тебе может стать легче?..

Она больше не отпивала из шикарной граненой бутылки. Америка равнодушно помотала кистью руки, в которой сжимала горлышко бутылки— создалось впечатление, что ее ничего в мире больше не интересовало, даже алкоголь.

— Нет. Не думала. Поэтому…

Она все-таки снова приложилась к бутылке, но уже не так. Америка не запрокидывала вверх голову, не залихвацки переворачивала бутылку, не закрывала глаза от удовольствия когда обжигающий напиток скользил ей в горло. Просто наклонилась к горлышку и чуть-чуть отхлебнула.

— …поэтому выслушай меня. Пожалуйста.

Глава 5

— Вся соль состоит в том, что эта история с алкоголизмом длится уже три года.

Когда мне было тринадцать, мы поехали в Лос-Анджелес. Мы— это я, мама и папа. Моя настоящая мама. Я копия она. У меня все от нее, и внешность, и характер. И привычки те же…

Мы сняли номер в хорошеньком небольшом отельчике и просто отдыхали как любая другая семья. Без приключений, но тоже весело. Ходили по городу, ели мороженое… Классно.

Но вот пришел момент, когда я впервые увидела некую Эмили. Она была очень красива— фигуристая, с густыми волосами И волевым лицом. Да, та самая шлюха, которая живет со мной и отцом под одной крышей.

С мамой у них как-то не заладились отношения, со мной тоже. Знаешь, эта Эмили так любит деньги, что вообще неизвестно, как она не запрыгнула на моего отца еще в том самом баре, где мы ее встретили впервые.

Ты понимаешь, для моей семьи был очень непростой период. У мамы случился выкидыш. Они с отцом очень тяжело это перенесли, я чуть легче. Так или иначе они поехали в Лос-Анжелес специально, чтобы отвлечься.

Итак, с моим отцом Эмили спелась с первых нот. Вскоре они стали ходить куда-то вдвоем. Мама моя упорно делала вид, что все нормально. Но все было ужасно.

Точка невозврата была пройдена, когда мама и я застали Эмили и отца трахающимися на кровати. Сучка сидела на нем. Я как сейчас помню. Большая родительская кровать на два места, скомканные шелковые простыни, мой отец и мразь.

Он, конечно, долго извинялся. Долго говорил, что любит только ее, маму. Но это была фальш. Блеф. Эмили не стыдилась и приходила к нам в номер. Как сейчас помню ее мерзкую улыбку в роковой день:

— Вашему мужу нужно снять стресс, а так как вы его пока ничем удовлетворить не можете…

Мама врезала шлюхе по роже. О да, это мое лучшее воспоминание из той поездки. Не просто влепила пощечину— врезала кулаком, костяшками пальцев. Ха, она еще долго не появлалась на горизонте.

И тогда, в один день, мама пришла в номер очень пьяная и с каким-то высоким мужчиной. Оказывается, это был ее школьный друг. Они начали заниматься любовью прямо на глазах моих и отца. А мы стояли и просто смотрели.

Итак, взаимная измена.

Они начали ругаться каждый день. Орали, как потерпевшие. Особенно мама. Она просто сходила с ума.

Я всегда уходила в моменты их ссор на пляж. Я садилась в бухте, обхватывала колени руками и начинала реветь. Кричать. Вопить. Проклинать судьбу.

И однажды ко мне подошел парень. На вид ему было лет восемнадцать. У него в руке я увидела обычный пластиковый стаканчик. Он сел рядом со мной и поставил стаканчик возле моей ладони.

— Выпей и забудь, — он хлопнул меня по плечу и ушел. Наверное, с этого и начался мой Подростковый алкоголизм.

Мы приехали домой, но уже порознь— Я с мамой, отец с Эмили. Мне ничего не говорили, но потом я услышала отрывок разговора и поняла— развод.

И стоило мне загрустить, как я сейчас же забиралась в родительскую кладовую. Им было не до меня. Они были заняты разводом, и я их не виню.

Мое тогдашнее состояние отличается от нынешнего тем, что в самом начале я лезла в бутылку с неохотой и страхом— как будто принимала жутко невкусное, но необходимое лекарство.

Сейчас, как ты видишь, алкоголь стал моим наркотиком.

Они развелись. Эмили уже во всю висла на отце. И тут началось самое ужасное: дележка. Делили меня, что еще больше усугубляло ситуацию.

И когда мама проиграла суд, я поняла, что я проиграла ближайшие пять лет своей жизни. Пока я не стану совершеннолетней я не могу и мечтать о жизни без Эмили и отца.

Но мои родители творили самые ужасные вещи, которые можно было сотворить в том положении. И самым ужасным стало то, что сделала мама.

Она исчезла. Испарилась. Собрала все до мельчайшей вещи и ушла. Оставила мне крохотную записку: «Я еду открывать Америку!». На том листочке еще поцелуй от настоящей губной помады. Знаешь, почему я сказала об этой записке в настоящем времени? Она есть до сих пор.

Итак, мама все равно что умерла. Я забухала по-настоящему, на момент моего первого запоя мне было четырнадцать.

Но что все-таки грело мне сердце, так это, что все в доме еще дышало мамой— она сама делала ремонт, и сама проектировала мою комнату.

Но пришла Эмили и какой-то жутко худой дизайнер. Отец наконец-то увидел, что я пью, и повез меня в реалибитационный центр. А вот когда я вернулась в состоянии глубокой депрессии, я увидела, что они сделали ремонт почти во всем доме. Почти— потому, что ключи от своей комнаты я забрала с собой.

И с тех пор я пью для того, чтобы забыть. И я буду пить, пока не умру. Моя жизнь невыносима.

Ее монолог наконец-то кончился. Я сидел, затаив дыхание. Она допила коньяк. Разбила бутылку об асфальт, швырнув ее через полулицы.

— Теперь ты знаешь, почему я плачу.

Я решил ничего не отвечать. Да, теперь я знаю. Но это мало что меняет. Я ничем не смогу помочь— разве что стать собутыльником.

Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. Мы молчали. Я кусал губы— что же это такое!..

— Давай грустить, — неожиданно сказала Америка. Она подсела ко мне, положила руку мне на плечо. Я вздрогнул от этого жеста и машинально схватил ее пальчики. Холодные, просто ледяные. Как тогда, в душе.

— Давай.

Мы замолчали, но не надолго. Америка была пьяна, и пьяна конкретно— хоть рассказ о семье и взбодрил ее.

— Знаешь, почему надо всегда грустить вдвоем? Потому, что когда тебя одного охватывает меланхолия ты начинаешь сходить с ума и терять связь с миром. Но когда ты грустишь с кем-то, то хоть ощущения и те же, но вы все равно удерживаете друг друга в реальности. Не даете сойти с ума.

Она вздохнула. У меня опыта в групповой грусти не было, но я прекрасно понимал, о чем она говорит.

— Америка… Хочешь… Можешь переночевать у меня.

Она не отвечала. Я повернул голову. Америка смотрела вдаль, чуть откинув голову назад. Я подумал, что она не услышала моего вопроса и сделал вид, что действительно ничего не было, когда она вдруг положила голову мне на плечо. Я весь задрожал. Это было прекрасное ощущение. Ее волосы щекотали мне ключицу и шею, одна рука протянулась через грудь и обняла меня за плечо, вторая нежно проскользнула по спине и в итоге обе ее руки обняли меня.

Я чувствовал себя просто восхитительно в кольце ее рук. Мне было невероятно хорошо— что-то приятно щекотало и билось в груди, но главное чувство— я наконец осознал, что такое «бабочки в животе». И это нельзя описать словами, это нужно прочувствовать на себе.

— Хочу, — она говорила очень тихо, но я услышал ее голос сквозь километры. В тот момент мне хотелось, чтобы Вселенная перестала расти и начала сужаться, как говорил Хоккинг. И тогда она бы остановилась на той стадии сужения, чтобы вокруг нас с Америкой не осталось ничего. И мы бы вечно сидели вот так.

Я неловко опустил ладонь ей на голову и погладил. Несравненное ощущение охватило меня с головы до ног. Я был готов на все, лишь бы этот момент никогда не кончался.

Но он кончился, как и все в этом мире. Америка подняла голову, отпустила руки.

— Поехали.