Пусть всегда светит солнце (Рассказы) - Панферов Ким Федорович. Страница 14

И тут произошел скандал. Как-то я увидел, что комбайн Теплова стоит. Вместе с Виктором подъехали к нему, смотрим: Теплов спит под бункером, а Костя с мрачным видом возится у комбайна.

— В чем дело? — спросил я.

Костя только рукой махнул, как-то отчаянно и зло. А Теплов вылез, потягиваясь, из-под комбайна и небрежно ответил:

— Да вот подшипники надо заливать.

— А тракторист где?

— На бригаду пошел.

Я завел мотор. Краешком глаза увидел, как Василий было дернулся, словно хотел помешать мне. «Здесь что-то нечисто», — подумал я, прислушиваясь к ровному рокоту мотора. Уж в чем, в чем, а в моторах я разбирался, мог дать сто очков вперед тому же Теплову.

Взяв один конец карандаша в зубы, а другой прислонив к крышке блока, я прослушал подшипники. Все было в порядке.

— Да чего ты слушаешь, — взорвался вдруг Костя, — врет он все! Никакой подшипник заливать не надо. Опохмелиться хочет, тракториста за водкой послал.

— Ну, ну, — высокомерно сказал Теплов, — ты, жиган, на меня не наговаривай, а то…

Но договорить он не успел, подошел тракторист. Заметив меня, растерялся, старательно прикрывал рукой бутылку, торчащую из кармана.

— Что это такое? — спросил я его. — Почему не работаете?

Тракторист залопотал что-то невразумительное, а Теплов стоял с таким видом, будто это его не касается и он даже огорчен, что у него такой недисциплинированный тракторист.

— Да ну его! — опять вмешался Костя. — Теплов всю ночь пропьянствовал. Меня за водкой посылал, я не пошел… И вообще, надо принимать какие-то меры, посмотри, во что комбайн превратился? Теплов даже техуход не проводит — гоняет и гоняет. А мне за него приходится отдуваться.

— Что, жиган? — криво усмехнулся Теплов. — Подсиживаешь, хочешь мое место запять? Не выйдет, молод еще.

— Кто тебя подсиживает? — с горечью проговорил Костя.

— Это ты сам Костю подсиживаешь, — вмешался Виктор. — Из-за Риты.

— А что Рита? — небрежно спросил Василий. — Рита здесь ни при чем.

— А вот и при чем, — возразил Виктор. — У них дело к свадьбе идет, по всему видно, а ты от злости локоть кусаешь, пьянствуешь.

— Ежели я, по-твоему, локоть кусаю, — с ехидной злостью проговорил Василий, — то жиган надкусанное яблочко подбирает.

— А ты это Рите в глаза скажи, — спокойно бросил Костя. — За спиной ты храбрый. Трепло!

— Кто? Я трепло? — И Василий двинулся на Костю с кулаками.

Мы встревожились, кинулись к ним, опасаясь, что Теплов изувечит Костю. Но не тут-то было. Как ни махал Василий кулаками, а избит был он. Костя хоть и был слабее его, но ловчее и гибче.

Я разнял их:

— Хороши, ничего не скажешь! Петухи.

Василий, размазывая кровь по лицу, сыпал угрозами по Костиному адресу. Ребята тихо посмеивались:

— Хорошо он тебя проучил, будешь знать.

— Чтоб больше твоей ноги около комбайна не было! — кричал Теплов.

— Ну ладно, — сказал я. — Хватит шуметь. С комбайна я тебя снимаю. Шилкин, будешь за комбайнера!

— А-а-а, — завопил Василий, — дружка своего выгораживаешь!..

Но я не стал его слушать и уехал.

Вечером на стане появился директор.

— Что у тебя там с Тепловым опять приключилось? — пробасил он, едва переступив порог вагончика. — Жалуется, что самовольничаешь, работать ему не даешь.

Я рассказал, как было дело.

— Да, жаль, — в раздумье проговорил Афанасий Гаврилович, — свихнулся парень. А комбайнер он хороший… Может, попугал, и хватит?

— Нет, Афанасий Гаврилович, — твердо ответил я. — Пожалуйста, если хочет работать, пусть идет на прицеп или на ток. А доверить ему агрегат, не будучи уверенным, что это не повторится, я не могу. За комбайн не только Теплов отвечает, но и я, как бригадир. И если он его приведет в такое же состояние, что и прошлогодний, с меня спросят.

— Что ж, ладно, — согласился директор. — Ты бригадир, тебе виднее, поступай, как знаешь. Только кто же вместо Теплова работать будет?

— Есть у нас штурвальные, не хуже Теплова комбайнерами будут. Хотя бы Шилкин.

— Да, насчет Шилкина, — сказал директор. — Мне Теплов заявление написал. Что, Костя, избил его, что ли?

Я рассказал и об этом.

— Ладно, — проговорил Афанасий Гаврилович, — товарищеский суд разберется.

И разобрались. Теплов не ожидал, что у Кости найдется столько защитников. Ребята крепко ругали Василия. Припомнилось ему и то, как он отказался помогать молодым комбайнерам в ремонте, как рвачески убирал хлеб — лишь бы гектары нагнать, а о машине не заботился. Суд объявил Теплову общественное порицание.

Когда все закончилось, встал Афанасий Гаврилович и сказал:

— Тут на мое имя письмо пришло. Одна женщина благодарит нашего товарища, который помог ей в трудную минуту.

Ребята заволновались, зашептались, поглядывая друг на друга — о ком, мол, речь идет?

А директор продолжал:

— У нее украли деньги, и он ей отдал свои. А некоторые говорят, что он в лес смотрит.

— Да это же Костя! — крикнул я.

— Правильно, Костя, — подтвердил директор. Сойдя со сцены, он подошел к Косте и пожал ему руку.

Зал вдруг словно взорвался — ребята закричали, захлопали в ладоши. Смущенный Костя покраснел, опустил голову.

Три дня Василий, мрачный, насупленный, работал на соломокопнителе.

«Попросится назад или нет? — думал я. — Если у него настоящая душа механизатора — должен попроситься».

К вечеру по рации Афанасий Гаврилович сообщил, что для нашей бригады выделен еще один комбайн из пришедшей партии. Я поехал по участкам, раздумывая, кого же послать за комбайном.

Вернулся на стан, увидел вставший на техуход комбайн. Вместе со всеми около него возился и Василий.

«Ну что ж, — подумал я, — теперь его можно поставить на старое место».

Я подошел к комбайну. Увидев меня, Теплов отвернулся и пошел в сторону.

— Товарищ Теплов, — позвал я, стараясь говорить как можно официальное. — Возьмите завтра с утра дизель и поезжайте на центральную — получите там новый комбайн.

Теплов даже растерялся от неожиданности, недоверчиво посмотрел на меня, потом подбежал и взволнованно заговорил:

— А может быть, мы сейчас отправимся, зачем же ждать до утра — время дорого.

Прошло еще несколько дней, таких же напряженных, горячих. Как-то, едва отужинала дневная смена, на полевой стаи приехали директор с парторгом и с ними какой-то незнакомый товарищ.

— Проведем маленькое совещаньице, товарищи, — сказал Афанасий Гаврилович. — Уборку вы ведете неплохо, от других не отстаете… — Он помолчал, хитро оглядел всех, а потом вдруг улыбнулся: — Да чего там говорить! В общем, за последнюю пятидневку вы вышли по уборке на первое место в совхозе.

Что тут поднялось! Ребята и девчата окружили директора, сразу все заговорили, засмеялись. Наверное, будь он чуточку поменьше, обязательно качать бы стали за такую радостную весть. А Афанасий Гаврилович над всеми на целую голову возвышается и басит:

— Минуточку, товарищи, есть тут одна неувязочка, прошу тишины.

Кое-как угомонились. Директор и продолжает:

— Есть у меня к вам большие претензии — тут у вас уже семьи появились, а в загсе еще не расписались. Нехорошо, товарищи. Вот ты, Андрей, — это он к нашему учетчику обращается, — разве с Наташей расписаться не хочешь?

— Да я с полным удовольствием, — отвечает Андрей, — только все некогда. Вот уборку кончим, на центральную переберемся, тогда и в загс поедем. А то до сельсовета сто пятьдесят километров — это же целый день потеряешь.

— Добро, — говорит Афанасий Гаврилович, а я вижу, что у него глаза этак хитренько поблескивают. — И ты, Саша, такого же мнения?

— И я!

— И ты, Степан?

— Да чего там спрашивать, все такого мнения.

— Ну что ж, — продолжает директор, — мы тут с парторгом подумали и решили: действительно, вы правы. Далековато до сельсовета. Взяли махнули туда — и к вам председателя привезли. Так что желающих расписаться прошу вставать в очередь, — пошутил Афанасий Гаврилович.