Смертницы - Герритсен Тесс. Страница 25

— Да, но я замерзаю. — Она подходит к окну и закрывает его. — Я не могу заснуть.

— Я тоже, — шепчу я.

Она разглядывает меня в лунном свете, проникающем в комнату сквозь грязное окно. Кто-то из девочек застонал во сне. Мы прислушиваемся к дыханию остальных девчонок, и мне вдруг начинает казаться, что в этой комнате не осталось воздуха для меня. Я отчаянно стремлюсь восстановить дыхание. Толкаю оконную раму, пытаясь поднять ее, но Алена не дает мне сделать это.

— Прекрати, Мила.

— Я умираю!

— У тебя истерика.

— Пожалуйста, открой окно. Открой! — Я вцепляюсь в оконную раму, захлебываясь рыданиями.

— Хочешь разбудить Мамашу? Хочешь неприятностей?

У меня сводит пальцы и уже нет сил ухватиться за раму. Алена крепко хватает меня за запястья.

— Послушай, — говорит она. — Тебе нужен воздух? Я тебе это устрою. Но только не шуми. Никто не должен узнать об этом. — Я слишком взвинчена, чтобы понять смысл ее слов. Она поворачивает меня к себе. — Ты этого не видела, — шепчет она. И достает из кармана какой-то предмет, слабо блеснувший в темноте.

Ключ.

— Как тебе…

— Ш-ш-ш! — Алена хватает одеяло со своей койки и тащит меня к двери. У порога она оглядывается на девочек — убедиться в том, что они не проснулись, и вставляет ключ в замочную скважину. Дверь распахивается, и она увлекает меня в коридор.

Я ошеломлена. Я вдруг забываю о тяжелом дыхании, потому что мы вырвались из тюрьмы, мы на свободе. Я подхожу к лестнице, собираясь бежать вниз, но Алена резко одергивает меня.

— Не сюда, — говорит она. — Так не выбраться. У меня нет ключа от входной двери. Ее может открыть только Мамаша.

— Тогда куда?

— Я покажу.

Она тянет меня по коридору. Я почти ничего не вижу. Всецело доверяюсь ей и послушно иду следом. В лунном свете она скользит по спальне словно привидение, берет стул и почти беззвучно ставит его посреди комнаты.

— Что ты делаешь?

Алена не отвечает, а просто встает на стул и тянется к потолку. Над ее головой приоткрывается люк, и оттуда выпадает веревочная лестница.

— Куда она ведет? — спрашиваю я.

— Ты же хотела свежего воздуха? Так пойдем поищем, — говорит она и начинает взбираться по лестнице.

Я карабкаюсь за ней по ступенькам, пролезаю в люк и попадаю на чердак. Сквозь единственное оконце струится лунный свет, высвечивающий контуры коробок и старой мебели. Воздух здесь затхлый, а вовсе не свежий. Алена открывает окно и выбирается наружу. Внезапно до меня доходит: на этом окне нет решеток. Когда я высовываю голову, мне становится ясно, почему. Окно чердака расположено слишком высоко. Побег отсюда невозможен, это все равно что самоубийство.

— Ну? — говорит Алена. — Ты собираешься выходить?

Я поворачиваю голову и вижу, что она, сидя на крыше, прикуривает сигарету. Я снова смотрю на землю где-то там внизу, и руки становятся влажными при мысли, что придется вылезать на узкий выступ крыши.

— Не будь такой трусихой, — ободряет меня Алена. — Это ерунда. Самое страшное, что может случиться, это если ты упадешь и сломаешь шею.

Я вижу огонек ее сигареты и чувствую табачный дым. Она совсем не нервничает. Мне хочется сейчас быть такой же, как она. Хочется быть бесстрашной.

Я вылезаю из окна и, осторожно перебравшись по выступу, с облегчением усаживаюсь на крышу рядом с Аленой. Она встряхивает одеяло, накидывает его нам на плечи, и мы прижимаемся друг к другу, греясь под уютной шерстяной накидкой.

— Это мой секрет, — говорит она. — Ты единственная, кому я доверяю.

— Почему мне?

— Катя продаст меня за коробку конфет. А Надя слишком тупа, чтобы держать язык за зубами. Ты — другое дело. — Она смотрит на меня задумчивым взглядом. Почти нежным. — Может, ты и трусиха. Но ты не глупая и не предательница.

От ее похвалы у меня вспыхивают щеки, и это удовольствие не сравнимо ни с какими наркотиками. Даже с любовью. Я готова на все ради тебя, Алена. Я крепче прижимаюсь к ней, мне так хочется ее тепла. Мужчины всегда были грубы со мной. А с Аленой мне уютно. Приятно прикосновение ее мягких бедер, шелковистых волос. Я смотрю, как вспыхивает ее сигарета, как элегантно она стряхивает пепел.

— Хочешь затянуться? — спрашивает она.

— Я не курю.

— Умница. От этого один вред, — говорит Алена и делает затяжку. — Но я все равно не брошу.

— Где ты их достала?

— На яхте. Взяла целую пачку, и никто не заметил.

— Ты украла их?

— Я много чего ворую, — смеется она, — Как ты думаешь, откуда у меня ключ? Мамаша думает, что потеряла его, тупая корова. — Алена снова затягивается, и ее лицо на миг освещается оранжевым светом. — Я этим еще в Москве промышляла. У меня здорово получалось. Если ты говоришь по-английски, тебя впустят в любой отель, где можно прокрутить массу трюков. Почистить карманы. — Она выпустила целое облако дыма. — Поэтому я не могу вернуться домой. Меня там хорошо знают.

— Неужели ты не хочешь вернуться?

Алена пожимает плечами и стряхивает пепел.

— Мне там ничего не светит. Поэтому я и уехала.

Я смотрю в небо. Звезды кажутся злыми и колючими.

— Здесь тоже ничего хорошего. Я не думала, что будет так.

— Ты подумываешь о побеге, верно, Мила?

— А ты?

— И куда же ты вернешься? Думаешь, родные примут тебя обратно? После того как узнают, чем ты здесь занималась?

— У меня только бабушка.

— И что ты будешь делать в Кривичах, если вдруг все твои мечты сбудутся? Что, станешь богатой, выйдешь замуж за хорошего человека?

— У меня нет мечты, — шепчу я.

— Тем лучше. — Алена горько усмехается. — Значит, не будет разочарований.

— Но все равно здесь хуже, чем где бы то ни было.

— Ты так думаешь? — Она смотрит на меня. — Я знаю девчонку, которая сбежала. Мы были на вечеринке вроде сегодняшней. В доме господина Десмонда. Она выскочила в окно и сбежала, И это только начало ее несчастий.

— Почему?

— Чем ты собираешься питаться на воле? Где будешь жить? Если у тебя нет документов, придется крутиться и обманывать, но этим можно заниматься и здесь. В общем, в итоге она оказалась в полиции, и знаешь, что было дальше? Ее депортировали обратно в Белоруссию. — Алена выпустила облако дыма и посмотрела на меня. — Никогда не доверяй полиции. Они нам не товарищи.

— Но ведь она уехала. Вернулась домой.

— А ты знаешь, что будет, если сбежишь и вернешься домой? Они все равно тебя найдут. И твоих родных тоже. И когда они сделают это, смерть покажется тебе счастьем. — Алена затушила сигарету. — Да, здесь, конечно, ад. Но по крайней мере с тебя не сдерут кожу живьем, как с нее.

Меня трясет, но не от холода. Я снова думаю об Ане. Я часто вспоминаю бедную Аню, которая попыталась сбежать. Неужели ее тело до сих пор лежит в пустыне? Или уже разложилось и сгнило?

— Значит, выбора нет, — шепчу я. — Никакого выбора.

— Конечно, есть. Ты играешь по их правилам. Трахаешься каждый день с несколькими мужиками, даешь им все, чего они хотят. Через несколько месяцев, через год, Мамаша получит свежую партию девчонок, а ты станешь отработанным материалом. Вот тогда они отпустят тебя. Тогда ты станешь свободной. Но, если ты сначала попытаешься сбежать, тебя четвертуют в назидание другим. — Она смотрит на меня. Я замираю, когда она вдруг касается моего лица, и ее рука задерживается на моей щеке. Ее пальцы оставляют горячий след на моей коже. — Живи, Мила, — говорит она. — Все когда-нибудь кончается.

14

Даже по высоким меркам Бикон-Хилл особняк был роскошным — самый большой на улице, состоящей из величественных резиденций бостонской элиты. Габриэль впервые явился в этот дом с визитом и в иных обстоятельствах, возможно, остановился бы на мощеном тротуаре полюбоваться в свете умирающего дня затейливыми оконными рамами, металлическим литьем и причудливым медным кольцом на входной двери. Но сегодня мысли его были далеки от архитектуры, и он, не задерживаясь, взбежал на крыльцо и позвонил в дверь.