Взгляд василиска - Оченков Иван Валерьевич. Страница 65

— Слушаюсь, — заметно помрачнел Вирен.

— Помимо этого, — продолжал Алексеев, не обращая внимания на его неудовольствие, — вы назначаетесь флаг-офицером к адмиралу князю Ухтомскому, который и поднимет на броненосце свой флаг.

— Э… это неожиданно, — пролепетал контр-адмирал, не ожидавший от наместника подобной подлости.

— Я полагаю необходимым разделить наши броненосцы на два отряда. Первый состоящий из «Цесаревича», «Севастополя» и «Полтавы» возглавит князь. Во второй войдут «Ретвизан», «Пересвет», «Победа» и «Ослябя». Этот отряд примете вы, Карл Петрович!

— Слушаюсь!

— Теперь о крейсерах, насколько я понимаю, «Россия», «Громобой» и «Боярин» нуждаются в серьезном ремонте. Остальные примет адмирал Рейценштейн. На него и на адмирала Иессена и возложим активные действия против японцев. Старший вы, Карл Петрович.

— А куда же «Николая I»?

— Ах да, совсем забыл, — спохватился наместник. — Пока используйте его для охраны рейда, а если в бою, то ставьте к медленному отряду.

Лицо Ухтомского выражало полное недоумение, но, как обычно князь удержался от возражений или вопросов. Витгефт тоже выглядел, как будто съел лимон, но также помалкивал.

— Общее руководство эскадрой, — продолжал наместник, — я оставляю за собой. Руководить моим штабом, по-прежнему будет Вильгельм Карлович. На этом, все, господа, Ожидаю от вас тщательно разработанного и детального плана.

Великий князь слушал Алексеева с немалым удивлением. Евгений Иванович с полуслова понял все, что он хотел сказать и быстро сориентировавшись, выдал мысли Алеши как свои. Между тем, собравшиеся начали расходиться, а наместник снова обратился к нему.

— Задержитесь, Алексей Михайлович.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.

— Ну, что скажете? — спросил адмирал, когда все вышли.

— Блестящий план, Евгений Иванович!

— Не сердитесь на старика?

— Как можно! Наоборот, весьма польщен.

— Ну и славно, вы сейчас на броненосец?

— Немного позже, я еще кузена в госпитале не проведал, да и матросы там из Дальнего…

— Святое дело! Кланяйтесь Борису Владимировичу, я его позже навещу.

— Непременно.

Оказавшись в госпитале, Алеша остановился в нерешительности. Где лежит его родственник он не знал, а спросить сразу он не догадался.

— Ищете кого, ваше высокоблагородие? — обратился к нему солдат санитар.

— Да, братец, скажи мне, где лежит великий князь?

— Их апартаменты на втором этаже будут, только его императорское высочество сейчас в саду гуляют. Вон слышите, песни поют.

— Ему настолько полегчало?

— Не могу знать!

— Хорошо, а где тут матросы в Дальнем раненые?

— А это рядом, извольте, провожу.

Зайдя в большую палату, Алеша увидел удивительную картину. Подле лежащего на кровати целиком перебинтованного человека сидел мальчик в гимназической форме и старательно писал под его диктовку поклоны многочисленным родственникам. Рядом собрался кружок из нескольких раненых менее тяжело, которые внимательно слушали и давали советы, иногда довольно скабрезные.

— Чего ты Фрол, куму поклон передал, а куме забыл? Небось, боишься, что он чего догадается?

— Отстаньте малохольные!

— Правда, господа матросы, — возмущенно сказал мальчик, — вы мешаете!

— Ничего вы барчук не понимаете, ему бестолковому не подскажи, так он все перепутает!

— Гхм, — прочистил горло великий князь.

Увидев офицера, матросы вытянулись во фронт и нестройно отрапортовали.

— Здравия желаем вашему высокоблагородию!

— Вольно.

Подойдя к кровати Алеша прочитал на табличке фамилию и имя раненого.

— Бескровный Антип, эко тебя братец угораздило.

— Так точно, вашескобродие, — отозвался больше похожий на мумию человек, — малым делом японцы не угробили.

— В Дальнем, или еще где?

— В Дальнем, господин капитан второго ранга. Атаковали мы значит с их благородием мичманом Ренгартеном, эту, как ее, «Ицукусиму», да едва не загинули все. Кабы не их императорское высочество Алексей Михайлович, как есть, на корм рыбам бы пошли.

— А мичман жив?

— А как же, уже ходют, только с палочкой. Навещали даже.

Стоящий рядом Сережа Егоров, внимательно всматривался в показавшегося ему знакомым офицера. Наконец, в его памяти зарницей вспыхнуло воспоминание о встрече в порту.

— Я вас узнал, — воскликнул он, — вы великий князь!

— Услышав его, собравшиеся вокруг матросы на секунду остолбенели, а затем дружно гаркнули приветствие.

— Ну, полно вам, раненые кругом, — утихомирил их Алеша и обернулся к гимназисту. — Кажется, мы знакомы, молодой человек?

— Да, я… мы…

— Погодите, я сам вспомню, — остановил переволновавшегося мальчишку капитан второго ранга. — Ах, да, вы Егоров. Сын Ефима Ивановича и Капитолины Сергеевны, верно?

— Да, меня зовут Сережа!

— Прекрасно, а что вы здесь делаете?

— Письма пишу раненым…

— Что же, весьма достойное занятие Сергей Ефимович. — Похвалил Алеша гимназиста и протянул ему руку, которую тот с восторгом пожал.

Великий князь в сопровождении Сережи обошел палату. Ежедневно приходивший сюда мальчик знал всех раненых и подробно рассказывал ему, как кого зовут, на каком корабле тот служил и при каких обстоятельствах и куда ранен. Алеша внимательно выслушивал, спрашивал, нет ли каких надобностей, и желал скорейшего выздоровления. Матросы привычно отвечали, что у них всего довольно, но было видно, что неподдельное внимание великого князя им приятно. Затем он навестил раненых офицеров, но здесь неформального общения не получилось. Услышав весть о посещении госпиталя членом августейшей фамилии, прибежало все местное начальство и принялось ходить за ним хвостом.

— Прошу простить меня, господа, — обратился он напоследок к раненым, — но мне уже пора. Желаю вам скорейшего выздоровления и возвращения на корабли. Предстоит много дел, и без вас мы не справимся.

— Алешка! — раздался дикий крик в коридоре и в палату влетел одетый в больничный халат Борис Владимирович. — Слава богу, ты вернулся! Я как услышал, хотел в порт бежать, да эти чертовы эскулапы, мне чакчиры [87] не отдали. А без штанов, сам понимаешь, гусар может уйти только от дамы!

— Как ты себя чувствуешь, Боря?

— Да я то что, Кирилл вот погиб!

— Сочувствую. Но ты, как я вижу, пострадал не слишком?

— Тебе скажу, — кузен неожиданно схватил его за руку и зашептал на ухо, — я здоров! Но если я скажу об этом врачам, они тут же отправят меня в Россию. Поэтому всякий раз на осмотре я нахожу у себя какое-то недомогание и они меня лечат!

— Но зачем?

— Затем что я не хочу возвращаться! Даже в Маньчжурии я в лучшем случае буду плесневеть в каком-нибудь штабе. А я хочу отомстить, я хочу схватиться с этими узкоглазыми обезьянами в бою! Чтобы слышать, как хрустят их кости под клинком! И я клянусь тебе памятью брата, что пока не сделаю это, не будет мне покоя!

Говоря это, Борис приходил во все большее возбуждение, глаза его горели неукротимым огнем, перекосившийся рот дергался и Алеша чувствовал себя рядом с ним довольно неуютно.

— Ну а пока я побуду здесь, — внезапно совершенно успокоился тот. — Кстати, а здесь весьма недурные дамы. Я, право, даже не ожидал. Они милы, обходительны, ну кроме одной. Есть тут такая, мадемуазель Валеева, сущая мегера, но красоты невероятной. Хочешь, познакомлю?

— Думаю в другой раз, — пробормотал сбитый с толку перепадами настроения родственника Алеша. — Прости Боря, мне пора.

— Уже уходишь? — почти безразлично отозвался он, — ну и ладно. Ты заходи, тут ужасно скучно.

Поскольку Прохор ухитрился накануне неведомо где простудиться, а Архипыч застрял на броненосце, выполнять роль кучера пришлось Ваньке. Пока великий князь был в госпитале, парень сидел на козлах и предавался мечтам. Проделанный им вместе с хозяином поход и участие в сражении переполнило его осознанием собственной значимости. Правда, сражение он провел вместе с другими вестовыми в лазарете, помогая фельдшерам перевязывать раненых и ничего толком не видел. Несносный Архипыч пообещал надрать ему уши, если он высунет нос на палубу, а сам ушел вместе с Алексеем Михайловичем и по слухам даже стал к штурвалу, когда все в рубке погибли. Теперь старику, наверное, дадут еще один крест, а на что он ему? Нет, Архипыч конечно герой, но Ванька наверняка справился бы у штурвала ничуть не хуже и тогда бы крестом наградили его. Ну, ничего, теперь у Алешки, как за глаза звали его все слуги, свой броненосец и будут еще бои, в которых он себя и проявит. Будет и на его улице праздник, а на груди крест! Приободрив себя этими мыслями, кофишенк огляделся и заметил старого знакомого — гимназиста, которого он как-то видел на Ляотешане. Тот вышел из госпиталя погруженный в свои мысли и собирался куда-то бежать, но не тут то было.