Взгляд василиска - Оченков Иван Валерьевич. Страница 68

— Ну что же, до скорой встречи, — начал было прощаться Алеша.

— Ваше императорское высочество, — вдруг серьезным и даже строгим тоном обратился к нему старший офицер «Боярина», — позвольте задать вам один вопрос, на первый взгляд личного характера.

— Что случилось, Владимир Иванович, — удивился тот, — впрочем, извольте.

— Как давно вы знаете эту девушку?

— Какую еще девушку?

— Кейко!

— Кейко? Странный вопрос.

— И тем не менее.

— С момента приезда в Артур. Мой камер-лакей снял мне дом, в котором она была прислугой у местного китайского купца. Тот покинул город по своим делам, а китаянка осталась… а в чем дело?

— В том, что она не китаянка.

— А кто?

— Японка.

— Господь с вами, вы уверены?

— Более чем. Разумеется, на Востоке множество народностей, которые только для нас европейце на одно лицо, но ваша Кейко совершенно определенно японка. Я достаточно долго жил в этих краях и в Японии в частности, чтобы суметь отличить. Кстати и имя у нее тоже японское.

— Не может быть, — помотал головой Алеша, как будто пытаясь отогнать наваждение, — этого просто не может быть! Вы ошибаетесь!

— Возможно, но все же постарайтесь не брать домой важных документов и не говорить при ней о делах.

— Благодарю за совет, — холодно ответил ему великий князь и резко развернувшись, ушел.

Семенов с явным сожалением смотрел ему в след, но останавливать не стал. Алеша же решительно шагал к своему катеру и вдруг остановился как громом пораженный. Зажмурив на секунду до боли глаза, он явственно увидел, как японские корабли идут по свободному от мин фарватеру. Как то ведь они узнали об этом? Но как? И тут тренированная с детства память послушно выдала ему картинку из прошлого. Они возвращаются на поезде из Дальнего. Вершинин с Микеладзе играют в карты, а он… а он наносит на сделанной на папиросной бумаге схеме прохода последние ориентиры. А потом прячет их в портфель и идет домой. Домой. К Кейко. Еще раз, решительно развернувшись, он не видя дороги, пошагал прочь.

— Ваше высокоблагородие, вы куда? — попытался окликнуть его матрос.

— Оставь их, дело господское, — лениво протянул сидящий рядом его товарищ.

Ротмистр князь Микеладзе с нескрываемым сочувствием смотрел на потерянное лицо великого князя, сбивчиво рассказывающего ему о своих подозрениях. Молодой человек был ему симпатичен своей доброжелательностью и полным отсутствием чванства свойственного некоторым представителям офицерства по отношению к жандармам. При этом дело, с которым к нему тот пришел, могло оказаться очень серьезным. Настолько серьезным, что могло запросто погубить и самого Алешу и, что гораздо более вероятно, его — Микеладзе.

— Алексей Михайлович, — мягко сказал он ему, — все, что вы мне рассказали очень интересно. Скажу прямо, есть большая вероятность того что вы правы в ваших подозрениях, однако вполне может статься что вы ошибаетесь.

— Не надо меня щадить, — сбивчиво пробормотал Алеша, — если все это правда, то я готов…

— А если нет? — вкрадчиво спросил жандарм, — вот представьте, что Семенов ошибся. Или даже прав, но дэвушка не шпионка. Ну, мало ли! А мы ее потащим к нам, будем допрашивать… Кстати, вы знаете как проходят допросы? Вот и хорошо, что не знаете!

— Но надо же что-то делать! Как-то проверить…

— Алексей Михайлович, дорогой! Конечно, проверим, причем очень аккуратно, так чтобы не только комар, даже блоха ничего не наточила! Кстати, помните наш разговор?

— Который?

— Ну, когда мы только познакомились, здесь на вокзале?

— Да кажется… а о чем он был?

— О женских ногах.

— О ногах?

— Да, дорогой. И не надо так краснеть! Просто вспомните, мы говорили, что китаянки ноги бинтуют, и вы сказали, что у вашей служанки ножки чрезвычайно маленькие. Так?

— Да, именно так, но что это нам дает?

— Вах! Японки ноги не бинтуют! Я точно знаю.

— Вы думаете, это может быть…

— Ладно, тут у меня в камере рыбак третий день сидит и его матушка столько же под воротами…

— О чем вы?

— Да не о чем, так мысли вслух, — поморщился князь и тут же гаркнул находящемуся за дверью унтеру: — Федченко! Ну-ка приволоки с улицы эту старую каргу, у нее точно ноги перевязаны.

Через минуту дюжий жандарм затащил в кабинет маленькую сухую старушку, едва ковыляющую на своих копытцах. Рывком усадив ее на лавку, унтер схватил за ногу и показал оцепеневшему от ужаса Алеше страшный результат изуверского обычая: изуродованную ступню примотанную к пятке.

— Понятно, не такая у нашей Кейко ножка, — нахмурился Микеладзе, — Эй Федченко, гони эту старую грымзу!

— Господи, какой ужас, — передернуло великого князя.

— Ничего особенного, — пожал плечами жандарм, — кстати, это тоже ничего не доказывает. Она может быть кореянкой, маньчжуркой, дунганкой и еще бог знает кем.

— Я никогда не смогу смотреть ей теперь в глаза, — страдальчески проронил Алеша.

— И не надо! У вас что, на броненосце дел мало? Вот и занимайтесь ими, пока мы все не проверим. А как проверим, так и решим, как быть дальше.

— А что тут решать, если она шпионка, то насколько я знаю у вас разговор короткий…

— Верно, только это еще не доказано, да и…

Жандарм резко встал и несколько раз прошел по кабинету туда-сюда. Потом, нахмурившись своим мыслям, вытащил откуда-то фотографический портрет и подал великому князю.

— Не встречали раньше?

Тот внимательно посмотрел на ничем не примечательного господина в канотье и пожал плечами.

— Не встречал.

— Я тоже не встречал. Просто из управления прислали с ориентировкой. Так на всякий случай. Это Анжей Каминский, поляк, террорист. Да я сильно и внимания не обратил поначалу, откуда ему тут взяться…. Но тут мои архаровцы матроса притащили. По пьяному делу про государя императора ляпнул неподобное. Ну, протрезвел, понятно дело повинился…. И то верно, чего спьяну не наболтаешь…. Ну чего с ним делать, оскорбления величества, конечно, есть, а вот крамолы то особой и нету. И вот как на грех, или на счастье выпала у меня эта карточка. Сроду такого не было, а тут выпала. Матросик то, как ее увидал, так возьми и ляпни, что, дескать, поляк этот, ну вылитый минный кондуктор с «Петропавловска».

— Как это?

— А вот так! Я подумал, подумал, да и в порт. Думаю мало ли, чего в жизни не бывает. А Макаров, возьми, да и выведи эскадру. Думаю дождусь, да все и разузнаю… не дождался!

— Вы полагаете? — изумленно начал Алеша.

— Да ничего я не полагаю, — отмахнулся жандарм, — показывал карточку уцелевшим. Кто говорит, похож, кто наоборот — непохож! Как тут теперь разберешь…

— Зачем вы мне это рассказали? — насторожился Алеша.

— А затем Алексей Михайлович, что шпионы опасны только те, о которых неизвестно, а те, о которых известно, те могут оказаться даже полезны! Только вот узнать о них не всегда получается вовремя. А посему, очень вас прошу, домой пока не ходите и разговоры о Кейко ни с кем не ведите.

Впрочем, события последовавшие вскоре, совершенно не оставили великому князю времени думать о чем то кроме службы и пылающей вокруг войны. Сосредоточенные к этому моменту в Корее японские войска перешли в наступление и, отбросив русские заслоны на реке Ялу, двинулись дальше. Генерал Куропаткин полагая свои войска недостаточными для отражения вражеского натиска, распорядился отступить. Наместник был, разумеется, против этого и немедленно телеграфировал о своем несогласии государю. Куропаткин, в свою очередь, обратился с жалобой на вмешательство адмирала Алексеева в свою компетенцию и попросил высочайшего разъяснения сложившейся ситуации: кто же является главнокомандующим в действующей армии? Ответ его императорского величества был совершенно не утешителен для наместника. В Маньчжурской армии главным является Куропаткин. Впрочем, сказав «а», царь не сказал «б». Очевидно не до конца понимая важность единоначалия, он оставил адмирала Алексеева на своей должности. Таким образом, вместо сосредоточения всех рычагов управления в одних руках появилось двоевластие. Куропаткин командовал всеми армейскими частями и гарнизонами Владивостока и Порт-Артура. В руках наместника осталось гражданское управление и флот.