Мушкетер - Большаков Валерий Петрович. Страница 42
Это не значит, конечно, что всё дозволено и можно убивать направо и налево «тварей дрожащих». Нет, конечно. Сухов обнажал оружие в меру необходимости — но и не переживал особо о погубленных им жизнях.
Прогулявшись по парку, Олег по Сент-Джеймс-стрит выбрался к дому графа Холланда.
На травке возле особняка он застал привычную картину — десятка два солдат стояли, сидели, лежали или бродили вокруг, охраняя его лордство. Некоторых из них Сухов знал, поэтому ответил на их приветствия.
Хозяин был дома и пребывал не в духе.
— Приветствую вас, граф, — церемонно поклонился Сухов.
— Рад встрече, Северус, — бледно улыбнулся Рич.
— Вы чем-то расстроены?
— Весьма, мой друг, весьма! Боюсь, что ваши надежды отправиться со мною в Ла-Рошель становятся всё более несбыточными. Владыка небесный! Творится что-то невероятное! Население недовольно до крайности, солдаты бегут, съестные припасы портятся, а фригольдеры [88] напрочь отказываются продавать свежие продукты. Лорд-казначей разводит руками и плачется, что денег нет, что подати не собраны, что те средства, кои были изъяты, ещё не доставлены, а те, что уже поступили, истрачены на более важные дела. Проклятие!
— Да уж, — хмыкнул Олег. — А голландцы что говорят?
— А подлые голландцы увели свои корабли во французские гавани! Им теперь платит Ришелье, и эти жадюги согласны работать на кардинала, лишь бы на палубах их кораблей не служили католических месс!
Сухов сокрушённо покачал головой. Хотя на самом деле это он сам уговорил негоциантов из Антверпена сдать свои корабли на нужды французского флота, и те согласились — щедрость Ришелье их убедила.
— Чёрт знает что! — пробурчал Холланд.
«Ну не только чёрт…» — мелькнуло у Олега.
В этот момент в дверях показался возмущённый дворецкий, а следом за ним какой-то оборванец в живописных лохмотьях.
— Эт-то ещё что такое? — нахмурился граф.
— Ваше сиятельство, — пролепетал Джордж, — я его не хотел пускать, но он…
— Тут, господин граф, такое дело, — заговорил бродяга, не слишком-то робея. — Письмо вам!
— От кого? — поморщился Рич — со стороны «почтальона» несло отнюдь не благовониями.
— Того не ведаю.
Граф протянул руку, но нищеброд проворно спрятал послание за спину.
— Мне пять крон обещано с вас получить!
Холланд долго смотрел на бродягу, явно желая вытолкать взашей непрошеного гостя, но потом рациональное начало возобладало в нём. В конце концов, пять крон не деньги.
Сунув затребованную мзду в чёрные от грязи руки, граф получил письмо.
— Господь да благословит вас, сэр! — поклонился босяк.
Холланд, потеряв к нему интерес, нетерпеливо развернул письмо.
Что писал неизвестный адресант, Сухову видно не было, зато он мог «читать» выражение лица Генри Рича. Вот оно окостенело, словно оскорбившись, вот крылья носа затрепетали, а губы скривились. Граф был в ярости.
Порывисто сложив письмо, Холланд сделал пару быстрых шагов и окликнул из дверей уходившего бродягу:
— Эй, кто тебе передал это?
Бродяга, убедившись, что догнать его будет трудно, ответил:
— Никто! На улице нашёл.
— А дом помнишь? Если проведёшь моих людей, получишь золотой соверен!
Нищий расплылся в улыбке совершенного счастья.
— Проведу, ваше сиятельство! Как есть проведу!
Отослав небольшой отряд вместе с оборванцем, граф сделал знак страже и вернулся в дом. Сухов почувствовал опасность.
— Что-то серьёзное? — вымолвил он.
— Весьма, — глухо произнёс Холланд, а затем добавил официальным тоном: — Олегар де Монтиньи, вы арестованы!
Глава 16,
из которой явствует, что сотворённое благо частенько оборачивается не к добру
Первый день после отправки письма Жербье провёл на нервах. Он всё ждал, когда же что-то произойдет, вздрагивал при каждом громком звуке, долетавшем в его «камеру», но так ничего и не дождался.
Бальтазар впал в уныние, и оно-то как раз и помогло ему заснуть, а не ворочаться всю ночь, обдумывая печальные думы по кругу.
Второй день начался, как обычно, — с тарелки каши, принесённой Виктуаром.
— Рисовали? — поинтересовался слуга.
У Жербье что-то внутри ёкнуло, но он нашёл в себе силы не подать виду, что испугался, и промямлил:
— Да так… Набросал кое-что…
Если бы Виктуар потребовал показать наброски, что бы он тогда делал?
Дверь затворилась за слугою, и Бальтазар отёр пот со лба.
Вот тут-то его и пронзила пугающая мысль: а если первым, кто подберёт выброшенное им письмо, окажется тот же Виктуар?! Или Александр? Что тогда? И Жербье отважился на решительные действия.
Он бросился к топчану и резким движением отодвинул его от стены — первые три ночи художник занимался тем, что расшатывал камни, из которых была сложена стена. Раствор был замешан плохой, он крошился под пальцами и осыпался на пол.
Вот его-то Бальтазар и сгрёб аккуратно в кучку, а потом набил им свой собственный шёлковый чулок. Получился этакий кистень, которым убить трудно, зато оглушить можно было запросто.
Руки у Жербье ходили ходуном, но ближе к обеду он всё же справился с собою и даже придумал хитрый план: за оставшееся до кормёжки время набросал по памяти портреты того же Виктуара, Александра и Ярицлейва.
Бальтазар сильно вздрогнул, когда загремел засов. Быстро вытерев потные руки, он взялся за своё оружие. Вошедший Виктуар был, как всегда, осторожен — миску с кашей он держал в левой руке, правую оставляя свободной. Мало ли что вздумает заключённый.
— Хотите глянуть? — натянуто спросил Жербье.
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался слуга.
Он взял в руки рисунок, изображавший Александра, и хмыкнул.
— Похож!
Полюбовавшись своим портретом, Виктуар отложил его, потянувшись за третьим «шедевром».
В этот-то момент Бальтазар и нанёс свой удар — увесистый мешочек огрел слугу так, что тот свалился без чувств.
Задыхаясь, Жербье на цыпочках прошёл к двери, выглянул. Громкий голос Ярицлейва спугнул его — Бальтазар сорвался на бег, кинувшись сперва к лестнице, где обнаружил Александра. Слуга очень удивился их встрече и закричал:
— А ну стой, гад!
Жербье тут же кинулся обратно, заметив, как из его темницы выбирается на четвереньках Виктуар, морщась и потирая шишку на голове.
— Держи его!
Бальтазар запаниковал, заметался и уже совершенно случайно выскочил именно туда, куда было нужно, — в холл.
— Стой!
Жербье, всхлипывая от ужаса, забился о входную дверь, шаря по створке в поисках запора, нащупал какую-то ручку, слыша за спиной гулкие шаги, дёрнул её вверх-вниз-вбок и вывалился на ступени, сбив с ног солдата с мушкетом.
Тот покатился по лестнице, изрыгая ругательства. Двое его сотоварищей, не успев отпрыгнуть, тоже упали, роняя оружие.
Бальтазар, сам едва не покатившись, рванул к видневшимся за липами воротам, но угодил в крепкие руки солдат.
— Кто таков? — рявкнул офицер, наполняя воздух тошнотворной смесью табака и чеснока.
— Я — Жербье! — завопил художник, вырываясь. — Бальтазар! Они меня похитили! Я послал весть графу Холланду! Я…
Поток его излияний был пресечён тычком пальца в грудь.
— Так и сидел бы на месте, дур-рак! — прорычал командир отряда. — Сорвал нам захват, дубина этакая!
— Я не знал… — лепетал Жербье. — Я не думал…
В ту же секунду дуло мушкета со звоном вышибло стекло, и грохнул выстрел. Один из солдат мигом упал в траву, и тяжёлая круглая пуля пробила навылет грудь его соседа.
— Огонь! — гаркнул офицер, картинно поднимая пистолет.
Следующей пулей, вылетевшей из дома, ему снесло пол-лица. Солдаты дали залп, который выбивал стёкла и откалывал здоровенные щепки от двери. Двое из них, отложив разряженные мушкеты, подхватили трухлявое бревно и побежали ко входу, бранясь самыми чёрными словами.