Багатур - Большаков Валерий Петрович. Страница 3

Олег усмехнулся, покачал головой. Он никогда не страдал чадолюбием и относился к детям как к взрослым — иной ребёнок нравился ему, что случалось редко, а в основном малышня вызывала у него раздражение, в лучшем случае — равнодушие. Младенцами же Олег и вовсе брезговал, искренне не понимая, как можно восхищаться розовыми морщинистыми тельцами, представлявшими собой кишки, оравшие спереди и гадившие сзади.

А вот с Натальей ему, можно сказать, повезло. Когда Елена выловила её, аки жена фараонова — Моисея, девочке исполнилось от силы полгода. Ходить она ещё, само собой, не умела, зато кушала с удовольствием — охватывала ручонками большую Геллину грудь и присасывалась, тараща глазята, в которых читалось безмерное радостное удивление: «И это всё мне?!»

Сухов поднялся по лестнице и потянул на себя тяжёлую дверь. Перешагнул порог, додумывая мысль: а ведь ему ни разу не доводилось размышлять о продолжении рода. Да и что ему тот род? Пускай желающие успокаивают себя, что после смерти их черты проявятся в потомках, передадутся по наследству следующим поколениям. Но ему-то какая разница? Закончится ли на нём цепочка «прадед — дед — отец — сын» или продолжится в будущее до седьмого колена, ему-то что? Его-то, Олега Романовича Сухова, уже не будет в живых — помрёт он! А мёртвым безразличны дела сущих.

— Пр-рывет! — воскликнул Пончик, встречая Сухова в обширном вестибюле. — Как жизнь, сиятельный?

Александр, полный и румяный, буквально лучился счастьем.

— По-моему, — усмехнулся Олег, — сияешь здесь как раз ты. Что такого случилось, эпохального? К ручке тебя допустила? Или к ножке?

Пончик замахал на него руками, но не выдержал, признался.

— Она меня… поцеловала! — выдохнул он, блаженно улыбаясь. — Угу…

— В губы? — уточнил Сухов.

— Э-э… В щёчку. Да какая разница?! Гелла меня по-це-ло-ва-ла! Меня! Представляешь?! Она — меня!

Шурик тут же осёкся, продолжая излучать в любовном диапазоне. По лестнице спускалась Елена в длинной голубой столе, [19] цветущая, радостная и на диво красивая. Следом ступала Гелла в оранжевой тунике, держа Наталью на руках. Ростику Читти была небольшого, но стройна, белолица, а большие груди её тяжело покачивались, продавливая сосками тонкую ткань.

Олег поймал себя на том, что с удовольствием пялится на Геллин бюст. Хотя почему сразу — пялится? Любуется…

— Ты уже вернулся? — спросила Елена. Она выглядела оживлённой и радостной. — Будем кушать! Ирина, накрывай на стол.

Домоправительница Ирина, женщина строгая и хозяйственная, родом из болгар, поклонилась госпоже и удалилась — строить и школить лакеев. С такой не забалуешь.

Олег взял Елену под руку и повёл в трапезную, где стоял большой овальный стол и удобнейшие стулья с гнутыми спинками.

— Ты чем-то встревожен, милый? — негромко спросила Мелиссина. — У тебя рука напряжена…

— Ничего-то от тебя не скроешь, — улыбнулся Сухов. — Не то чтобы встревожен… Скорее, раздосадован.

— Чем же?

— Не буду портить тебе аппетит. Да ты не волнуйся — так, ничего серьёзного…

Омыв руки, все расселись и отдали должное мастерству повара — худого Никомеда, чья тощая стать не соответствовала расхожему мнению о тучных кулинарах. В меню была нежнейшая телятина с разваристыми бобами, обильно политая соусом, душистым, острым и архисложным в приготовлении — одних трав надо было покрошить десятка три видов. Но получалось очень даже вкусно.

Олег оглядел сотрапезников. Елена и Гелла кушали как птички, не доедая даже свои кукольные порции. Игнатий приканчивал уже вторую добавку, регулярно напоминая Пончику о трапезе — протоспафарий, в основном, пожирал глазами сеньору Читти, изредка, когда Фока непочтительно пихал его в бок, накалывая двузубой вилкой пару бобов или кусочек мяса.

Сухов отмахнулся от лакея и сам разлил вино по драгоценным стеклянным кубкам.

— Пончик, — сказал он, — плесни компота Геллочке.

Протоспафарий кинулся исполнять просьбу, едва не пролив весь кувшин на обожаемый им предмет, чуть не умер от огорчения, но все же умудрился наполнить кубок ягодным отваром, почти не измарав скатерть.

Читти улыбнулась, мимоходом осчастливив Пончика, и поделилась напитком с Натальей. Пей, дитятко, пей…

Отхлебнув вина, Олег сказал:

— Сообщаю пренеприятнейшее известие: базилевс повелел, и я должен отправиться в Киев. Хочет наш Святейший напакостить хазарам по-крупному — и чужими руками. Не получилось у него аланов натравить на каганат, так решил он побить хазар войском русским, напустить на них дружину Ингоря, сына Рюрика…

— А ты? — спросила Елена.

«По-моему, она не слишком-то и опечалена», — ревниво подумал Сухов и буркнул вслух:

— А что я? Хватаю своих варягов и двигаю Ингоря Рюриковича уговаривать, злато-серебро сулить…

Тут Гелла прижала к себе Наталью, так, что глаза кормилицы только и были видны из-за светлого чубчика, и сказала волнующим грудным голосом:

— Александр, ты тоже будешь героем?

Пончик, который в это время растерянно смотрел на Олега, соображая, как же ему быть, мигом втянул живот, выпрямился и решительно, солидно проговорил:

— Конечно. Куда ж они без меня? Угу…

Сухов испустил нарочито длинный вздох, косясь на Елену, однако прилива любви и нежности не дождался. Вернее, прилив-то был, но весь запас тёплых чувств жена растратила не на мужа. «Всё лучшее — детям».

— Кому мы тут нужны, Понч? — сказал Олег, преувеличенно печалуясь.

— Им нас совсем не жалко! — подхватил Шурик горестно, взглядывая на Геллу. — Угу…

— Скучать и тосковать по нам уж точно никто не станет.

Посмотрев на обеих мамочек, с увлечением менявших пелёнки Наталье, Сухов вздохнул уже неподдельно и махнул обречённо рукой.

— Пойдём собираться, Понч.

— Пошли… Угу.

Тщательно отмывшись в купальне, Олег переоделся в чистое и поднялся к себе. Елена уже была там — она стояла у сундука-«башенки», откинув высокую крышку, и впрямь похожую на четырёхскатную кровлю.

— Смену белья возьмёшь, — сказала Мелиссина непререкаемым тоном, выкладывая сложенные вещи, — полотенце не забудь… А где твой сагий? [20]

— Лето на дворе, — проворчал Сухов, — буду я ещё жариться в сагии…

Женщина повернулась к нему, изгибая губы в сладкой улыбке, положила руки Олегу на плечи.

— Ты меня к Наталье ревнуешь? — промурлыкала она. — Глупый мой варвар…

Сухов притянул Елену к себе, чувствуя, как кровь начинает потихоньку закипать.

— А давай прямо здесь? — сказала Мелиссина, быстро подбирая подол столы и стягивая её с себя.

— А давай!..

…Отплывали рано утром, когда солнце едва показало краешек за кипарисами на восточном берегу Босфора.

Ладная, длиннотелая скедия [21] отчалила, толкаемая вёслами и подгоняемая красно-белым парусом. «Чёртова дюжина» в полном составе гребла, а светлый князь Инегельд гордо восседал на месте кормщика.

Олег устроился посерёдке, у самой мачты — сидел, полуприкрыв глаза, и слушал, как скрипит дерево, как острый нос скедии надрезает шумливую волну. Унылый Пончик расположился тут же, длинно и тоскливо воздыхая.

— Что развздыхался? — пробурчал Сухов. — Нечего было в добровольцы записываться, сидел бы дома.

— Ага, — тускло сказал протоспафарий, — а что бы я Гелле сказал? Извини, мол, не гожусь в герои? Ещё чего…

— Тогда не вздыхай.

— Буду, — буркнул Пончик.

Усмехнувшись, Олег пересел на свободную скамью — погрести. Перед ним пыхтел огромный Малютка Свен, похожий на учёного медведя, позади кряхтел Ивор Пожиратель Смерти, изящный, как девушка, и опасный, как демон ночи.

— Устал сидеть? — добродушно пробурчал Свен.

— Да сколько ж можно… Руки нам не для того вставлены, чтобы их на коленях складывать.

— Эт точно…

И варяги продолжили тягать вёсла. Земля отдалилась, засинела зубчатой полоской, утончилась до линии и пропала из глаз. Одно море раскинулось кругом. Русское море. [22]