Hospital for Souls (СИ) - "Анна Элис". Страница 20

Юнги не знает, что делать. Он видит, как Чонгук начинает пятиться назад, как наклоняется вниз, придерживая себя за ноющую грудную клетку, не дающую ему нормально согнуться, и не может подавить в себе мощнейший страх. Чонгук никогда не ждёт долго. Сегодня – не исключение. Молчание Юнги, по всей видимости, он сразу воспринимает, как ответ, поэтому и хватает с пола свой рюкзак, и стремительно направляется к выходу, не оборачиваясь.

— Чонгук, — почти заикаясь, выдыхает Юнги. Чонгук уходит. Прямо сейчас он решительно отдаляется, оставляя за собой огромное и целое ничего. Позволь Юнги Чонгуку уйти сейчас, тот точно никогда больше не найдёт дорогу обратно. Чонгук слишком упрямый и гордый, он не будет два раза падать с одного и того же обрыва. Юнги рассуждает над тем, что лучше умереть от намджуновой ярости, но вдвоём, держась за руки, чем иссохнуть от той самой тоски или очутиться в сумасшедшем доме. Лучше миг вдвоём, чем вечность порознь. — Пожалуйста, — Юнги требуется ровно одна секунда, чтобы принять единственное верное решение. — Останься со мной.

Чонгук застывает на месте, держа в ладони дверную ручку, и громко ударяется лбом о деревянную поверхность, прикрывая глаза.

— Если бы только знал, Юнги, — цедит он сквозь зубы, безысходно сводя брови. — Как сильно я ненавижу тебя…

Я прекрасно знаю, хочется сказать в ответ, поверь мне.

Если это и есть ненависть, о которой Юнги так любит кричать, то он совершенно точно ощущает сейчас, что пронизан ей насквозь.

========== Part 13 ==========

Неуверенный шаг вперёд, потом ещё один, и вот Юнги, оказавшись буквально в нескольких сантиметрах от Чонгука, который, прислонившись лбом к двери, всё так же стоит к нему спиной, тянется рукой к его плечу, боясь до него дотронуться. Юнги бы всё отдал сейчас, чтобы обнять его крепко-крепко, сдавить своими слабыми руками и прошептать тихо: «Можешь не верить в это, но я действительно рассыпаюсь без тебя», но уговорить себя воплотить мысли в реальность не выходит – если в Юнги и была раньше смелость, то она парой минут назад сгорела дотла. Поэтому он и дрожит, стоя неподвижно, и ждёт, пока Чонгук подскажет, что делать дальше: сам не может решиться.

— Я слушаю, — хрипло произносит Чонгук, разворачиваясь к нему лицом.

— Это, возможно, нелепо прозвучит, но… — Юнги неосознанно опускает взгляд на его губы, смотрит долго, завороженно, ощущая, что уже нет никаких сил бороться с желанием прикоснуться к ним своими, а затем, мотнув головой и приведя себя в чувства, смело заглядывает ему в глаза. — Я думаю, мы с тобой предназначенные. Точнее, я не думаю, — он громко выдыхает, будто подготавливается, и нервно теребит ткань своих джинсов. — Я так чувствую.

Чонгук молчит. В его взгляде не мелькает ни надежда, ни грусть, ни разочарование; если его и съедают сейчас эмоции, то он умело контролирует себя и не позволяет им выплеснуться наружу. Юнги очень страшно услышать «Не неси чушь» и «Не выдумывай», он теряет уверенность в сказанном с каждой секундой и жутко боится, что Чонгук просто посмеётся над ним и не воспримет его слова всерьёз. Но Чонгуку совсем не весело и на его лице нет ни намёка на улыбку; он выглядит так, будто страшно устал.

— Тебе нужно умыться, — отвечает Чонгук, заторможенно моргая и лениво кивая на зеркало, висящее над раковиной.

— Да, — соглашается Юнги и сразу же поворачивается к нему боком, протягивая руку к крану и включая воду.

Хотя бы не послал к чёрту, размышляет он, и не ушёл. С остальным можно разобраться и после.

Закатав рукава и наклонившись вперёд, Юнги начинает умывать лицо водой, стараясь стереть уже подсохшую кровь. Он не пытается выяснить, что же чувствует сам Чонгук, каковы его мысли на их счёт. Лишь приводит себя в порядок торопливо, намного быстрее, чем нужно, разгибается в спине, откинув мокрые пряди назад, а затем просушивает тканью лицо, опустив длиннющие рукава вниз.

И только подняв взгляд на своё отражение, понимает, что крупно облажался, заявившись в университет в таком виде. На нём ведь чонгуков свитшот. Тот самый, который тот не взял обратно. И который Юнги готов не снимать до конца своих дней. Это вновь выглядит, как какое-то помешательство, но Чонгук, прекрасно видящий на нём свою вещь, почему-то не поднимает эту тему и не интересуется, почему Юнги ходит в его одежде. Он вообще ничего не говорит. Но, наверное, это и к лучшему.

Поворачиваться к нему откровенно не хочется. Юнги застывает на месте, опуская взгляд на свои ладони, скрытые чёрной тканью огромного свитшота, и поджимает губы. О чём спросить у Чонгука? Чувствует ли он то же самое? Ощущает ли связь? Не считает ли их союз глупостью? Юнги не знает, с чего начать, но Чонгук сам делает первый шаг. В буквальном смысле. Подходит со спины, приподнимает руку и застывает, подцепляя ворот пальцами. Трудно не догадаться, что он хочет узнать: проведена ли линия между двумя точками на шее Юнги. Признал ли он своего соулмейта. Юнги уверен, что никакой линии там нет и быть не может, но всё равно волнуется, чувствуя присутствие Чонгука и ощущая прикосновение его холодных рук к своей коже.

На мгновение он теряет смысл дышать. От того, как медленно, невесомо Чонгук ведёт кончиком пальца от одной точки до другой, как собирает все мурашки, которыми Юнги покрывается моментально, как останавливается, но руку с шеи убирать не хочет, у Юнги запекается мозг. Он видит Чонгука через отражение, видит его до странного спокойное выражение лица и зачарованный взгляд, его приоткрытые губы и чуть наклонённую в сторону голову и не может с собой бороться. Это невыносимо – терпеть его нежность на своей коже. Но ещё более невыносимо стоять, как идиот, и не предпринимать попыток застать его врасплох. Юнги разворачивается резко, не дав Чонгуку шанс опомниться и убрать свои руки, и становится вплотную, приближаясь к его губам. Их сердца колотятся вразнобой, но так громко, что биение слышно, кажется, за толстой бетонной стенкой, и Юнги рад бы сбежать отсюда и не ощущать это тепло, что дарит ему Чонгук, просто находясь рядом, но понимает, что уже слишком поздно поворачивать назад.

Никто из них не двигается вперёд, они так и стоят очень близко, слегка касаясь губами друг друга, и оба тяжело дышат, не в состоянии утихомирить страх и сделать хоть что-то. Поцелуй – ответ на все вопросы, которые тревожат их обоих, и Юнги, безусловно, такой ответ устроил бы, вот только Чонгук не двигается, позволяя Юнги красться руками по его бокам, груди, шее и останавливать ладони на его щеках, показывая тем самым, что он готов ко всему, что сейчас может случиться.

— Не смей, — шевелит губами Чонгук.

Юнги чувствует каждое их движение своими и прикрывает глаза, неспособный больше справляться с такой долгожданной близостью. Лучше бы Чонгук зарядил по лицу или больно стукнул кулаками в грудь, оттолкнув от себя. Лучше бы бросил Юнги здесь одного. Так же, как Юнги бросил его тогда. Всё что угодно было бы лучше, чем выносить его сбитое, нездоровое дыхание на своих губах, чувствовать пальцами, как он сводит челюсти от напряжения. И как отчаянно цепляется за собственный же свитшот, и как держит, не отпуская, – тоже.

— Иди к чёрту, Чонгук.

Ненавистью невозможно управлять – это то, что доходит до них сразу.

Перестать бороться – легко, сдаться – легко. Сдохнуть на месте, покончив со всем сразу – ещё легче.

Контролировать такие сильные чувства, не захлёбываться в них, держать себя в руках – вот что по-настоящему сложно.

Чонгук, сняв руки с его плеч, с нажимом спускается ладонями вниз и сдавливает пальцами бедренные кости, которые прощупываются у худого Юнги даже сквозь джинсы. Злость снова руководит им, заставляя действовать безрассудно, но Юнги не вырывается, потому что совсем не боится. Напротив, даже желает испытать всю чонгукову агрессию и ярость, позволить ему отпустить весь негатив. Помочь очиститься. И он не выдаёт в себе даже крупицы страха, когда Чонгук больно вжимает его поясницей в край раковины и окончательно отбирает возможность сбежать.