Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит - Мартин Джордж. Страница 25

Однажды вечером под конец второй недели я отвлекся от библиотечной книги, которую пытался целиком уместить в голове – «Современный подход к Мильтону», – и вышел из кабинки, чтобы разыскать хоть какие-нибудь статьи о Шляпе. Звук его тенор-саксофона не давал мне покоя с самого утра. В то время я был типичным ученым-недоучкой и считал, что на страницах научных журналов можно найти ответы на все вопросы – хотя бы в форме интерпретаций. Раз в библиотеке нашлось едва ли не две тысячи статей о Джоне Мильтоне, то о Шляпе должна найтись хотя бы сотня? А в десятке из этих статей должно быть научное объяснение тем непередаваемым ощущениям, что я испытываю, слушая его. Я искал подробные описания его соло, аналитические статьи, объясняющие воздействие Шляпы на человеческое восприятие на основе перемены ритма, чередования аккордов и выбора нот – таким же образом, как исследователи поэзии анализируют выбор слов, стихотворные размеры и сочетание образов.

Разумеется, никакие десять статей, разбирающих соло Шляпы с точки зрения современного музыковедения, я не нашел. Мне удалось отыскать шесть старых заметок в «Нью-Йорк таймс», примерно столько же обзоров его пластинок в джазовых журналах и пару посвященных ему глав в джазовых энциклопедиях. Шляпа родился в Миссисипи, играл в семейном ансамбле, но, добившись локальной известности, разругался с остальными членами семьи и присоединился к другому популярному джаз-бэнду. Стоило новому ансамблю прогреметь по всей стране, как Шляпа покинул и его при не менее загадочных обстоятельствах. После этого он отправился в одиночное плавание. Похоже было, что для получения хоть каких-то сведений о нем нужно было обращаться исключительно к его музыке – других подходящих материалов попросту не существовало.

Отложив каталоги, я вернулся в кабинку, отгородился от окружающего мира дверью и вновь принялся вбивать в голову «Современный подход к Мильтону». Около шести вечера мне стукнуло в голову: а ведь я бы мог написать о Шляпе! Беря во внимание весьма скудную критику его творчества и почти полное отсутствие информации о самом музыканте, я должен был написать о нем! Единственным препятствием было то, что я ровным счетом ничего не смыслил в музыке. Я бы не смог написать статью, которую сам захотел бы прочитать. Но хотя бы взять у Шляпы интервью я мог. Возможно, интервью будет ценнее какого-то анализа. Я мог бы заполнить белые пятна, получить ответы на множество вопросов – например, почему он дважды покидал ансамбли на волне успеха?

Быть может, он конфликтовал с отцом, а потом перенес свои проблемы на лидера нового ансамбля? Неспроста же это все. Ни один успешный ансамбль не захочет вот так терять своего звездного солиста – почему они не упросили его остаться? Не дали ему больше денег, в конце концов? Были у меня и вопросы, которыми никто прежде не задавался. Кто из тенор-саксофонистов оказал на него наибольшее влияние? Что он думает о тех музыкантах, на которых повлиял сам? Дружит ли он с кем-то из своих творческих наследников? Приходил ли кто-нибудь из них к нему для обучения?

Но прежде всего меня интересовала его повседневная жизнь. Мне невероятно хотелось знать, какова на вкус жизнь гения. Если бы я мог выразить свои смутные фантазии в словах, то описал бы что-то, подобное моим наивным представлениям о жизни Леонарда Бернстайна [23]. Мысленно я рисовал Шляпе большую квартиру с роскошной мебелью и современным музыкальным проигрывателем, хорошую, но неброскую машину, картины… одним словом, все то, что должно было окружать знаменитого американского артиста по мнению живущего в общежитии студента из Эванстона, Иллинойс. Единственной разницей между Шляпой и Бернстайном было то, что дирижер жил где-то на Пятой авеню, а саксофонист – в Гринич-Виллидж.

Я покинул библиотеку, напевая Love Walked In.

Прикрепленная цепочкой к полке, на которой стоял платный телефон общежития, телефонная книга Манхэттена была размером с хороший словарь, но номера Шляпы в ней не нашлось. Спустя некоторое время неудача постигла меня и с такими же внушительными телефонными книгами Бруклина, Куинса и Бронкса, а также с более скромным справочником Статен-Айленда. Не мог же Шляпа жить за пределами Нью-Йорка? Нет, всему находилось вполне разумное объяснение: будучи знаменитостью, он запретил публиковать свой номер, чтобы защититься от навязчивых поклонников. Другой причины отсутствия его номера в пяти телефонных книгах я придумать не мог. Разумеется, Шляпа жил в Гринич-Виллидж – это место было как раз для таких как он.

Но уже тогда, вспомнив нездоровый вид человека, который каждый вечер буквально падал на стул, я засомневался. Что, если жизнь великого артиста не соответствовала моим представлениям?

Шляпа был прилично, но небогато одет – он словно отклонялся от мирской славы ровно настолько, насколько его вариации на Too Marvelous For Words отступали от оригинала. На мгновение я даже представил своего кумира в трущобах, в полуразвалившейся квартирке с протекающим потолком, где по полу шмыгали тараканы. Я понятия не имел, как на самом деле жили джазовые музыканты. Не пугающийся стереотипов Голливуд окружал их роскошью. В тех редких случаях, когда до джазменов снисходила литература, они обычно появлялись среди обшарпанных стен и кроватей с продавленными матрасами. Богемные писатели – Артюр Рембо, Джек Лондон, Джек Керуак, Харт Крейн, Уильям Берроуз – сами подчас жили в запущенных, унылых комнатах. Вдруг номера моего гениального музыканта не было в телефонной книге лишь потому, что он не мог позволить себе телефон?

Сама мысль об этом казалась мне постыдной, и я тут же придумал новое объяснение: Шляпа не мог жить в квартире без телефона. В нем по-прежнему было изящество, присущее его поколению джазменов, – поколению, что одевалось с иголочки, носило лакированные туфли, играло в больших ансамблях, и чья жизнь проходила в автобусах и гостиницах.

Вот и ответ! Вариант с квартирой в Гринич-Виллидж нравился мне больше, но номер в каком-нибудь «богемном» отеле вроде «Челси» также вполне подходил Шляпе, и стоил наверняка меньше. Вдохновленный догадкой, я тут же разыскал номер «Челси» и попросил соединить со Шляпой. Администратор ответил, что у них он не останавливался.

– Но вы же знаете, кто он? – спросил я.

– Конечно, – сказал администратор. – Гитарист, так? Играет в какой-то группе из Сан-Франциско, но название не вспомню [24].

Я сразу же повесил трубку, понимая, что добыть номер Шляпы смогу лишь двумя способами: обзвонив все гостиницы Нью-Йорка или спросив его самого.

Это было в понедельник, когда все джаз-клубы закрыты. Во вторник профессор Маркус задал нам прочитать к пятнице всю «Ярмарку тщеславия», а в среду, после того как я провел бессонную ночь с Теккереем, руководитель семинара попросил подготовить доклад по «Двум кавалерам» Джойса все к той же пятнице. В результате среду и четверг я не вылезал из библиотеки. В пятницу я выслушал искроментую лекцию профессора Маркуса о «Ярмарке тщеславия» и зачитал перед однокурсниками свой корявый и бестолковый доклад, на каждой из пяти страниц которого минимум дважды встречалось слово «откровение». Руководитель семинара с улыбкой кивал на протяжении всего моего выступления, а когда я сел на место, он взял мою писанину и сделал вид, будто перерезает ей свое горло.

– Многие студенты слишком уверены в непогрешимости собственного мнения, – сказал он. Остальные его замечания я со стыда прохлопал ушами. Вернувшись в общежитие, я решил прилечь на пару часов, но в результате провалялся десять и проснулся глубокой ночью. Все заведения, включая бар «Вест-энд» и даже местную кофейню, давно закрылись.

Субботним вечером я наконец добрался до привычного столика у сцены и с предвкушением уставился на не менее привычное трио. Посередине Love Walked In я, уже наученный опытом, оглянулся, чтобы лицезреть драматический выход Шляпы, но он не появился, и композиция отзвучала без него. Джон Хоуз с остальными музыкантами и бровью не повели, и принялись исполнять Too Marvelous For Words без солиста. На протяжении трех следующих композиций я то и дело оглядывался в поисках Шляпы, но сет так и закончился без него. Хоуз объявил короткий перерыв, и музыканты направились в бар. Я ерзал на стуле, потягивая пиво и нетерпеливо посматривая на дверь. Минуты тянулись нестерпимо медленно. Я опасался, что Шляпа не придет. Что он упал в обморок в своем номере, попал под машину, что его хватил удар и он лежит мертвый в какой-нибудь больнице – и я так и не напишу статью, которая сполна воздаст должное его таланту!