Ома Дзидай (СИ) - Коробов Андрей. Страница 55

Вынырнув из дыма, я упала в семи шагах. Затылком ударилась об пол. Ничего более существенного, чем слабенькое сотрясение, я не заработала. Может быть...

Падение вывело из строя. Дальнейшие события дергались перед глазами, как песочные часы при взбалтывании.

Когда дым начал рассеиваться, самурай сделал свой заключительный ход. Он подскочил к ёкаю, метя проколоть второе полушарие мозга. Но чудовище металось, страдая от постоянного наплыва боли.

Наконец ему удалось вонзить катану в мозг. Тварь замерла, глухо рыча.

Всякий на месте самурая посчитал бы, что чудовищу осталось недолго. Но этот удар хоть и мог лишить его проводников чувств, до конца не убил.

Из последних сил ёкай потянулся к мечнику – быстро, не оставляя возможности увернуться. Когтистые лапы сжались на его шее, поднимая над полом. Воин не успел и пикнуть. Сморщившееся лицо поравнялось с мордой существа, обильно брызжущего густыми слюнями и истекающего голубой кровью.

Самураю оставалось жить мгновение.

Чудовище разжало челюсти, принимая в пасть четверть его головы. Шлем не был помехой острым зубам. Ёкай спокойно прокусил сталь и принялся постепенно пожирать череп вместе с мнущимся шлемом, без конца чавкая.

Теперь и у даймё случился приступ безумия. А мне стало слишком плохо, чтобы показывать страх.

Когда от головы мечника ничего не осталось, труп выскользнул из лап ёкая, но чудовищу уже было не до него. Он стал жадно облизывать когти, заляпанные в крови, собирая её раздвоенным кончиком языка.

Тварь не просто так взялась пожирать самурая сверху. Оставшиеся в полушариях катана и ниндзято вытолкнуло под напором сызнова нарастающих мозгов. В кратчайшие сроки ёкай исцелился за счёт чужой плоти.

Оба меча, грохоча, заплясали на полу и со звоном упали наземь.

Ёкай в очередной раз победоносно обдал Великаньи Дубы оглушительным рёвом.

Меня начало тошнить после сотрясения. Встать и продолжать схватку я не могла.

Старания оказались напрасны, что подавило мой боевой дух.

Чудовище медленно приближалось ко мне. У меня оставался только кайкэн. Но я смотрела правде в глаза: этим кинжалом – только в зубах у ёкая ковыряться.

Делать отныне что-либо – просто отсрочка неизбежного.

Я продолжала лежать, тяжело дыша и наблюдая, как ёкай тянется навстречу.

Так я и должна была умереть. Куноити, напрасно ввязавшаяся в противостояние Рю и Коногава. Допустившая с лёгкой руки гибель отца. Павшая в борьбе с ёкаем за человека, который без спроса забрал её судьбу себе… Но что-то пошло не так.

Кто-то кричал. Чьи-то незнакомые голоса. Рассудок помутился, и я мало понимала слова. Только одно, простое, но непонятное, стоявшее особняком, удалось разобрать:

– Ацурами!..

Подул красный ветер, и я вдохнула этот сухой жар.

Ёкай уже готов был распороть мне когтями грудь, как вдруг из-за его спины показалось второе чудовище, схватившее тварь сзади.

Смотря на них, я не могла определиться, какая выглядит более мерзко. Но та, что уничтожила охрану Дзунпея, взвизгнула в ужасе перед появившейся внезапно.

Зверь схватил ёкая за подбородок и вполне понятным языком сказал:

– Тише-тише, Нагиса. Нечего кидаться на сестрёнку…

[1] Кагинава – приспособление шиноби для лазания по скалам и стенам.

[2] Пищаль (у ниндзя) – огнестрельное оружие скрытого ношения.

[3] Кунай – японский кинжал для метания и ближнего боя.

Часть восьмая. Конец Прекрасной Эпохи (8-3)

Глава тридцать первая. Тигры Урагами

Я, Фудо

Всё шло согласно замыслу.

Потерпев поражение, Садара сдержал слово. Довольный болью, он испытал ужас перед Рю и поклялся в верности.

Приставания прекратились. Остались только похотливые взгляды украдкой. И то ладно. Поставь кумитё искушение выше общего дела, хорошо бы это не кончилось.

Десять дней он путешествовал по хану и отбирал лучших для вылазки в Ому. Остальных – отправил в Масуду. Мешкать позволяло время.

Наше войско составляло порядка четырёхсот якудза. Первая волна поскакала в столицу под видом сельских торговцев. Мелкими отрядами следом двинулись остальные. И мы в том числе – три странствующих ронина.

Местом встречи назначили самую злачную часть Омы, где плотным рядом сосредоточились юкаку и постоялые дворы.

Нам повезло: никто не ждал, что Урагами готовят переворот.

Пока подтягивались остатки войска, Садара встретился с главой местного борёкудана. Они давно водили дружбу. Их оябу́н отказался участвовать прямо – причин воевать у него не нашлось. Но в преимущества смены власти он легко поверил.

Оябун[1] согласился помочь за соответствующую плату. Мы получили в долг необходимые луки, ружья и взрывчатые шашки.

Впоследствии занимались отработкой слаженного вторжения в бакуфу, чего не удавалось никому ранее. Садара и Рю, не раз бывавшие на войне, долго спорили, какой путь избрать лучше.

Лично мне больше хотелось поговорить с отцом о нас с ним, с Юки. Но брат запретил даже думать про это. Рю считал, малейший сдвиг от замысла мог всё испортить.

Провал произошёл независимо от нас. Ушей гокудо поздно коснулись слухи, что Собрание Даймё переносят.

Мгновенно ответить мы не сумели. Последние бойцы явились только к вечеру после созыва. Иностранцы ожидались в заливе на рассвете.

Меня безнадёжно пытались привести в чувства, но я продолжал рвать и метать. Мы с Рю разделяли чувство вины перед отцом. Тем не менее, брат сохранял полное спокойствие. Он не отрицал действительность и верил, что всё разрешится.

Глава восстания предпочёл действовать в дальнейшем, исходя сугубо из положения вещей в Оме. Не высовываться излишне, раз город прочёсывали Коногава.

Известие о казни даймё Фурано в Великаньих Дубах упростило наши тяготы. Якудза не пришлось прорываться в замок, битком набитый самураями сёгуна.

Уже на возвышенности мы могли спокойно перебить стражу и спасти отца. И донести до знати правду Урагами. Свергнуть Дзунпея.

Так мы и поступили. Но, повторюсь, не всё прошло гладко…

***

Лазутчики неусыпно следили, как сёгун и его сын выехали с всадниками на восток. Народ, готовящийся к празднику, кричал им вслед, славя род Коногава.

Я увидел в этом отличную возможность умертвить обоих. Но Рю строго-настрого наказал ждать и не покупаться на заманчивость таких мыслей.

Дело не только в Дзунпее, а в общественном сознании. Если б он умер от третьих лиц на улицах в годовщину основания столицы, предстал бы мучеником в глазах народа.

Такой чести мучитель Мэйнана не был достоин. Его место занял бы кто похуже. Требовалось уличить сёгуна в преступлениях. Прилюдно стереть его доброе имя. Породить новый, правильный взгляд общества на вещи.

К Великаньим Дубам подтягивались даймё и свита кугэ, слепо бредущая за тэнно. Для нас эти поползновения говорили о том, что казни быть.

Затем сам владыка Фурано выехал из бакуфу. Окружённый воинами сёгуна, он, измождённый и побитый, сидел в клетке.

Узнав об этом, я вышел из себя опять. Рвался вперед, воинственно крича и не желая мириться с унижением, через которое заставили пройти Урагами.

Рю в который раз остановил меня от необдуманных порывов мести. Он решил, что спасать отца было рано, хотя нам такое и было под силу.

В противовес брат выдвинул одно внушительное «но»: суматоха сыграет на руку сёгуну. Только терпение упасло бы нас от поражения. Его слова охладили мой пыл.

Якудза получили приказ собраться и выдвинуться к храму смерти. Через полчаса они уже заняли крыши домов у Великаньих Дубов.

Я, Рю и Садара пошли к крупному отряду, вставшему у подножья заставой.

Брат двигался впереди меня и кумитё – уверенно, едва ли видя перед собой врага. Руки, сжатые в кулаки, качались из стороны в сторону. Он и не думал обнажить оружие.

Воины Коногава недоумевали. Их настолько возмутило наше появление, что они не удосужились взглянуть вверх.