Симфония боли (СИ) - "Ramster". Страница 97
- Сто-ой! – досадливо рявкнул Рамси водителю: швыряло так, будто машина вот-вот перевернётся. – Пересрался, салага?! Иди-ка сюда!
Он хлебнул ещё. Было весело и легко, и мысли просты и логичны: откажется идти – будет следующим. Но Гриш послушно заглушил мотор и влез в фургончик. Рамси обернулся с азартным оскалом – таким широким, что холодок тронул дёсны: ещё страх, ещё лакомство!
- Записывать ничего не надо! – объявил он добродушно. – Только наблюдать и быть на подхвате!
Гриш молча ткнулся спиной в угол – Рамси уже не смотрел. Глотнув ещё кисловатой терпкости, он шагнул ближе к тяжело сопящему одноглазому Элиоту.
- Ты! – обвиняющий тычок ножом. – Собирался живьём скормить меня свиньям, я узнал это от прессы. Давай-ка пофантазируем, что они прежде всего отъедают? – чокнуто расширив глаза, Рамси таращился на жертву: пол всё ещё качается под ногами, нож намертво стиснут в руке. – Если ты связан, то наверняка нос!
Удар был снизу вверх – хрящ поддался легко, а вот в костях спинки носа лезвие застряло; Рамси с досадой выдернул его и нагнул Элиоту голову – истошный вой сквозь бульканье – чтоб не захлебнулся раньше времени кровью. Отрезанный кусок так и свисал на толстом шмате кожи – Рамси дёрнул его раз, другой под рыдающие вскрики, не смог оторвать и отчикнул ножом.
- А потом они бы выгрызли тебе щёки – это самое вкусное! – заявил он, не слишком огорчась неудаче; ещё глоток вина – и, сунув бутыль в руки Гришу, Рамси оттянул и откромсал Элиоту обе щеки.
Кажется, тот умолял остановиться и тонко, будто девка, голосил. Кажется, Гриш издавал какие-то утробные звуки – Рамси спешно отобрал бутылку, пока на неё не наблевали. Опять повернулся к Элиоту:
- Теперь уши!
После ушей свиньи принялись бы за другие мягкие части – Рамси, допив бутыль, был в этом абсолютно уверен. Живот он резал прямо через одежду, по кускам: целью было не вспороть, а «изгрызть». Цепко хватая пальцами, хлюпая в крови, отсекал что попадалось: складки кожи, жира, дёргающиеся мышцы… Рванул и отрезал бугристый фартук нутряного жира – и, забираясь всё глубже, взялся за кишки: горячие и слизкие, не уцепиться, белесовато-розовые колбаски с дерьмом. Вытягивал, с силой раздирал, непорвавшееся – рубил короткими ударами ножа. Плевать на мерзкий запах! Элиот истошно вопил, булькал – раскуроченное подобие лица со вспоротой глазницей, с дырой на месте носа, без губ; в конце концов от нового рывка за моток кишок – должно быть, умирая – он безвольно выплеснул кровавую рвоту. И Рамси, уже слишком неповоротливый из-за выпитого, не сумел увернуться.
- Вонючка! – окликнул он, ощерясь. – Я, похоже, испачкался… Вонючк?!
Рамси резко обернулся – навстречу ему таращились насмерть перепуганные глаза помощника. Карие, не лазурные. На полголовы ниже, чем должны быть. Осознание – холодом и пронзительной болью из самой глубины. Осознание – убийственной безнадёгой. Так увлёкся, что забыл. Так увлёкся, что забыл, забыл, забыл… Пальцы разжались – нож звякнул где-то под ногами.
- Ты не Вонючка, – вытолкнул Рамси обвиняюще, потрясённо – будто не веря до конца. – Ты не м-мой пёся… – беззащитно и нелепо, сквозь сдавивший горло спазм.
- П-простите, милорд… – пролепетал Гриш, пятясь.
И в голове полыхнуло, будто взрыв, ударив изнутри по глазам, выбив мокрую горечь, – больно, больно так, что только орать!
- Не смей подражать ему!!!
Выпад – кровавая рука цапнула куртку – Гриш с воплем вырвался и, ударясь о дверцу, выскочил на улицу. Не видя перед собой уже ничего, кроме убегающей жертвы, Рамси подхватил с пола нож и шатко ломанулся следом.
Утро следующего дня было ясным и тёплым.
После нескольких суток непогоди – в окна центральной клиники Норсбрука ярко светило солнце, а по трубам с крыш журчала талая вода. Ночная смена почти полчаса как закончилась, до занятий студентов оставались считанные минуты – медсестра Луиза Хопер, сдав свои палаты задержавшейся сменщице, вприпрыжку бежала по переходу между корпусами. Миниатюрная, едва ли выше пяти футов, темноволосая и полненькая, она была на удивление прыгуча и, не утомившись даже ночной сменой, перескакивала по ярким пятнам света, так и жмурясь от радости солнцу сквозь тонкие прямоугольники очков.
- Профессор Нимур! – звонко окликнула она показавшуюся впереди мужскую фигуру. – Доброе утро! Я уже здесь, уже лечу!
- Лети обратно, Луиза, – отозвался преподаватель добродушным баском. – Начнём сегодня с практики, как раз в твоём корпусе… И как ты только всё успеваешь?
Она всё же подбежала и пошла рядом. Вместе они смотрелись комично: высокий плечистый мужчина за пятьдесят, со въевшимся в кожу загаром и рубленым шрамом через щёку – даже медицинский халат выглядел на нём как-то чужеродно – и маленькая пышечка-студентка в белых балетках с бантиками, с цветастой плюшевой сумкой через плечо.
- Смотрел твою теоретическую часть – хорошо написана, по делу, – говорил профессор Нимур, размеренно шагая по коридору; он не торопился: без него-то пара не начнётся. – Ну да неудивительно: ты же у нас молодой специалист по посттравматическим расстройствам. Рефераты, курсовые… Ещё и на дополнительные курсы ходила, верно?..
- Да, по кризисной психологии и помощи жертвам насилия! – с готовностью подтвердила Луиза, польщённо сияя.
- Думаю, материал для практики ты себе уже присмотрела, но всё же предложу свой вариант. Очень интересный случай как раз по твоей специальности: сильнейшее ПТСР, соматика, флешбэки, психотические эпизоды – чёрт ногу сломит…
- Думаете, я такое потяну?.. – Луиза, засомневавшись, чуть поугасла.
- Сама – нет, да никто и не даст, – успокоил преподаватель. – Для начала побудешь ко-терапевтом, понаблюдаешь, как работаю с пациентом я, а если пойдет, то и сама проведёшь пару сессий. Под видеозапись, естественно, потом разберём. А пока дам тебе историю болезни…
Они как раз подошли к нужной аудитории – так что Луиза, заняв своё место среди одногруппников, осталась изнывать от любопытства. Профессор Нимур раздал остальным студентам материалы для дипломных проектов, пояснил детали – всё это время она молча наблюдала; затем, кажется, собрался на перекур…
- Простите, а моя история?.. – приподняла Луиза руку.
- Она хранится отдельно, идём, – преподаватель жестом пригласил её за собой; одногруппники, бурно обсуждавшие свои проекты над ворохами бумаг, кажется, не обратили внимания. – Есть свои особенности, – пояснил он в ответ на озадаченный взгляд снизу вверх. И по пути к своему кабинету принялся вполголоса рассказывать: – Пациент, по-хорошему, не для учебной работы: связан с криминалом, власти присматривают… Но к тебе как сотруднице этого отделения вопросов возникнуть не должно. Итак, это парень восемнадцати лет, поступил к нам пять дней назад. До этого провёл больше недели в больнице Пайра и, похоже, ничего у них не ел: прибыл в тяжёлом состоянии, не двигался, не разговаривал. Он упорно называется Вонючкой и, похоже, считает себя собакой. Всё тело в шрамах – явно пережил длительное физическое, и, вполне возможно, сексуальное насилие. При упоминании того, кто это сделал, – трясётся, рычит, скулит, а то и впадает в ступор. Деревенеет, как при шизофрениях бывает. Видела такое? – Нимур повернулся к студентке, открыв кабинет.
Луиза кивнула, стряхнув зябкую оторопь: с каждой новой подробностью это казалось всё более… диким, ужасным, гораздо ужаснее, чем все те истории насилия, с которыми она сталкивалась за время учёбы.
- Я вот и думаю – уж не шизоаффективное ли расстройство ставить… – рассуждая будто бы сам с собой, профессор прошёл вглубь кабинета и зазвенел связкой ключей возле дальнего шкафа. – Кстати, если грамотно обоснуешь дифдиагноз – будешь большая молодец, – ободряюще улыбнулся он притихшей Луизе и извлёк на свет толстую пачку документов. – В целом и общем, по первичному интервью – «пограничник» он глубочайший, только-только вылез из психоза, да тут же и обратно влез: сидит и лежит только на полу, там же ест и спит. Крайне встревожен потерей ошейника.