Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де. Страница 45

Их судно в три раза крупнее, чем мое, и верхняя часть форштевня возвышается более чем на два метра над нашим планширем.

При столь сильной бортовой качке форштевень, который то взмывает вверх, то обрушивается вниз, подобный огромному топору, представляет для нас невероятную опасность. Через секунду этот призрак появляется из мрака в брызгах пены. Еще несколько мгновений — и он, нависнув над нами, уже грозит разбить мое судно вдребезги, как яичную скорлупу. Ему же подобное столкновение не принесет серьезных неприятностей, самое большее — он обдерет краску на передней части корпуса.

Я пытаюсь уйти с его дороги, подняв парус. Но фал был использован в других маневрах. Положение усугубляется паникой, охватившей мой экипаж: поднять парус невозможно.

Идущее на абордаж судно подплывает все ближе. Ему ничего не стоит изменить курс.

Я ору им что есть мочи, требуя повернуть вправо, а сам в это время пытаюсь попасть под ветер, чтобы набрать хоть какую-то скорость, но руль не действует. Кажется, что мое судно парализовала угрожающая ему опасность. Жуткое ощущение кошмара.

Несмотря на извергаемые мною проклятья и вопли всей моей команды, грозный форштевень по-прежнему нацелен на середину корпуса, словно он подчиняется чьей-то непреклонной воле.

Я чувствую приступ дикой ярости. Я бросаю румпель, которому эта посудина без паруса отказывается подчиниться, хватаю свой карабин и, как сумасшедший, стреляю по идущему на абордаж судну, расходуя всю обойму.

Столь неожиданный аргумент с нашей стороны приводит к тому, что там (может быть, и машинально) отвернули румпель.

Слава Богу! Еще секунда — и все было бы кончено!

Я вижу белый обтекаемый нос судна, который навис над нами, подброшенный волной вверх, затем эта огромная махина падает вниз, туда, где покачивается наше невзрачное суденышко. В какую-то долю секунды косая волна приподымает его и проталкивает вперед как раз в тот момент, когда таможенное судно делает резкий поворот вправо. Катастрофы удалось избежать. Удар форштевня приходится уже на корму фелюги: раздается треск дерева и вопль экипажа, подобный крику смертельно раненного корабля. Нас подхватывают волны, и внушительный силуэт таможенного судна скользит дальше.

В это мгновение я успеваю разглядеть Измаила, судорожно вцепившегося в румпель. Он оцепенел от страха.

На палубе нет больше ни души; все его люди попрятались. Я осыпаю его бранью. Если бы у меня остался хоть один патрон, я бы выстрелил в него почти в упор.

Измаил, похоже, приготовился к этому: он сидит в позе, очень смахивающей на позу приговоренного к смерти, который знает, что настал его последний час. Эта деталь потрясает меня, ибо в моменты крайнего нервного напряжения и опасности в памяти запечатлевается то, что в обычном состоянии ускользнуло бы от нашего внимания.

Передо мной был человек, получивший приказ совершить деяние, осознаваемое им как преступное, и слепо его выполнявший, не думая о тех трагических последствиях, которые повлечет за собой этот поступок. Ужаснувшись, он полагался теперь на Провидение…

Однако мы все еще держимся на плаву.

Я убеждаюсь, что только надстройка и задняя панель сорваны. Руль цел, а в подводной части корпуса нет никаких пробоин. Таможенное судно исчезло.

Наконец, мы поднимаем парус и, взяв курс зюйд, подгоняемые попутным ветром, устремляемся к месту назначенной встречи.

Нас окружают ночь и море.

На таможенном судне, решив, наверное, что мы пошли ко дну, отказались от погони.

И тут мне на память приходит толстяк Тома. Конечно, его не было на борту, так как он не успел сесть на судно. Скорее всего, он отдал распоряжения Измаилу, если только последний не получил их уже в Джибути… Все это выяснится позднее. Главное сейчас то, что мы не затонули.

По-прежнему дует северный ветер, а шторм усиливается. К девяти часам вечера я замечаю острова Муша, затем небольшой остров Маскали, где я вижу слабый огонек: очевидно, мой друг Лавинь читает Монтеня, сидя в своей хибаре.

Я меняю курс, повернув на запад, чтобы возвратиться в залив Таджуры. Но при таком курсе волны накатываются на нас сзади, чуть наискосок к борту, то есть ударяются в поврежденную часть судна. С каждым очередным валом вода в трюме прибывает. Все мои люди принимаются вычерпывать воду, чтобы удержать фелюгу на плаву. Наконец, к одиннадцати часам, они прекращают эту отчаянную работу, поскольку мы заходим в укрытие Рас-Дуана.

Я проплываю мимо города Таджура, который дает знать о себе несколькими огнями. Я не осмеливаюсь приблизиться к суше из-за скалистых мысов, кое-где вдающихся далеко в море: разглядеть их ночью невозможно. Но удаляться тоже опасно, так как я перестану различать пальмовую рощу, служащую ориентиром крохотного мыса Амбадо. За этим мысом расположена очень плохая якорная стоянка, куда я должен приплыть на встречу.

Для того чтобы добраться до этого места, по моим подсчетам, потребуется полтора часа. Маки должен установить фонарь на крыше своего дома, расположенного на берегу моря, но всецело полагаться на этот огонек нельзя, так как непредвиденные обстоятельства могут помешать Маки воспользоваться этим сигналом.

Примерно через три четверти часа после того, как мы проплыли мимо Таджуры, то есть не более чем в четырех милях к западу, внезапно появляется огонек. Конечно же фонарь находился между двух дюн, которые до сих пор заслоняли его от нас. Этой световой точки оказывается достаточно, чтобы меня ослепить и помешать определить местонахождение пальм. Удивительно, что нам удалось достичь Амбадо за столь короткий срок, это вызывает подозрения в том, что огонек на берегу всего лишь лесной костер. Я поджигаю паклю, пропитанную керосином, и в ответ огонек начинает раскачиваться сверху вниз. Сомнений больше не остается, это условный сигнал.

Я решительно поворачиваю к берегу, полагая, что нахожусь перед якорной стоянкой, но, не сделав и кабельтова, прямо по курсу вижу, как волны разбиваются на длинные фосфоресцирующие полосы.

Где же я нахожусь? Тщетно пытаюсь я высмотреть скалистый выступ, который должен располагаться справа: его нигде нет.

Фонарь по-прежнему раскачивается, и вспышка ружейного выстрела, вероятно, предупреждает нас о том, что мы плывем навстречу опасности. Я ложусь в дрейф и пытаюсь промерить глубину. Но до дна мы не достаем, несмотря на близость рифа. Стало быть, я нахожусь не в Амбадо.

Нельзя терять ни минуты. Мы делаем резкий поворот. Я велю Абди чуть славировать к открытому морю, однако не отплывая от берега слишком далеко, а когда он заметит два огонька на суше, зажечь фонарь, чтобы я получил возможность определить местонахождение нашего судна. Сам же я сажусь в лодку, чтобы выяснить на берегу, где мы находимся, захватив с собой двух человек.

Как только мы подходим к рифу, нас накрывает волна. Я кричу своим спутникам, чтобы они занялись пирогой, а сам плыву к берегу.

Я несколько раз задеваю ногами об острые камни.

Наконец в потоках пены меня выбрасывает на черную прибрежную гальку.

И сразу же я оказываюсь в кольце вооруженных данакильцев.

Маки тоже здесь. Он объясняет, что вынужден был увести мое судно сюда, несмотря на опасность сесть на мель, чтобы помешать мне добраться до Амбадо: «Джибути» провел там всю предыдущую ночь и уплыл на рассвете, а потом, когда опять стемнело, он бросил якорь возле Амбадо. Без сомнений, меня там ждут.

— Тебе повезло, что ты не смог приплыть вчера, я бы не успел помешать твоему прибытию, — говорит мне Маки.

— Но ведь встреча была назначена только на сегодняшний вечер.

— Нет, я сказал тебе: «лель-аль-сабти» (ночь субботы).

Действительно, у мусульман день начинается на заходе солнца, стало быть, по-нашему, это вечер пятницы, а для них ночь субботы.

— Потом уже я подумал, — добавляет Маки, — когда твое судно долго не появлялось, что ты не так меня понял и прибудешь сегодня вечером. Да хранит нас Аллах!.. Вероятно, нас предали и властям стало известно, что встреча назначена на вчерашний вечер… Но можешь ли ты выгрузить на берег свой товар? У меня есть люди.