Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де. Страница 47

Действовать надо быстро, так как при таком сильном ветре таможенное судно настигнет нас минут через двадцать.

На этом побережье, где обитают исса, единственным промыслом местных жителей является заготовка дров. Туземцы собирают древесину на небольших пляжах, у входа в овраги и продают ее матросам фелюг, которые доставляют этот товар в Перим, где дрова ценятся очень высоко. Но эти пустынные и недружелюбные горы являются французской колонией, поэтому французские власти претендуют на уплату пошлины за лес. Согласно действующему положению, иностранные фелюги обязаны причаливать в Джибути, чтобы уплатить пошлину в зависимости от тоннажа и получить разрешение на сбор дров на этих диких берегах. Само собой разумеется, что лишь немногие арабы тратят время и деньги, по своей воле приплывая в Джибути. Они знают, чего стоит береговое наблюдение, и доверяются быстроходности своих зарук. Таким образом, они прямиком направляются к местам погрузки и уплывают обратно, игнорируя распоряжения властей. Арабы умеют издали опознавать паруса различных таможенных судов, и этого им бывает достаточно, чтобы уклониться от неприятной встречи.

Огибая косу, я вижу в глубине стоянки заруку. Парус свернут на рее, поднятом до верхнего предела, иначе говоря, все готово к тому, чтобы срочно выйти в море. Эта подробность указывает на незаконный характер операций, которыми занято это судно.

Увидев нас, неизвестно откуда появившийся экипаж бросается в воду, чтобы вплавь добраться до своего судна.

Мои планы тотчас меняются. Я затоплю фелюгу лишь наполовину. Я принимаюсь судорожно сбрасывать балласт за борт, направив судно прямо на заруку. Отчаянно жестикулируя, мы кричим:

— Таможня! Таможня!

Такие вещи схватывают в одно мгновение. На заруке молниеносно поднимают малый якорь, с резким щелчком парус разворачивается, и, накренившись набок, судно быстро покидает стоянку. Вся операция занимает не более пяти минут и проходит незамеченной для таможенного судна, поскольку это место заслонено мысом, который мы обогнули.

Не обращая внимания на заруку, которая мчится полным ходом, выпрыгивая над высокими волнами, словно летающая рыба, мы бросаем за борт мачту, рей и парус. Течением и ветром их отнесет в глубь залива. Затем, ударив брусом по обшивке, я проделываю в ней отверстие, но на уровне ватерлинии, чтобы позднее можно было без труда заделать пробоину.

Команда, сгрудившись возле одного борта, создает крен, и вода устремляется в образовавшуюся брешь. Глубина здесь четыре-пять метров, и пока судно погружается, я бросаю якорь. Я не уверен, что фелюга достигнет дна, так как вода не проникнет в цинковые ящики с патронами, и это значительным образом уменьшит их тяжесть.

Вода уже достигает палубы, множество вещей плавает на поверхности, их сносит течением. Обилие непотопляемых предметов меня беспокоит. Далее происходит нечто ужасное: разбивается большой кувшин с маслом, и радужная пленка расплывается на поверхности. Если таможенное судно подойдет поближе, то это импровизированное кораблекрушение непременно обратит на себя внимание…

Будь что будет! Мы прыгаем в воду и плывем к скалам, расположенным позади пляжа, рассчитывая укрыться там.

И надо сказать вовремя. Ибо показывается парус таможенного судна.

Из воды торчат пока форштевень нашей фелюги и краешек кормовой надстройки. Заметить это издали невозможно, и таможенное судно, с удивлением обнаружив, что стоянка пуста, меняет галс и берет курс в открытое море, туда, куда направилась арабская зарука, вероятно, ее приняли за мою фелюгу, полагая, что я нарочно сменил парус, как только скрылся за мысом, чтобы ввести таможенников в заблуждение.

Наблюдая за всем этим сверху, мы не без удовольствия следим за гонкой, в которой участвуют эта отважная зарука, так удачно подменившая нашу фелюгу, и таможенное судно. Зарука обладает отличными ходовыми качествами, и мне с самого начала ясно, что победа будет за ней. На заруке тоже быстро убеждаются в своей способности уйти от преследования и без всяких опасений берут ближе к ветру, чтобы побыстрее покинуть залив. Я вижу, как зарука исчезает среди волн, она то задирает нос кверху, то падает вниз, вздымая снопы брызг. Таможенники идут за ней, но вскоре им приходится сменить парус, так как прежний слишком велик для того, чтобы лавировать в такую погоду. На пять-шесть минут их судно ложится в дрейф, повернувшись кормой к ветру, затем матросы поднимают штормовой парус, и погоня возобновляется. Таможенное судно выбивается из последних сил, поскольку, обладая более длинным корпусом, чем зарука, оно подвергается и более сильной килевой качке.

Оба судна уже далеко. Пора подумать о поднятии нашей фелюги со дна, так как мы не можем долго оставаться здесь, лишенные воды и продуктов, за исключением корзины с финиками, которая удержалась на плаву вместе с остальными вещами.

Мы вылавливаем наш такелаж, в беспорядке прибившийся к берегу. Повреждений нет, только парус разорван надвое, однако у нас есть запасной, который лежит в мешке на судне.

Оставив одного человека на склоне горы наблюдать за преследованием заруки, мы подбираем такелаж, вынесенный на песок прибоем. Вдруг наш часовой бегом спускается по склону, отчаянно жестикулируя. Я взбираюсь на скалу и вижу, что на таможенном судне предпринимают какой-то странный маневр. Поначалу мне кажется, что у них сломался рей. Первое мое побуждение — возрадоваться этой аварии, не представляющей для нас никакой опасности, и посмеяться над ней от души, но вскоре я понимаю, что у потерявшего управление судна в штормящем море есть лишь один шанс на спасение — укрыться в защищенном от ветра месте, но ближайшая стоянка уже занята нами.

И действительно, таможенники поднимают стаксель и, позабыв о преследовании, возвращаются назад, к нашей якорной стоянке.

Все кончено, фелюгу хорошо видно, мы похожи на потерпевших крушение, и, конечно, наше судно привлечет к себе внимание вновь прибывших, которым захочется узнать, что здесь произошло, поскольку такие события всегда вызывают любопытство у моряков.

Я велю поскорее оттащить такелаж за небольшой холм. Все мои люди раздеваются донага, чтобы слиться с почвой, а сам я вымазываюсь черноватой тиной, обнаруженной у входа в овраг, в мангровой рощице. К счастью, я догадался вынести на берег три карабина системы грас и патроны, не зная, чем нас встретят исса, пришедшие сюда для продажи древесины арабской заруке.

Я ставлю прицелы на дистанцию двести пятьдесят метров, чтобы вести стрельбу по укороченной траектории, так как не собираюсь стрелять в людей с таможенного судна. Два карабина я вручаю лучшим стрелкам, Абди и Мухаммеду Мусе, советуя целиться в воду. Третий карабин я беру себе для более прицельного огня, намереваясь напугать противника. Мы находимся на высоте пятьдесят метров, среди черных скал, поэтому разглядеть нас трудно.

Как я и предполагал, таможенники, думая, что стоянка пуста, направляются к ней, чтобы произвести починку. Надо их напугать, тем самым вынудив уйти в другое защищенное место, находящееся в пяти милях западнее по ветру.

Судно входит в бухту, на мачте сидит дозорный: они плохо знают стоянку. Это вызывает у меня беспокойство, так как у дозорного большой угол обзора, и корпус моей затопленной фелюги скорее всего будет замечен. До берега остается примерно одна миля. Я стреляю в сторону судна. Услыхав выстрел, мои люди производят залп почти одновременно, и три облачка черного порохового дыма расползаются вдоль коричневых камней, уносимые ветром.

Дозорный летит вниз, но он не падает, а прыгает в воду со страха.

Мы перезаряжаем ружья и стреляем еще раз. Несмотря на то что я предусмотрительно поставил прицелы на дистанцию 250 метров, пули ложатся почти вплотную к судну; я не учел высоты, на которой мы находимся, увеличивающей дальность стрельбы. Я велю прекратить огонь, опасаясь, что мы кого-нибудь заденем.

С таможенного судна нам отвечают резкие щелчки ружей системы лебель, но выпущенные в нашу сторону пули улетают неизвестно куда с пронзительным стоном, рикошетом отскакивая от базальтовых плит. Неужели эта проклятая посудина проявит упорство? Теперь во что бы то ни стало нельзя позволить им опознать мое судно, хотя бы и в затопленном состоянии, так как мою шутку расценят как вооруженное нападение на представителей власти при исполнении ими своих служебных обязанностей. А это в лучшем случае — каторга.