На Востоке (Роман в жанре «оборонной фантастики») - Павленко Петр Андреевич. Страница 80

Медлить под Гирином было нельзя. Чэн послал за командирами отрядов.

Ю получил извещение в середине ночи и, так как до штаба езды было не менее двух часов, сказал, садясь в голубой рольс-ройс, захваченный им накануне:

— Спать!

Шофер кивнул головой. Ю завернулся в одеяло и прикорнул в углу сиденья.

Дорога была освещена пожарами. Пылали деревни. Высоко и красиво светились столбы телеграфа, политые керосином и обернутые тряпьем мертвецов. Женщины искали и развозили раненых. Кое-где уже стояли шалаши из брезентов и над покинутыми пулеметными гнездами были возведены соломенные навесы.

Близ деревень виднелись баррикады из сырых кирпичей. Воздух ночи был вял, звуки шли в нем крадучись. Иногда раздавался крик грудного ребенка, и от этого крика, необъяснимого на поле сражения, сводило челюсти.

— Стой!

Ю спустился в землянку, еще только днем служившую убежищем для японских стрелков. Несколько мужчин спало в углу, на соломе. Матери кормили ребят. На крохотном огне что-то кипело в железных котлах. Ю заглянул в котлы.

— Пули, — прошептала женщина, не поднимаясь с пола.

В котелке варился свинец для отливки пуль.

Потом Ю опять завернулся в одеяло и спал, покачиваясь на мягких подушках автомобиля, пока крики не разбудили его окончательно. Машина въезжала в штабную деревню. Было темно, сыро и ветрено, но улицы полны народа. Из харчевен валил смрадный Запах пищи.

На порогах фанз местные старухи торговали затяжками табаку из длинных закопченных трубок, и любители затянуться бросали патроны в глубокие корзины у ног продавщиц дыма.

Ю оставил машину и пошел пешком, расталкивая зевак.

Командир с черной повязкой на лбу известен был каждому. Даже ребята, играя в войну, право повязать лоб тряпкой предоставляли лишь самому смелому.

Любопытные побежали впереди Ю, и он должен был двигаться, вытянув руки и легонько расталкивая настойчивых говорунов.

Крестьяне из дальних деревень, воевавшие много суток, упаковывали навоеванное добро.

— Бойцы, думающие о себе, гибнут раньше всех, — сказал Ю, показывая на них. — Они ничего не понимают в военном деле.

Перед фанзою штаба все сохраняло еще следы японцев. Шум толпы обрывался на краю площади, как бы свалившись в пропасть без дна, а на площади, на высоком шесте, висел вниз головой, привязанный за ногу деревенский агитатор. Несколько далее, по обеим сторонам тенистого дерева, висели на концах веревки, переброшенной через сук, два партизана. Один едва касался земли, другой стоял, накренившись вперед, в позе окаменевшего бегуна.

Эти двое казнены были по способу «качелей» — игры, популярной у японских жандармов. Делались петли на концах веревки, их затягивали на шеях двух красных. Веревка закидывалась на сук, чтобы ноги игроков едва достигали земли. «Тяните! — кричал офицер. — Кто перетянет — получит чистую».

Но вчера игра вышла забавнее ожидаемого. В игру послали двух односельчан, двух товарищей по отряду, и ни один из них не захотел стать убийцей другого. Они долго прыгали под веселый смех офицеров, пока не задохнулись оба.

Перед фанзою штаба командир Тай Пин показывал три японских танка «медиум» и тринадцать грузовиков с пробитыми моторами.

— У нас на таких собачках будут землю пахать. — объяснял он собравшимся и гарцевал на «медиуме». — Вот так, видите?

Он прицеплял к танку легонькие плужки и ковырял улицу, под удивленные крики крестьян.

— Гирин возьмем — субботник сделаем. За один день гектаров триста вспашем.

— Делай, делай! — орали люди, и какой-то сухонький, грязный старик, грозившийся выйти в сражение первым, карабкался в нутро танка, визжа и задыхаясь от восторга.

Американец Лоу чалил на цепь плужки и сохи и вытягивал их за танком длинной вереницей.

— Давай, давай!

К вечеру распахали — примера ради — землю гиринского губернатора и тут же, на свежей пашне, долго делили ее вдовам и сиротам.

На вечернем военном совете голоса разделились.

— Ждать нельзя, — говорил Чэн. — Пока в Гирине небольшой гарнизон, может, справимся. Если возьмем Гирин, многое будет облегчено. Здесь у японцев хранится пятьдесят тысяч тонн горючего и десятисуточный резерв боеприпасов.

Ю Шань стоял за то, чтобы распустить отряды, просочиться в город мелкими группами и действовать изнутри, как в харбинском железнодорожном сражении поступил Безухий.

Под именем харбинского железнодорожного сражения уже была известна в те дни забастовка рабочих и служащих Харбина. Она произошла в начале вторых суток войны. Безухий, глава Антияпонской лиги в Харбине, так определил задачи стачки:

«Это народный протест против навязанной Советскому Союзу войны. Мы ставим целью парализовать работы японо-манчжурского военного тыла. В паровозах погасить топки, снять тормоза с вагонов, убрать сигналы с путей, заклепать стрелки, прекратить связь между станциями и подготовить мосты к взрыву».

Харбин — база снабжения северного японского фронта — располагал к тому времени 106 паровозами и 5 923 товарными вагонами, платформами и цистернами. Через два часа после опубликования приказа Безухого все пять железных дорог, пересекающих город, сигнализировали о страшном бедствии. Диспетчеры загоняли воинские составы в тупики, стрелочники пускали маршрут на маршрут, дорожные мастера разбирали пути. Командовал сражением Ю Шань, специально приглашенный Безухим. Первый удар он нанес на подступах к Харбину. Маленькие станции всех пяти дорог превратились в окопы.

На станции Дуйциньшань взорвали мост и заложили фугасы под объездные пути. На станции Ашихэ (дорога к Приморью) сложили баррикады из черепицы и забили путь двадцатью вагонами с артиллерийским грузом. На станции Сяньбайун (дорога к морю, в Корею) стал Ю Шань с пятьюдесятью ребятами при трех пулеметах. Здесь пока не хотели ничего разрушать, но подрывники ждали только сигнала. На Харбино-Синцзянской дороге, дороге в столицу, взорвали мост через реку и вместе с ним маршрут с боеприпасами.

Изолировав Харбин от внешнего мира, Ю Шань собрал окрестных крестьян и двигался пятью колоннами к городу, выводя из строя станцию за станцией, паровоз за паровозом.

К этому времени Безухий, дравшийся с японцами в харбинском депо, выбросил лозунг второго этапа сражения:

«Каждый выведенный из строя паровоз есть выведенный из строя полк, три товарных вагона и две цистерны равны паровозу. Кто совершит втрое больше, заслужит звание героя сражения, и это будет навеки его благородным званием».

После тридцати часов боя Ю Шань подсчитал: 62 выведенных из строя паровоза, 300 цистерн и 1 700 товарных вагонов.

Японцы бросили в Харбин три полка охранных войск, бригады жандармерии, два строительных батальона. Станции восстанавливались и разрушались по три и четыре раза. Партизаны уносили рельсы за несколько километров, вспахивали полотно по футунскому способу Осуды, рубили телеграфные столбы. Когда держаться в харбинском железнодорожном депо стало невозможно, Безухий отдал приказ взорвать пятидневный запас горючего, хранившийся в цистернах, и вывезти в лес полумесячные запасы японского интендантства, а сам, забрав девять типографий с полным штатом рабочих, ушел на север.

Отряды Антияпонской лиги потеряли 2 903 человека расстрелянными; раненых не было.

Стратегическим результатом харбинского железнодорожного сражения явилась полная дезорганизация тыла северного японского фронта, в результате чего он потерял мобильность на добрых полтора месяца.

Ю Шань советовал повторить железнодорожный бой, но Чэн настоял теперь на своем, и штурм Гирина был решен его голосом.

Подняв на рассвете отряды, Тай Пин и Лоу вышли вперед на двух танках. Ю ехал рядом на мотоцикле и, когда надо было командовать, стучал молотком по броне. Огонь! — один удар. Отбой! — два удара. Стоп! — три удара.

Лоу высовывается в смотровой щиток.

— Это цирк и безумие.

— Огонь! Огонь! Вперед! — стучал молотком Ю, и тапки шли, стреляли, и полдня все было в полном порядке, пока из-за холмов не вынырнул гиринский бронепоезд. Крайние цепи Чэна, лежавшие в пригородных садах, подались назад.