Ты мне веришь? (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 2

- Буду должен. Познакомлю тебя с кем-то...

- О, кстати, насчет познакомлю. У Потемкина за бабами не волочиться и никого не трахать. Там любят порядок. Без яиц останешься.

Я поправил штаны и ремень. Не, мне без яиц никак нельзя. Так что волочиться отменяется. Ну или если совсем немножко и чтоб капитан не увидел.

- Тете Нине привет, крепко обними и купи от меня шоколадку, я верну.

- Куплю. Она тебя и без шоколадок любит. Все переживает, что ты оболтус не работаешь.

- Знаю. Я тоже ее очень люблю. Вот отмахаю за тебя лобзиком и сам к ней приеду.

- Угу. Ты с прошлого Нового года грозишься.

- Мне, может, стыдно.

- Не свисти. Стыдно ему. Твое стыдно сдохло еще до твоего рождения. Так, все. Я отчаливаю. Смотри, не опозорь меня у Потемкина.

Я снял деньги с банкомата, поймал такси, сунул в уши наушники и откинулся на кожаное сиденье. В ушах взревела «Металлика». В окне мелькали новогодние гирлянды, фонарики, елки, украшенные к празднику. Атмосфера появилась во всем... кроме погоды. Такой слякоти даже в прошлом году не было. Ощущение чуда, как и погода, остались где-то в прошлом столетии. Нет, я видел, как это ощущение мелькает на лицах прохожих, особенно на детских, но я уже дядька взрослый и в чудеса не верю.

Ощущение, что я к своим двадцати семи конкретное никчемное дерьмо, накатывало периодически и так же откатывало. Не видел я смысла в том, чтобы жить иначе. Как говорила Нина Сергеевна, остепениться, найти хорошую работу, встретить девушку. Девушек я не встречал, я их чаще всего провожал или они меня. Отношений не складывалось. Я зверь свободолюбивый и в клетку не полезу. И жить буду, как привык. Да и ради чего что-то менять? Все равно рано или поздно все там будем. Любовь, семья - все херня.

Мой папаша бросил мою мать, едва узнал о ее беременности, ей было шестнадцать, и она решила, что это конец света, а ее собственная мать оставила моего деда ради какого-то ублюдка и укатила с ним в туманные дали неизвестности. Дед спивался пару десятков лет. Из них какое-то время исправно обо мне заботился. Деда я любил. Очень любил. Не осуждал никогда. Жизнь - она такая тварь, никогда не знаешь, в каком болоте утопит и когда. Когда он умер, оказалось, он за какие-то смешные деньги квартиру отписал своей сестре четвероюродной из какой-то Тьмутаракани. Деньги, ясное дело, пропил давно. Так что после скромных похорон я остался на улице с конфетами в кармане и раной в душе. Вот и кончилось детство, Марк Михайлович. Теперь ты реально на хер никому не сдался. Отчество дедовское, так как имя моего папаши было неизвестно. А почему Марк - черт его знает. Дед был коммунистом, видать поэтому.

Какое-то время я пел по барам, брынчал на гитаре. Брынчал я к тому времени на многих инструментах, но был самоучкой, пока у меня не появился учитель. Бывшая звезда, преподаватель в институте искусств, а к тому времени - никому не нужный старичок, живущий на скудную пенсию вместе с худющим щенком породы двортерьер. За горячий ужин он меня учил и пускал спать у себя на кушетке в прихожей, а я приносил какие-то копейки на бутылку и слушал его рассказы о прошлой жизни. Наслаждался гениальную игрой на стареньком пианино. А в стену долбились соседи и орали, чтоб Родионович прекратил свою «мутотень». Видимо, их рэпопопса была не мутотенью, и врубали они ее на весь дом. Искренне считая себя великими меломанами.

Родионовича я уважал и очень любил. Он мне чем-то деда моего напоминал. Потом он умер. Уснул и не проснулся. А я снова на улицу вместе с Чупакаброй. Коротко Чупа. Пытался что-то заработать стихами и музыкой, потом вместе с Пашкой занялся ремонтами квартир. Чупу Нина Сергеевна временно забрала к себе. Откормила, и он стал очень даже милым рыжим комком шерсти. Чуть позже я все же устроился в одну фирму разъезжать по корпоративам и вечеринкам, веселить народ. Это оказалось проще, чем махать молотком, веселее и приятнее. Начались девочки, знакомства, тусовки. Фирмы я менял как перчатки, и несмотря на мою популярность в городе в качестве платного клоуна, меня особо не жаловали, ибо нагл, дерзок и редкий мудак. Так что иногда я оставался без работы, особенно в межсезонье. В лысые месяца. Такие, как сейчас. Перед праздниками, когда все затаились, ибо новогоднее чудо стоит дорого и на него надо поднакопить. Пару дней рождений за все три последних месяца, одна свадьба неделю назад. После скандала на вечеринке у одного из местных воротил меня никуда особо не брали. Пришлось сбрасывать цены и веселить толпу попроще. Да и тут особо не густо в эти месяцы.

Таксист остановился возле трехэтажного особняка, и я тихо присвистнул. Вот это дворец, я понимаю. Теперь ясно, почему Оса так трясется. Есть за что держаться. Я вылез из машины и позвонил в железную дверь. Кажется, бронированную и вообще похожую на ворота средневековой крепости.

Меня впустили нескоро. Какое-то время пришлось потоптаться у трапа, а потом с гордым видом взойти на корабль. Ну так Потемкин же ж. И домище тот еще крейсер. Я осмотрелся, стараясь уже не свистеть, потому что даже мне стало не по себе. Крутой дядя этот Потемкин, сразу видно. Только мрачно здесь, как в склепе.

После обыска с пристрастием и допроса на предмет перенесенных заболеваний, я попал в само помещение. Удивительно, как еще справку не попросили и бахилы не выдали. Меня сопровождал какой-то карлик, который едва доставал мне до плеча. А я, приоткрыв рот, оглядывался по сторонам. Живут же люди. Еще как живут. Впрочем, меня это особо не волновало. Хотя внутренний диссонанс возник и даже поковырялся где-то в районе грудной клетки. Что некоторые зарабатывают мозгами, а не кривляньями и стишочками. Мрачный домина, похож на отреставрированный музей. Красиво, но жизни в нем нет. Эдакое затонувшее судно.

Когда проходили мимо просторной залы, я услышал аккорды лунной сонаты. Кто-то играл на фортепиано. Красиво играл, виртуозно, я бы сказал. Заглянул в комнату, игнорируя прыткого гнома, бегущего впереди меня, и застыл в изумлении. Там сидела девушка в белом платье с золотистыми, длинными волосами, заплетенными в аккуратную толстую косу - это она играла на фортепиано.

А вот и капитанская дочка. Я видел только ее профиль. Тонкий, выточенный, как у статуэтки, острый подбородок, маленький нос и длинные ресницы. Они были заметны даже издалека и бросали тень на бледные щеки. Идеальная красота. Как нарисованная. Лебединая шея, плавно поднимающиеся и опускающиеся грациозные руки, высокая грудь и прямая спина. Окно приоткрыто, и шелковые шторы взлетают, то закрывая ее силуэт, то открывая снова.

Не знаю, что заставило меня застыть, как идиота, и с отвисшей челюстью смотреть на волшебство... Иначе я ее назвать не мог. Таких не бывает. Такие только на страницах классики или на кинопленке. По улице точно не ходят и по клубам их не сыскать. До таких, как до неба. Мимо меня вихрем пробежала какая-то женщина.

- Елизавета Александровна, совсем с ума сошли? Холодно здесь, как на улице. Вы решили простудиться? И устали уже!

Она начала лихорадочно закрывать окна и, схватив плед с кресла, набросила на плечи девушке. Да, конечно, это тяжелая работа для капитанской дочери - на фортепиано играть. Рученьки белые отвалятся.

Перед носом появился гном.

- Идемте! - просверливая во мне дырку маленькими черными глазками.

Я думал, меня отведут к хозяину дома, но я ошибся. Потемкин свое время на таких, как я, не тратил. Аудиенцию надо еще заслужить, так я понимаю. Гном отвел меня коридорами в заднюю часть дома. Мы вышли на улицу с другой стороны, и я увидел одноэтажную пристройку. Гном открыл одну из дверей и вошел в комнату, не приглашая меня, но я не гордый и последовал за ним без приглашения.

- Меня зовут Леонид Владимирович. Я отвечаю за вашу работу. Здесь вы будете ночевать и отдыхать. Завтрак, обед и ужин подают в столовой для персонала - это возле кухни. В левую часть дома ходить запрещено.

Все это он говорил, глядя на меня снизу вверх, и слегка раскачивался на ступнях. Ни дать, ни взять мини Гитлер, только усиков не хватает. А вот проборчик на жиденьких волосенках имелся.