Ты мне веришь? (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 4

Запрокинул голову, чувствуя, как капли стекают в мой приоткрытый рот, бегут по груди, по ногам, бьют по воспаленной головке члена. Под взглядом ее широко распахнутых кристально чистых голубых глаз цвета самого светлого весеннего неба, я сжал член у основания и повел ладонью вверх-вниз. Снова тихо выдохнула. А мой живот напрягся, рука задвигалась все быстрее, я приближался к оргазму, хрипло застонал, когда наслаждение накрыло с головой. Острое и невыносимое. Я кончал на подол ее дорогого кружевного платья, не отрывая остекленевшего взгляда от ее лица. Когда вздрогнул последний раз, пальцы разжались, и она попятилась назад, прижимая обе руки к груди, а потом развернулась на пятках и убежала.

Беги. Давай. Прячься в своей клетке. Папочка не разрешает общаться с обслугой, смотри не испачкайся. Глаза вымой с мылом.

Теперь не выходила она. Несколько дней подряд, изводя меня жесточайшей ломкой. Я не мог работать. Я смотрел на эти проклятые окна и стискивал руки в кулаки. Ну где ты? Испугалась? Побрезговала? Я идиот конченый... спугнул. Да что с тобой не так, принцесса?

Но ближе к вечеру увидел ее вместе с отцом. Они куда-то уезжали. Она вышла во двор в красивом шерстяном костюме. Изысканная, утонченная и как всегда невесомая. Очень тонкая и хрупкая, особенно рядом с самим Потемкиным, довольно высоким мужчиной с длинноватыми седыми волосами, зачесанными назад. Подул ветер, и та самая пожилая женщина, которая едва не сбила меня с ног в первый день, выбежала следом за Лизой, вынесла накидку. А сама госпожа не смогла сбегать, устала бы. И восхищение вперемешку с яростью захлестывает.

Такая вся неприступная, далекая, не дотянешься. Только мечтать, только смотреть голодными глазами и проклинать себя. Впервые проклинать за то, что недостоин даже подойти. За то, что не ее круга. Уехали, а я вслед смотрел, сжимая рукой в перчатке пилу и чувствуя, как захлестывает злостью. Уйти с работы этой. К чертовой матери, и плевать на Пашку, на деньги.

Но не ушел. Утром меня придавило досками. Мы их перекладывали в другое место всю пятницу. А на выходные, когда все разъехались, Гном сказал, что надо все сложить, так как в понедельник привезут новую партию.

Я, естественно, вышел складывать, и они завалились в мою сторону. Одна из них кожу счесала на груди, а другая по голове огрела так, что перед глазами черти заплясали, не считая тех реек, что на ноги упали. Я бы, может быть, орал от боли матом, но я не успел... потому что ее увидел. Как бежит по заднему двору в одном легком платье, падает на колени, пытается с меня доски стягивать. Такая худенькая, тоненькая. Тянет их, плачет.

- Я сейчас... сейчас, вам больно? - причитает и лицо мое прохладными ладошками трогает. Проклятье, я готов валяться даже под каменными глыбами, гореть живьем, лишь бы она касалась, лишь бы голос ее слышать. Не знаю, что за дрянь со мной происходит, но я, кажется, с ума схожу. - Потерпите. Я на помощь позову. Я быстро!

Прибежала охрана, начали доски с меня стаскивать, и та женщина пожилая, она Лизу стала от меня оттаскивать, когда та влажным платком пыталась мое лицо вытереть от крови.

- Вы с ума сошли, вы к нему прикасались? Быстро в дом! Отец узнает... вы не представляете, что он сделает.

- Пожалуйста, Рита, отпусти. У него раны, их обработать надо.

- Не смейте!

- Я вымою руки. Обещаю!

Она говорит, а меня слепит злостью и сдерживать ее уже не могу. Челюсти до крошева сжимаются. Сучка! Руки помоет она!

- В перекиси искупайтесь! - гаркнул ей вслед. - Не забудьте только!

- Успокойся! - гном злобно на меня посмотрел. - Не смей с ней разговаривать!

- А то что?

- Ничего. Вылетишь отсюда, как пробка.

- Да по хер. Ясно? Я вашего царька не боюсь. Вы все здесь на голову больные! Рабочих за людей не считаете!

Приехал врач, осмотрел. Все мои кости целые остались, пару ссадин и ушибов, но легко отделался. А мне плевать, у меня в голове ее голос звучит. То шепчет мне, чтоб потерпел, а потом ледяной водой окатывает, когда говорит, что после того, как ко мне прикасалась, руки вымоет. Чокнутая семейка. Высокомерные твари!

Нашел остатки Анькиного ликера, выпил все до самого дна и... на другую сторону дома пошел. Как вор, пробрался в темные коридоры, стараясь понять, с какой стороны ее комната, если окна выходят на задний двор. Нашел. Несколько секунд у двери стоял... войти не решался. Прислонился к стене и глаза закрыл. А потом шаги легкие услышал. Идет по коридору. Волосы длинные развеваются золотистыми прядями, в руках графин с водой несет. Чистая вся. Опять в белом. И мне ее замарать всю хочется. Проучить дрянь. Чтоб не смела так с людьми обращаться. Схватил за плечо. Она всхлипнула, но не закричала. А я ее к двери придавил и самого током прошибло от того, что прикоснулся к ней.

- Руки мыть ходила?

Думал, она сейчас отбиваться начнет или закричит... но вместо этого графин мне сунула, я на автомате взял, а она лицо мое обхватила ладонями и губами к моим прижалась. Меня в пот швырнуло, обожгло всего, как раскаленным железом. Я в ее рот выдохнул и смял мягкие полные губы своими, одной рукой прижимая ее к себе, а второй удерживая проклятый графин. И, оказывается, никогда раньше до этого я не целовался. Не было никаких поцелуев. Так, похотливое тыканье губами, а сейчас озарение, как будто мне впрыснули в вену дозу запредельного кайфа, доводящего до изнеможения. И трясет всего, будто я уже беру ее, а не целую, будто раскалываюсь на осколки, и губы обжигает ее губами до мяса, до костей. Голодными пальцами в мягкие невесомые волосы зарылся, не давая ей ускользнуть, накрывая ее рот своим, едва оторвавшись, снова пить свежее дыхание. Сладкая, от нее малиной пахнет, молоком и еще чем-то запредельным. Отстранился и лихорадочно лицо ее пальцами глажу. Не верю сам себе, что целовал только что.

- Нельзя здесь, - шепчет, - если кто-то узнает, отец тебя убьет.

В голове тут же план созревает. Как у меня и не созрел бы план?

- Тогда увезу тебя завтра ночью. Поедешь со мной?

Кивает и снова целует, а меня от счастья на части рвет. Пьяный от нее ушел. Колени дрожат, и ноги подкашиваются. И я иду и смеюсь, как идиот. Влюбленный и ошалевший придурок. Работал весь следующий день, как под допингом. Вечера ждал. Продумал все. Как выведу ее, как на Олега машине ворота проедем с его пропуском. А утром верну обратно. Своей сделаю и верну.

Несколько часов вместе. Меня просто разорвет от счастья.

***

Декабрь на дворе, а мне жарко, когда она рядом. В клуб ее привез одного своего знакомого. Он нам место ВИП выделил. Она по сторонам оглядывается, словно впервые в такое заведение выбралась, а я с нее глаз не свожу. Пожираю взглядом, и лихорадит всего от осознания, что со мной она. Оказывается, капитанская дочка не умеет танцевать, не любит шоколад и никогда не пила спиртное. Боже! С какого неба ты свалилась, маленькая? Такие еще бывают?

Я смеюсь и в то же время до сумасшествия ослеплен всеми этими недостатками, которые мне кажутся достоинствами. Да мне все в ней кажется достоинствами. Она вся сплошное совершенство.

Наливаю ей шампанское и держу за руку, как дурак. Б**дь, будь это кто-то другой, я бы уже трахал прямо здесь. А с ней не могу. С ней не при всех. С ней как-то все по-особенному.

- Я никогда не пила шампанское, - ее ресницы опускаются так медленно, застенчиво, и они невыносимо длинные, на них нет ни грамма косметики. Поймал взгляд и сжал тонкие пальчики.

- Тогда просто закрой глаза и пей.

Она такая нежная и послушная. Делает глоток и восхищенно смотрит на меня. Охренеть. Как там Литвинова говорила? Я летаю. Я в раю. Меня просто бомбит от ее близости.

- У меня во рту пузырьки лопаются, это смешно.

Наклоняется ко мне и проводит пальцами по моим губам.

- Я хочу попробовать эти пузырьки у тебя во рту. Отпей.

Отпиваю и прижимаюсь губами к ее рту, мы пьем шампанское вместе, и ее язычок робко толкается в мой.