Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс) - Монфрейд Анри де. Страница 26

— Бесполезно пытаться убежать, ты следуешь в такое место, откуда не возвращаются… Призраки твоих жертв скоро выйдут из глубин моря… Они взывают к тебе, твой час пробил… Теперь ты от меня не уйдешь, и твои друзья, Ломбарди и иже с ним, бессильны тебе помочь… Прочь маску! Вчера я сказал тебе, что будет ждать предателя и убийцу… Если ты сделаешь хоть одно движение, я пристрелю тебя…

И тут я заметил одну из тех странных ночных птиц, которые садятся на румпель, а нередко и на плечо к рулевому. Моряки относятся к ним с почтением и страхом, полагая, что в этих птиц переселяются души утопленников, оставшихся без погребения. Я тут же решил воспользоваться ее неожиданным появлением как деморализующим противника средством и, поневоле заражаясь настроением трагических минут, заговорил, точно в бреду. Вдруг овладевшая мной уверенность в собственной правоте, несомненно, придала моим словам какую-то сверхъестественную силу.

— Узнаешь ли ты эту сумочку, брошенную тобой на пляже Джебель-Зукара? Что ты сделал с той девушкой, которую обокрал?

— Я не знаю, что вы имеете в виду… Я понятия не имею, кому она принадлежит…

— Она принадлежит той, которая посылает тебе этот серебряный браслет, требуя отчета в содеянном преступлении. Этот браслет она купила у торговца-еврея, к которому вы пришли вместе, украшение было надето на ней, когда она плыла на «Воклюзе». Ты думал, что море сохранит твою тайну, ты думал, что мертвые никогда не заговорят, но дух той, которую ты утопил, следовал за тобой неотступно, как тень.

Эйбу глядел по сторонам, охваченный ужасом, словно дух мадемуазель Вольф и впрямь находился здесь, и в этот момент бесшумно вспорхнувшая птица, пролетая мимо, коснулась своим длинным черным крылом его лица. Он хрипло вскрикнул и рухнул на колени.

— Боже мой, простите меня! Я не хотел ее убивать, меня сбили с толку эти люди, ваши враги, желающие вашей гибели… Клянусь вам, я невиновен, я все расскажу о них…

— Ни на что больше ты не способен, шелудивый пес… Кто подготовил письмо, которое ты передал мне?

— Я выполнял приказ Ломбарди, я не хотел этого.

— Бессмысленно лгать перед смертью. В Асэбе ты погубил своего товарища по заключению, чтобы бежать самому, ты был шпионом Троханиса, и с твоей помощью меня должны были арестовать в Египте, ты убил несчастную девушку и завладел ее драгоценностями и деньгами, и наконец ты предал меня, подстроив все таким образом, чтобы я был обвинен в подлоге письма, написанного тобой. Даже одного из этих преступлений достаточно, чтобы вынести тебе смертный приговор.

— Я вам все расскажу, но сжальтесь над моими детьми…

— А кто пожалеет моих? Ты разве думал о моих детях, собираясь отправить меня на каторгу? А несчастный отец девушки, пожалел ли ты его, когда убивал его дочь?.. Жалкая тварь, ты больше никого не укусишь…

Я выстрелил ему в голову почти в упор.

Он качнулся, потом, вдруг вскочив на ноги, прыгнул за борт, прежде чем Абди успел его схватить, и поплыл под водой.

Пуля лишь скользнула по черепу негра. Он выплыл в двадцати метрах от нас, изо всех сил выкрикивая мое имя в ночной тишине в надежде, что кто-нибудь его услышит и я буду разоблачен.

Абди тоже бросился в воду и стремительно, как акула, настиг Жозефа. Он схватил его за ногу и стал тянуть вниз.

В призрачном свете только что выглянувшей луны я увидел, как оба они погрузились в синюю тьму бездны. На поверхность поднимались пузырьки воздуха… Шли секунды… Я машинально их отсчитывал. Удастся ли Абди всплыть? Тонущий человек обладает поистине мертвой хваткой: даже потеряв сознание, он не разжимает пальцы.

После этой драматической сцены наступила давящая тишина, все исчезло в равнодушном покое морских глубин. Вдруг чье-то шумное дыхание заставило меня обернуться, и в нескольких саженях от лодки я увидел Абди, он встряхивал головой, разметав свои волосы. Вцепившись руками в планширь, он прохрипел, едва переводя дух: «Калас!» (Кончено.)

Я втащил его, совсем обессилевшего, в лодку. Его лицо было исцарапано ногтями противника, а одна рука была сплошь в укусах. Он утащил Жозефа за собой на самое дно, на глубину более пятнадцати метров, и там, обретя точку опоры, сумел высвободиться из его объятий, но Жозеф, хотя и был в почти бессознательном состоянии, все же ухватился за его ноги. Каким-то чудом Абди удалось нанести ему удар ногой по голове, и он устремился наверх. Другой же так и не всплыл.

Правосудие свершилось.

Через несколько минут Абди встал на ноги и помог мне поднять парус. Я оглядел море вокруг нас и убедился в том, что нигде не видно рыбаков, которые обычно подплывают на хури к рифам и забрасывают там свои снасти. Их отсутствие было редкой удачей, пополнившей список всех тех счастливых случайностей, которые до сих пор мне сопутствовали.

Вспомнилось, что после того, как я выстрелил в Жозефа и попытался его схватить, когда он вскочил с места, выскользнувший из моей руки браунинг упал на затвор, и прозвучал выстрел, направленный вертикально вверх. Пуля чиркнула по моему лицу, но в том состоянии крайнего возбуждения, в котором я тогда находился, я не обратил на это внимания. И только теперь я понял, как крупно мне повезло, ведь пуля могла угодить в живот. Можно было подумать, что враждебная сила, покровительствующая Жозефу, выпустила в меня парфянскую стрелу, но другая сила, благосклонностью которой пользовался я, отклонила ее траекторию…

Это, конечно, интерпретация событий, но когда они выстраиваются в определенную цепочку, будучи при этом все направлены на достижение одной цели, данное толкование поневоле обретает характер непреложной истины.

Подобное мысли, вероятно, отдают ребячеством и проистекают из предрасположенности к языческому мышлению, которое во всем усматривает деяния богов и духов. Здравомыслящий человек склонен верить в стечение обстоятельств, в случайность, так легко объясняющую явления, постичь смысл и причины которых никак не удается. Правда, я должен признаться, что такое упрощение меня не удовлетворяет. Отрезанный от цивилизованной жизни с ее искусственными усложнениями, я научился различать логическую последовательность этих «обстоятельств» и вполне продуманный характер их сочетания, которое принято считать случайным.

Мы прибегаем к понятию случая, когда какое-то неожиданное явление приводит нас в смятение, словно мы можем претендовать на знание первопричин…

Наша лодка плыла в Джибути, и я погрузился в какое-то блаженное состояние, подобное тому, какое испытываешь после отчаянных усилий, которым обязан своим спасением.

Никогда еще сознание выполненного долга не приносило мне столь глубокого удовлетворения.

Я преодолел свою чувствительность, а точнее, мои чувства на какое-то время отключились, что позволяло подавить в себе все то, что могло сделать подобный поступок неприемлемым с точки зрения моей совести. Поэтому я испытал чувство победы над собой, я доказал самому себе, что способен пойти в осуществлении своей «воли» до конца.

Сегодня, когда с тех пор минуло двадцать лет, я объясняю себе хладнокровие, с каким уничтожил этого негодяя, мимолетным душевным состоянием, порожденным той сверхъестественной силой, которая хранила меня от опасности и помогала преодолевать самые изощренные козни. Я напоминал путника, заблудившегося в лесных дебрях и потерявшего всякие ориентиры, которого, однако, направляла бы, не давая ему свалиться в яму и попасть в расставленные силки, парящая над ним волшебная птица. Я думал тогда, что совершил всего лишь акт возмездия, но позднее узнал, что устранение Жозефа спасло мне жизнь. Вот почему в нужный момент я обрел смелость и хладнокровие, на которые раньше не был способен.

Действительно, меня не ослепили ни гнев, ни ненависть, я не мстил за себя, я наказывал. Когда Жозеф оказался в полной моей власти, я перестал его ненавидеть, но в то же время, благодаря какому-то странному бесчувствию, я лишился той опасной жалости, которая может в самый последний момент уничтожить смелость. Я стал пассивным орудием в руках высшей силы, и, когда она перестала оказывать на меня свое воздействие, я испытал блаженство, освободившись от ее железных оков.