Там, где ты (ЛП) - Трамбл Дж. Х.. Страница 44

Мистер Редмон

Я очень зол. Нет, я больше, чем зол. Я просто взбешён. Миссис Стоувол пытается перехватить меня возле кабинета директора:

— Он ждёт вас?

Чёрт. Конечно, он должен меня ждать!

— Мне нужно к нему на минутку.

Широким шагом прохожу мимо её стола и, не дожидаясь реакции, просовываю голову в дверь:

— Можно? Я быстро.

— Я как раз собирался писать вам письмо. Присаживайтесь.

Он берёт карандаш и стучит кончиком по столу. Я устраиваюсь напротив.

— Несколько минут назад мне позвонил отец Стивена Ньюмена. Он хочет перевести Стивена из вашего класса.

Ну, это был бы, конечно, подарок судьбы, но, к сожалению, такие вещи случаются крайне редко. Кроме того, если я позволю, то дети будут бегать из класса в класс весь учебный год.

Притворяюсь обеспокоенным:

— Он сказал, почему?

Будто я не знаю.

Директор делает глубокий вдох и громко произносит:

— Ему кажется, что вы цепляетесь к Стивену.

— Это смешно. Я обращаюсь со Стивеном также, как и с остальными учениками. Если уж на то пошло, я даю ему больше свободы, чем кому бы то ни было. Он незрелый. Нарушает порядок. Но я с этим справляюсь. Вы собираетесь его перевести?

— Нет. Но хочу вас предупредить: если вы выделяете Стивена, то всё так просто не закончится. Подобная ситуация была, когда здесь училась его старшая сестра. Она была хорошим ребёнком, но мы ходили по острию ножа. Мистер Ньюмен активно участвует в жизни своих детей и их обучении. Просто помните об этом. Может, вам нужно предоставить Стивену больше свободы. У него довольно низкие оценки по вашему предмету. Надеюсь, вы найдёте способ, как-то это исправить. Может, помогут несколько внеклассных занятий после школы. Или, может, вам нужно подкорректировать свою методику обучения. У вас довольно много детей с низкими оценками.

У меня нет слов! И я снова зверею. Но держу язык за зубами.

— Вы, наверное, заскочили, чтобы спросить у меня насчёт программы профподготовки администраторов?

Мне требуется пару секунд, чтобы собраться с мыслями.

— Да. Не понимаю. Почему мне отказали?

— Не знаю. Возможно, комитет полагает, что вы ещё не совсем готовы.

Чушь собачья. Они постоянно принимают учителей, проработавших только два года.

— Подайте заявление в следующем году, — говорит мистер Редмон, поворачиваясь к компьютеру. — Уверен, что вы пройдёте.

Он ясно даёт понять, что больше меня не задерживает.

К началу шестого урока во мне всё ещё продолжает кипеть злость. Переживаю, что у меня снова будет стычка с Робертом (а этого мне совсем не хочется), но, Роберт, войдя в класс, тихо кладёт на мой стол домашнюю работу за три дня, а потом садится на место. Когда я работаю у доски, он смотрит. Когда объясняю, он слушает и решает задачи. Он не поднимает руку, но в остальном ведёт себя также, как и все другие ученики в классе: сосредоточенно и воспитанно.

За десять минут до окончания урока он приступает к выполнению домашней работы. Наблюдаю за ним и с трудом могу поверить, что эти ладони — та, что держит сейчас карандаш, и та, что придерживает тетрадь, — всего неделю назад жадно шарили по моему телу. Что закушенная сейчас губа недавно плотно прижималась к моему рту. Что я знаю, что находится под этой футболкой с надписью: «Я слишком сексуальный для своего оркестра», и что, возможно, под теми джинсами он одет в трусы-шорты, серые и прекрасно облегающие его формы.

Роберт поднимает голову и ловит мой взгляд. Я отвожу глаза, а потом медленно обхожу комнату. Я хочу проверить, понимают ли мои студенты то, что делают. И одновременно удивляюсь: «А я что делаю?»

В чём я солгал тебе, Роберт? В чём?

Глава 28

Роберт

На ковре, где стоял шкаф для аквариума, остались вмятины. Знаю, что тётя Уитни видит их — в её глазах красными угольками начинает тлеть злость. Задумываюсь: не пригласить ли её сейчас ещё и на экскурсию в ванную комнату…, но в этот момент из гардеробной выходит мама. Она снимает с вешалки тяжёлую лётную куртку и вручает её тёти Уитни.

Куртка принадлежала отцу моего отца — моему деду, врачу ВВС, до того, как тот ушёл в отставку и занялся в Луизиане крайне прибыльной частной практикой.

Я его едва знал. Дед умер через несколько лет после того, как отцу поставили диагноз и стало ясно, что мой отец не увидит, как будет расти и мужать его собственный сын. Кажется, это была автомобильная авария.

Меховый воротник выглядит так, словно его жевали крысы, а на коже по прошествии многих лет в местах сгиба стали видны белые полоски. Когда я был маленьким, отец часто носил эту куртку. И я был уверен, что в один прекрасный день эта куртка перейдёт по наследству ко мне. Но тётя Уитни хочет оставить её в семье.

Дело не в куртке. Мне на неё плевать. Дело в пренебрежительном отношении. Это я ношу имя Уэстфолл. Фамилии моих братьев Блум и Аббот. И теперь, по какой-то извращённой логике, они — более важные члены семьи, чем я.

Тётя Уитни складывает куртку и гладит рукой кожу, потом кладёт её поверх пледа с совами и безделушками, которые она тоже попросила вернуть. Она обводит комнату пристальным взглядом и проводит рукой по раме кровати:

— Мне бы хотелось вернуть и раму. Когда ты закончишь, конечно. Она принадлежала моей бабушке.

Мама выдерживает её пристальный взгляд, и я вдруг понимаю значение выражения «испепелять взглядом».

— Знаешь что, Уитни? — говорит мама. — Я закончу прямо сейчас!

Она сдёргивает с кровати покрывало, разбрасывая стопку вещей тёти Уитни, и бросает его на шезлонг. Потом берёт простыни и скатывает их в большой шар. И до того, как отвисшая от удивления челюсть тётя Уитни становится на место, мама убирает с кровати всё бельё и с трудом скидывает матрас с пружин.

Осталось сделать только одно. И я берусь с другого конца.

— Это вряд ли необходимо, Кэтрин.

— Ты хотела кровать, ты её получишь.

Тётя Уитни ошеломлённо замолкает и наблюдает, как мы снимаем пружины и освобождаем раму.

— Я не засуну кровать в свою машину, — удивлённо говорит она, поняв, что мы не шутим. — Майклу нужно будет арендовать грузовик, а потом он за ней приедет.

— Ну, — говорит мама, вынося вместе со мной переднюю спинку кровати через дверь спальни, — она будет на лужайке перед домом. Скажешь ему, чтобы сам разбирался.

Когда мы возвращаемся, тётя Уитни расхаживает по гостиной и говорит по телефону. Пока мы снимаем изножье и разбираем оставшуюся часть рамы, до нас долетают обрывки её разговора и слова «абсурд», «злопамятная» и «неблагодарные». Мы подбираем части рамы, и вдруг мама начинает смеяться, и я, не удержавшись, тоже.

Наконец всё сложено в кучу на лужайке перед домом. Мне бы хотелось закинуть на самую верхушку ещё кое-что — мою фамилию. Уверен, что, как только тётя Уитни задумается над этим, то сразу попросит вернуть и её.

Её автомобиль сдает по подъездной дорожке задним ходом, и я молюсь, чтобы колесо соскользнуло с дороги и угодило в грязь. Зря. Тётя Уитни уезжает, напоследок бросив на нас взгляд, в котором читается: «Вы — сумасшедшие!» Может, она права.

На заходе солнца кровать всё ещё лежит во дворе. Когда просыпаюсь, её уже нет. И я не знаю, забрал ли её дядя Майкл или же продавец рухляди с барахолки. Мне всё равно.

Эндрю

— Сегодня я выбираю книгу, — говорю я дочери вечером. — Давай посмотрим, что тут у нас.

Помогаю Кики сесть в постели, выбираю несколько книг, потом перелажу через поручень и устраиваюсь рядом. В дверном проёме появляется Майя.

— Итак, как насчёт... хм, вот эта интересная — «Проклятие математика».

— Нет! — Кики выбивает книгу из моей руки.

— Хорошо, тогда, хм, «Жадный треугольник». Это тоже моя любимая.

Кики даже не утруждается ответить. Она снова выбивает книгу из моих рук: