Распознавание образов - Гибсон Уильям. Страница 61

– Мой отец жил в Теннесси, – говорит Кейс, чувствуя себя марионеткой, которую дергают за ниточку.

– Вы писали, что он умер, когда упали башни.

– Да, пропал без вести.

– Наши родители погибли. От взрыва, в Ленинграде. Я и моя сестра, и наша мать, мы все жили в Париже. Нора изучала кинематографию, конечно. А я бизнес. Наш отец не хотел, чтобы мы были в России. Слишком опасно. Он работал у своего брата, нашего дяди, который стал очень влиятельным человеком. В Париже он сказал: мы должны быть готовы, что никогда не вернемся назад. Но умерла его мать, наша бабушка, и мы приехали на похороны. Всего на три дня. – Огромные черные глаза внимательно смотрят на Кейс. – Бомба была привязана к дереву. Ее взорвали по радио, когда мы вышли из подъезда, все одетые в черное, для похорон. Наши родители погибли мгновенно, им повезло. Нора была тяжело ранена. Очень тяжело. У меня только вывихи – челюсть, плечо. И много мелких царапин.

– Мне очень жаль...

– Да. – Стелла кивает, словно в подтверждение чего-то. – С тех пор мы живем в Москве. Мой дядя здесь часто бывает, а Норе сейчас нужно много разных вещей. Кто ваши друзья?

– Простите?

– Вы писали, что следите за работой Норы со своими друзьями. И с большим увлечением. – Улыбка пробивается сквозь бледное спокойствие Стеллы, как чудо. Вернее, это даже не спокойствие, думает Кейс, а чуткая, настороженная неподвижность. Не шевелись, и они нас не заметят. – Кто такой Морис? Очень красивое имя.

– Он работает в банке, в Гонконге. Англичанин. Мы с ним не встречались, но я знаю, он хороший. Вы ведь понимаете, что мы общаемся через вебсайт? И по имэйлу?

– Да. Я даже, наверное, видела сайт. У меня есть такая программа, от фирмы «Магия-символ». Я слежу за распространением работы Норы по специальным номерам. Программа очень хорошая, ее нашел Сергей.

– Кто это?

– Его наняли, чтобы помогать. Из политехнического, один из лучших аспирантов. Я боюсь, он теперь забросит карьеру: дядя слишком хорошо платит. Но ему нравится то, что делает Нора. Так же, как и вам.

– Скажите, Стелла, фрагменты... работа Норы – это компьютерная модель? Или там снимаются живые актеры? – Кейс боится, что вопрос слишком прямой, слишком тупой.

– В институте кинематографии в Париже она сняла три короткометражных фильма. Самый длинный – шестнадцать минут. Он был показан на фестивале в Каннах, имел успех. Вы там были? Набережная Круазетт.

Кейс лихорадочно делает внутренние заметки.

– Только один раз.

– После взрыва нас отвезли в Швейцарию. Норе требовались операции. Здешняя кровь ей не подходит. Нам повезло, что не было большого вреда от первых переливаний, которые сделали в России. Я все время была с ней, конечно. Сначала она не могла говорить, никого не узнавала. Потом заговорила – только со мной, на нашем детском языке.

– Язык близнецов?

– Да, Стеллы и Норы. Потом вернулся и другой язык. Врачи меня спросили, что ее интересует. Я сказала, конечно, кино. И скоро по заказу дяди сделали монтажную студию – прямо там, в клинике. Мы показали Норе кино, над которым она работала раньше, в Париже. Никакой реакции. Как будто смотрит на пустой экран. Потом показали кино, которое возили в Канны. На это она отреагировала, но очень болезненно. Постепенно она стала пользоваться оборудованием. Менять, монтировать.

Кейс слушает, как зачарованная. Бесшумно возникает официант, подливает кофе в опустевшую чашку.

– Проходит три месяца, она все перемонтирует. Ей успели сделать пять операций, а она не прерывала работы. Я видела, как фильм меняется, становится короче. В конце концов от него остался один кадр.

«Кофеин» на мгновение стихает, с какой-то жутковатой синхронностью. Кейс вздрагивает.

– Что было на этом кадре?

– Птица. Летящая птица. Размытое изображение. Распростертые крылья на фоне серых туч. – Официант подходит с кофейником, Стелла закрывает чашку рукой. – После этого она ушла внутрь.

– Внутрь?

– Перестала говорить, перестала реагировать. Отказалась есть. Ее снова стали кормить через трубки. Я сходила с ума. Заговорили о том, чтобы перевезти ее в Америку. Потом вызвали американских докторов. В конце концов сказали, что ничего не могут сделать, что его невозможно удалить.

– Удалить? Что удалить?

– Последний фрагмент. Он застрял в голове, как раз между полушариями. Его нельзя трогать, риск слишком велик. – Темные глаза становятся бездонными, заполняют собою весь мир. – И тогда она заметила экран.

– Экран?

– Да, монитор. Под потолком в коридоре. Сигнал от камеры наблюдения, направленной на стойку регистрации у входа в приемный покой. Дежурная сестра сидит, читает. Люди проходят мимо. Один доктор понял, что она смотрит на экран. Самый умный из докторов, из Штутгарта. Он приказал, чтобы сигнал с камеры подали в ее монтажную студию. Она смотрела на изображение, и взгляд становился осмысленным. Убирали сигнал – она опять начинала умирать. Доктор записал два часа трансляции, дал ей на кассету. Она начала редактировать, манипулировать. И скоро выделила одну фигуру – мужчину, кого-то из персонала. Его привели в студию, но она никак не отреагировала. Не обратила внимания. Она продолжала работать. Однажды я вошла, а она редактировала его лицо в «Фотошопе». Это было начало.

Кейс прижимается затылком к спинке кресла. Заставляет себя закрыть глаза. Сейчас она их откроет – и увидит старый «Баз Риксон», наброшенный на плечи Дэмиеновой кибердевочки. Или нишу в квартире в Хонго, набитую чужой одеждой.

– Вы устали? Плохо чувствуете?

Она открывает глаза. Стелла все еще здесь.

– Нет, просто слушаю ваш рассказ. Спасибо, что согласились со мной встретиться.

– Не за что.

– Стелла?

– Что?

– Зачем вы мне это рассказали? Все, что вы с сестрой делаете, держится в строжайшей тайне. Но когда я нашла ваш адрес – а это было очень непросто, – вы сразу же ответили. Я прилетела сюда, вы согласились со мной встретиться. Я не понимаю.

– Вы самая первая. Моя сестра – ее не интересуют зрители. Вряд ли она сознает, что я делаю с ее работой. Я даю миру возможность увидеть... Ей все равно. А я все это время ждала. И когда вы написали, я поняла, что вы настоящая.

– Настоящая?

– Мой дядя очень важный человек, большой бизнесмен, сейчас даже больше, чем раньше, когда погибли наши родители. Мы его редко видим, но его люди нас охраняют. Понимаете, они его боятся. И поэтому они очень осторожны. Я считаю, это жалкая и безрадостная жизнь, однако в этой стране, если ты богат, приходится так жить. Я хотела, чтобы мир узнал о работе сестры. Но они настояли, чтобы все было анонимно. – Печальная улыбка всплывает на поверхность неподвижного бледного лица. – Когда вы сказали, что ваш отец погиб, я подумала: вы не станете нам вредить. – Улыбка сменяется озабоченным выражением. – Она очень расстроилась, моя сестра. Она сделала себе больно.

– Потому что я приехала?

– Ну что вы. Она не знает. Нет, когда мы увидели теракт в Нью-Йорке.

Теперь Стелла смотрит уже не на Кейс, а в сторону входа, где стоят два молодых человека в широких черных брюках и в кожаных куртках.

– Сейчас мне надо уйти, – говорит она. – Это мои водители. На улице ждет машина, отвезет вас в гостиницу. – Она встает. – Нехорошо, когда женщина ходит ночью одна.

Кейс тоже встает; Стелла на полголовы выше ее.

– Я вас еще увижу?

– Конечно.

– И я смогу встретиться с вашей сестрой?

– Да.

– Когда?

– Завтра. Я с вами свяжусь, пришлю машину. Пойдемте.

Стелла идет к выходу – не спросив счет, не оставив денег; симпатичный официант почтительно нагибает голову, пожилой мужчина в белом переднике тоже кланяется. Она выходит на улицу, игнорируя двух парней в кожаных куртках. Кейс следует за ней.

– Вот ваша машина.

Черный «мерседес».

Стелла пожимает ей руку.

– Была рада встретиться.

– Да, – отвечает Кейс. – Спасибо вам.

– Спокойной ночи.

Один из парней забегает вперед, открывает пассажирскую дверь. Кейс садится в машину. Парнишка захлопывает дверь, обходит машину сзади, садится за руль. Они трогаются. Оглянувшись, Кейс видит, что Стелла машет ей рукой.