Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения. Страница 58

— Знаете, — Филипп ведет головой, заводя за спину руку с планшетом, словно намерен отклониться от намеченного курса и поделиться мыслями, которые донимают его голову. — Как мне кажется, ни одного мужчину ребенком ты не удержишь. Если мы ничего не испытываем к женщине, хоть десятерых роди, уйдем туда, где теплее.

Смотрит на Лизу, выжидающе, приподняв бровь, и ждет, что же она на это ответит.

— В отличие от женщин, кстати, — вставляет свои пять копеек женщина в мужском костюме, великоватом ей в плечах. — У нас многие терпят измены, побои, оскорбления, лишь бы детей отца не лишать.

— Хотите сказать, что муж меня любил? — удивленно округляет глаза моя супруга и, осознав, что именно к этому и клонил Смирнов, нервно смеется. — Нет.

Даже головой качает, для пущей убедительности, что находит подобное объяснение абсурдным. А я морщусь, то ли от горько коньяка, который только что глотнул, то ли от женской обиды, которую никакой смех от меня не спрячет — ей больно.

— Но ведь, если верить вашим словам, именно он предложил сохранить семью, — не сдается ведущий, сотрясая воздух микрофоном, который от безделья вертит в руках.

— Да, но не делайте из него прозревшего романтика: жил столько лет рядом со мной, закрутил роман, оказался на грани развода и вдруг прозрел. Мне бы, конечно, было это приятно, но я реалистка. Игорь не хотел лишать детей семьи.

— Тысячи пар растят детей вне брака. Папы приходят по воскресеньям…

— Да, но Громов такой вариант не рассматривал, — произносит и косится туда, где сидит Эвелина, зная, с чего я так рьяно молил ее остаться и не доводить до развода.

Неполная семья — последнее, чего я хотел для своих детей. Абсурдно, правда? Ведь не так давно я собственными руками воплотил свой страх в жизнь — девочки любуются матерью лишь на фото.

— То есть, ваш муж отказался от любовницы в пользу ребенка, — резюмирует мужчина, и тут же принимается за Громову старшую. — А вы? Как считаете, только известие о беременности удержало вашего сына от решительного шага?

— Нет, — мама, как всегда, задирает подбородок, сцепляя руки в замок.

— Разве, Игорь не исполнял твои прихоти, не стремился заполучить прощение? — интересуется мама, но явно не нуждается в ответе, ведь вставить хоть слово у Лизы нет ни единого шанса. — Мой сын всегда относился к своей жене трепетно. Терпел капризы…

— Бедный, я ведь только и делаю, что пилю мозг, — слышу комментарии жены, которые мать намеренно игнорирует.

— Баловал, не скупился на подарки и всегда помогал ее семье. К примеру, когдаотец Лизы, Борис, заболел, пусть земля ему будет пухом, Игорь оплатил еголечение в лучшей Московской клинике.

— Быть может, таким образом он пытался искупить свою вину? — делает предположение Смирнов, не прерывая контакта взглядами с народной артисткой.

— Может, но киньте в меня камень, если им двигало только лишь чувство стыда за содеянное.

Рискуешь, мама. Первый прилетит от меня — понять, что на самом деле я испытывал к собственной супруге мне довелось не сразу.

— Ты соображаешь, о чем меня просишь? — Лиза намеренно отходит к окну, предпочитая находиться подальше от меня в минуту моего сумасшествия.

Поправляет пушистый кардиган, в который успела переодеться, пока я, не в силах двинуться с места, покрывался снежными белыми хлопьями на той самой тропинке, где меня настигло известие о скором отцовстве. Стоял, как пригвождённый к земле, лихорадочно обдумывая услышанное, и отмер лишь тогда, когда первая капля растаявшего снега скользнула по моей щеке. Бросился в дом, впервые за эти три недели хоть что-то зная наверняка — о разводе не может идти и речи. Не сейчас, когда руки трясутся от переизбытка эмоций, а сердце, наконец, проснувшееся после спячки, колотится где-то у горла.

Я знаю, о чем больше всего мечтают дети — видеть родителей ежедневно. Слушать сказки по вечерам, озвученные нежным женским голосом, играть в мяч на лужайке, подражая уверенным движениям отца, и каждый праздник проводить за шумным семейным столом. Меня в жизни многого лишили — гнались за баснословными гонорарами, многомиллионными контрактами, свято веруя, что дорогущая игрушк ас лихвой возместит мне отсутствие родителей на школьных утренниках. Ни такой жизни я хочу для своего сына. Или дочери, пол здесь совсем неважен…

— Я понимаю, — делаю шаг по направлению к Лизе, но тут же останавливаюсь, подмечая, как дрожит ее подбородок. Запускаю руку в волосы, умелым движением смахивая с них мелкие капли, и расстегиваю пальто, отбрасывая шарф на диван. — Мы не должны рушить жизнь ребенка, только лишь потому…

Осекаюсь. Господи, я что-то не то говорю…

— Почему? — Лиза же явно намерена докопаться до сути. — Договаривай.

Наступает на меня, но, не пройдя и двух шагов, словно опомнившись, что нужно держать расстояние, замирает, крепче вцепляясь пальцами в крупную вязку своей накидки.

— Потому что я не могу принять твоего вранья? Это ты хочешь сказать?

— Нет. Совсем нет.

— Тогда что? Считаешь, что твоя любовь к другой это не повод для расставания? — в этот раз сорвавшиеся с ее уст слова звучат не как обвинения, а как прямая констатация факта. Реальность, которую стоило лишь облачить в вопрос, и из женских глаз тут же хлынул поток горьких слез. Отворачивается стремительно, поднося ладони к лицу, и еле различимо всхлипывает, с каждым тяжелым вздохом все глубже пронзая мою душу острой иглой.

Боже! Знать я не знаю, что делать: что говорить, как умолять, что обещать и…

— Лиза, — и сам не узнаю свой голос, не осознавая, что нарушаю ее пространство, когда так близко приближаюсь к притихшей в своем горе женщине.

Подавляю ее протест, обнимая трясущиеся плечи, и с удивлением понимаю, насколько сильно скучал по ее запаху, по тому, как ощущается ее кожа, не прикрытая съехавшим с ключицы свитером, по мягкости волос, в которых прячу свое лицо, на секунду позволяя себе забыть, что мои прикосновения ей противны. А она дергается. Дергается, со стоном вырываясь из моих объятий, и вжимается в подоконник, отворачиваясь.

— Прости, — получается слишком тихо, но я знаю, что она расслышала мою просьбу. Надо ли повторять?

— Прости, — теперь громче, почти надрывно, наверно поэтому жена отвлекается от обзора зимнего пейзажа за окном и до красноты прикусывает нижнюю губу, продолжая стоять, словно статуя, опустив глаза, в то время как я уже не могу отвести от нее взора.

— Я… Господи, — медленно скольжу ладонью по своему лицу, немного задерживая пальцы на приоткрытых губах, — я не человек, Лиза, мне нет оправдания… Что я наделал?

Только разве мне кто-то ответит? В голове миллиарды мыслей, так яростно мечущихся в моей черепной коробке, что ухватиться хотя бы за одну не так-то просто.

— Игорь, я не хочу говорить.

— Дай мне минуту, — прошу, но женщина уже уверенно качает головой, стирая влагу с раскрасневшейся кожи.

— Не нужно. Просто уйди…

— Дай один шанс. Один-единственный шанс доказать, что я могу все исправить, — мечусь по комнате, не зная, как достучаться до жены, сквозь броню которой мне вряд ли удастся пробиться.

— Не хочу, ясно! Чего ты от меня ждешь? Пятнадцать минут назад ты готов был уйти, не посчитав нужным сказать на прощанье хоть что-то! — срывается на крик, яростно смахивая со щек соленые бусины. — А теперь просишь меня забыть обо всем что сделал? Только лишь потому, что ребенок должен расти в полной семье, — полоснув по мне полным обиды взглядом, Лиза указывает мне рукой на дверь.

Не этого она ждала. Она всего лишь маленькая, хрупкая женщина, безжалостно преданная своим мужем. Возможно, меня бы спасли всего лишь три слова. Но их я не произношу…

ГЛАВА 28

Игорь

Я потерял сон. Ничто так не отрезвляет человека, как твердое «нет» из уст той, от кого прежде вы не знали отказа. Тем более, если отвергающая вас женщина носит под сердцем вашего ребенка…

Прикрываю глаза, откинувшись в неудобном кресле, и впервые жалею, что избавился от старого отцовского стула, в котором работать было куда комфортнее.