Красный Петух - Гийу Ян. Страница 49

Многое логично. Эрик Понти принадлежал к той же ветви шведского движения левых сил, что и он сам, хотя более раннего периода. Основное, таким образом, известно. И педантично просчитанные доводы в ту и другую сторону базировались, очевидно, на совершенно обоснованных фактах. Понти встречался с Арафатом, Каддафи, Георгием Хабашем, Насером, Камалем Джумблатом, черт знает еще с кем на Арабском Востоке. Но очевиден и факт, что большое число этих встреч явно вылилось в обычные газетные статьи или радиоинтервью, а это с раздражающей последовательностью игнорировалось в материалах.

Был и раздел с копиями различных отчетов о Понти и его связях с иностранными спецслужбами. То, что писалось в заключениях, было приблизительно точным в отдельных деталях, но в конце концов вводило в заблуждение. Западногерманская полиция безопасности, например, узнала однажды, что Понти был шведским левым активистом и имел наибольшее количество контактов с известными террористами на Ближнем Востоке и что его посещали два затем осужденных западногерманских террориста, а вот всего пару месяцев назад он по "неизвестному поводу" находился в Ливии.

Если бы Понти в начале 70-х годов оказался за западногерманским шлагбаумом и не испугался, когда местный персонал службы безопасности запросил бы компьютеры, что бы это значило и что это за швед, то эта служба безопасности через секунду была бы на ногах, готовая застрелить его "при попытке к бегству".

А "норвежец", явившийся причиной активности "фирмы" на этой неделе, узнал, что Понти возглавляет список известных шведских организаций пропалестинской деятельности в стране и, кроме того, имеет тесные отношения с международным терроризмом и, вероятно, именно он дирижировал "патрулем убийц".

И так далее.

И еще о журналистском заговоре. Его можно было бы объяснить совсем по-иному: в то время, в счастливые 60-е годы, все были более или менее "журналистами".

На годы службы Понти в армии ссылались как на самые темные в его биографии. Но тогда само шведское государство делало этих людей такими еще задолго до появления понятия "логистический террорист".

Карл бросил чтение и отправился в запертую комнату, сделал там несколько тренировочных ударов, чтобы снять агрессивность, а затем сел за документы на Хедлюнда. Хедлюнд был ему несимпатичен, если принять во внимание только его политический облик.

Но материалы "фирмы" оказались скудными. Всего несколько поездок туда-сюда, немного "руководящих должностей", но ничего существенного, за что можно было бы ухватиться.

Убийственный результат. Карл почувствовал азарт охотника, бросив первый взгляд на книжную полку Хедлюнда. Хедлюнд был единственным, кого можно было "разрабатывать", остальные сразу исчезали, казалось, в никуда. Торговля наркотиками и крадеными вещами в данном случае ерунда. Схваченные палестинцы, судя по полному безразличию Фристедта и Аппельтофта в сложившейся ситуации, тоже ничто. Насколько можно было понять, и Аннелис Рюден оказалась ложным следом. "Девушка, жившая одним домом с Хедлюндом, была "зеленой"", – решили Аппельтофт и Фристедт. Для этого у них были основания, и, кроме того, они опытны и умны. А этот Сунд вообще тряпка, и он пока еще под вопросом.

Теперь опять к Понти. Вероятнее всего, Нэслюнд готовил следующий удар именно против него, недаром же он поручил Карлу заняться этим делом и даже намекал, чтобы Карл был готов стрелять.

И тут все застопорилось.

Карл сам не понимал, почему не рассказал ни Аппельтофту, ни Фристедту, что вертелось в мыслях Нэслюнда. Нет, не из-за отсутствия доверия к ним, просто, может быть, эта мысль показалась ему слишком невероятной.

Карл почувствовал, что зашел в тупик. Резким движением он схватил было телефонную трубку, но раздумал и посмотрел на часы. Было еще только полдесятого.

Он принял решение.

Быстро оделся, побрился и вышел. Переулок в Старом городе был совсем пуст, и он, не оглядываясь, прямым ходом направился в кафе "Опера".

Очереди перед кафе еще не было. Это обрадовало его: не надо было предъявлять удостоверение личности, чтобы войти, и не надо было стоять в очереди, если бы он решил, что слишком часто пользуется своим положением.

Самая мощная волна ночной жизни Стокгольма еще не накатила. Он прошелся по бару, заказал себе пива и встал у длинной стойки так, чтобы единственный вход в зал постоянно оставался в поле зрения. Ошибиться было невозможно: никто не увязался за ним. Через четверть часа он вышел в вестибюль, бросил пятикроновую монету в небольшой красный телефонный аппарат и набрал один из пяти-шести нужных номеров, которые помнил наизусть.

Человека, которого он искал, дома не было. Но жена сообщила, что он в Стокгольме, в своей квартире.

Как и требовала профессиональная осторожность, Карл, не оглядываясь, медленно пошел к станции метро у Центрального вокзала и там смешался с людским потоком. Он сел в первый же поезд и примерно полчаса ездил, проверяя, нет ли хвоста. Спецслужбам потребовалось бы привлечь кучу народа, чтобы вести его, хотя он ни разу и не обернулся.

Наконец он добрался до станции "Площадь Карлаплан" и вышел.

Моросил дождь, на улицах в районе Эстермальма было довольно пусто. Он прошел Карлавэген и свернул перед Гревгатан, потом пересек улицу и опять пошел по Гревгатан вниз до Страндвэген. В окнах нужной ему квартиры горел свет, как и однажды, когда там располагался оперативный отдел IB разведслужбы. Сейчас это была квартира Старика, а сам Старик в те времена был шефом этого оперативного отдела. Значит, Старик был дома. Улица совершенно пуста с обеих сторон.

По домофону в подъезде Карл позвонил условными сигналами: три коротких и один длинный. Никто не ответил, но замок открылся.

Старик выглядел свежо, несмотря на разговоры о его болезни в последние годы, даже моложе, чем в первый раз, когда они встретились в Кивике. Старик сердечно встретил Карла и сразу же предложил стаканчик домашнего яблочного сидра, которым гордился, "это знали все", то есть не все на "фирме", а все в "компании" [40], а это совсем другое дело.

Старик с энтузиазмом принялся расспрашивать Карла о том о сем, вспомнил о Сан-Диего и учебе там – туда как раз собирались отправить двух новых шведов. Потом сам стал рассказывать о всяких сложностях между руководством департамента обороны и правительством. Короче говоря, вопрос о новом типе оперативного работника висел в воздухе, и вполне возможно, что положение "компании" изменится в зависимости от того, какое будет правительство. Но пока политики плюют на нее.

– Ну а как у тебя в полиции? – спросил наконец Старик.

Когда Старик сказал "в полиции", он использовал внутренний жаргон разведки. Никогда и ни при каких условиях ничего, кроме "полиции безопасности" (здесь о полиции как таковой никогда не рассуждали и если говорили, то столь же мало, как и о социальной помощи или о губернаторах).

Карл коротко рассказал об общей ситуации, но особо остановился на расследовании, зашедшем в тупик. Но не только в этом была проблема и причина его прихода сюда. Одно дело – тупиковая ситуация, а другое заключалось в том, что мяч так часто перепасовывается, что без конца возникают препятствия. Нет никакой возможности разглядеть все поле, просто ничего не видишь.

– Точно, – сказал Старик и поднялся, чтобы принести новую порцию сидра, но остановился, вопросительно глядя на бутылку виски. Карл кивнул, и Старик исчез в поисках льда.

– Кухню с тех пор обновляли, – возвратившись, сказал он. – Но именно в этом сила и слабость полиции, вот эффект строгого раздела на секции.

– То есть? – спросил Карл.

Старик стал объяснять. В шведской "полиции", то есть в полиции безопасности, все строго разбито на секции, никто не знает, чем занимается коллега в соседней комнате. В чисто профессиональном плане – это преимущество. Если сюда попадал диверсант – ну, например, как Берглинг, арестованный несколько лет назад, – то он мог нанести лишь ограниченный вред, поскольку у него не было возможности знать обо всем.