Красный Петух - Гийу Ян. Страница 72

Таким образом, есть две проблемы. Прежде всего, главный вопрос: продолжается ли сама операция? Израильтяне ведь вряд ли отказались от нее из-за неожиданных осложнений в связи с убийством шведского полицейского. Не исключено, однако, что и убийца, и его сообщники сейчас уже в Израиле. В таком случае...

И вторая проблема, более неприятная: как, черт возьми, четыре "пропалестинских активиста" угодили в эту заваруху? Можно представить, конечно, что один из них замешан в чем-то, но он никак не заодно с израильтянами.

– Все же можно, наверное, предположить, что и палестинцы не были совсем откровенны с тобой, – кисло заметил Аппельтофт. – Думаю, что не так уж неожиданно было их желание внушить старому стороннику их движения, что они и их друзья не виноваты. Ищи, так сказать, преступников у другой стороны.

– Надо проверить две вещи, – продолжал Карл, не дав себя сбить явным отсутствием энтузиазма у Аппельтофта. – У норвежцев мы узнаем, какое оружие они применили в Лиллехаммере. А через министерство иностранных дел можем обратиться к Сирии и запросить данные о пистолете их майора. Если наши сведения подтвердятся, значит, все так и есть.

– М-да, – протянул Фристедт, – узнать у норвежцев не так уж сложно, это ты сам можешь сделать: просто позвони и спроси. Но с министерством иностранных дел и Сирией дело посложнее. Надо ставить в известность Нэслюнда. Тебе придется самому пойти к нему, вряд ли он будет плясать от восторга, это ты должен предусмотреть.

– Ты полагаешь, он предпочитает иметь убийцу-араба?

– Я этого не сказал. Кстати, сегодня в середине дня мы должны кое-кого взять. Сначала мне казалось, это не связано с нашим расследованием, но теперь я не так в этом уверен.

Есть тут одна загвоздка, и дело не только в происхождении самой информации о продажности шведского шефа бюро и его связях с иранцами. Этот тип из Управления по делам иммиграции так часто выныривал во время предварительного следствия, связанного с семью подозреваемыми в терроризме палестинцами, что только диву даешься.

К тому же он отослал своего рода представление в правительство и в риксдаг, обвиняя четверых подозреваемых в терроризме и мотивируя это пространным доказательством уже известного или предполагаемого пребывания организации НФОП – ГК в Европе и анализом ее политических целей и средств.

Далее, он направил правительству меморандум о возможности выдворения всех семерых в случае, если бы даже имелись законные препятствия этому – серьезные гонения, смертный приговор или пытки. Он пришел к выводу, что в данном случае им ничего не угрожает ни в миролюбивом Ливане, ни на территориях, контролируемых Израилем, Сирией или Иорданией.

Фристедт признался, что он не очень большой знаток условий жизни в этих странах, но он не был уверен в том, о чем писал человек, которого им предстояло захватить в 12 часов дня.

– Я все еще не понимаю, какое это имеет отношение к делу, – пробурчал Аппельтофт. – Ведь то обстоятельство, что наш "иммигрантский шпион" в высшей степени осел, не опровергает прямых подозрений против него.

– Да-да, конечно, – протянул Фристедт, – но мы-то знаем, откуда я получил эту конфиденциальную информацию. На "фирме" об этом не знает никто, по крайней мере пока еще. Не странно ли, что на серебряном блюде советский шпион прямо-таки подносит нам парня, явно замешанного в нашей истории?

– Возьмем его и тогда все узнаем. Если он действительно "иммигрантский шпион", то в любом случае ему не уйти от возмездия, – сказал Аппельтофт.

– Сделаем дело, а потом посмотрим. Ты можешь присоединиться, если хочешь, Хамильтон, но сначала позвони в Норвегию, а после обеда, когда мы будем заниматься арестованными, отправляйся к Шерлоку Холмсу за своей порцией оваций.

Фристедт руководил операцией из небольшой комнаты полицейского участка, заставленной мониторами. Вся эта техника предназначалась в основном для борьбы против хулиганов на Центральном вокзале. Сейчас все мониторы были выключены, кроме двух, которые не без труда удалось подключить к видеомагнитофонам.

Опергруппа прибыла на вокзал в одиннадцать часов, но, как и ожидалось, ни один из подозреваемых не появился ранее обусловленного времени. Первым пришел швед со стороны улицы Клараберг; группа наблюдения по радио доложила о его приходе всего за минуту до того, как он вошел в зал и встал в очередь у стойки.

Директор бюро взял себе чашку кофе и пошел к столику у окна, выходившего на перрон для поездов, отправляющихся на север. Чтобы наблюдать за его столиком без помех, потребовалось лишь чуть-чуть отрегулировать одну из камер.

– Хорошо, – пробормотал Фристедт, обращаясь к Карлу. – Правда, не видно лица, оно заслонено. Но сядь он по другую сторону, он не видел бы помещения.

– Хотя потом они, вероятно, поменяются местами. Иранец войдет с другой стороны, снизу. Но если он знает свое дело, то уйдет он через виадук на Клараберг и в худшем случае сядет сразу же в машину и исчезнет. Тогда мы останемся лишь с директором бюро и его денежками, – прошептал Карл, будто наблюдаемые могли услышать его.

– Сколько наших людей около виадука? – спросил Фристедт по радио.

Оказалось, двое и еще двое в непосредственной близости. Если не случится ничего чрезвычайного, этого более чем достаточно.

Как и ожидалось, иранец пришел без одной минуты двенадцать. Взял чашку чая и бутерброд, изобразил, что ищет свободное место, потом сел напротив шведского директора бюро, а тот, в свою очередь, притворился, что не замечает его. В кафе было довольно много свободных мест. Все было практически ясно, информация оказалась верной. Без всяких сомнений, это были именно они.

Потом словно по заказу для съемок на видеокамеру начался номер с газетами: сначала швед свернул газету всего один раз – вероятно, передаваемые документы были большого формата; через несколько минут на стол газету положил иранец, свернув ее дважды.

– Чтобы деньги не высыпались, – прошептал Карл. Швед встал и пошел к выходу, взяв с собой, естественно, газету иранца. Он выбрал путь вниз по лестнице в большой зал вокзала, как Карл и предсказывал.

– О'кей, – сказал Фристедт в радиопередатчик, – возьмите его сразу, как только спустится с лестницы. Осторожно с товаром. Результат сообщите немедленно.

Иранец остался сидеть и спокойно доедал бутерброд, попивая чай.

– Как ты думаешь, когда он уйдет? – прошептал Фристедт, обращаясь к Карлу.

Но Карла в комнате уже не было.

Иранец поднялся, взял газету шведа и, как и ожидалось, пошел к выходу на виадук.

– Взять объект, как только он выйдет из двери, – сказал Фристедт по рации.

Когда Марек Кхорасс шел с документами под мышкой, он молился Аллаху, прося его помочь выследить всех его же врагов. Но у Милосердного и Доброжелательного именно в этот шведский декабрьский день не оказалось времени для религиозного убийцы-фанатика и торгаша политическими беженцами.

Марек Кхорасс, делавший то, что он делал не за деньги, а по убеждению, обещал Милосердному и Доброжелательному, что живым не сдастся, он охотнее присоединится в раю ко всем другим мученикам, погибшим за его дело.

Выйдя из кафе, иранец – до этого полицейский службы безопасности – мгновенно понял, что двое идущих ему навстречу, в спортивных ботинках для бега, в голубых брюках и спортивных куртках, тоже полицейские; ни минуты не колеблясь и не прекращая молиться Аллаху, он вытащил из кармана куртки револьвер в надежде либо сразу попасть в рай, либо отбиться и остаться на свободе.

Но он не успел сделать ни единого выстрела по идущим ему навстречу без оружия в руках полицейским группы наблюдения, их "вальтеры" преспокойно лежали в наплечных кобурах. Но свет действительно погас для него, а когда снова зажегся, то это было не в раю, а в кабинете врача кунгсбергской тюрьмы.

Ведь из кафе всего в полуметре от него вышел Карл Хамильтон.