Красный Петух - Гийу Ян. Страница 74

Карл брезгливо отшвырнул два уведомления о штрафе за парковку машины на несколько суток в недозволенном месте – у здания полиции на Кунгсхольме.

Он остановился у "Макдональдса" на Свеавэген и купил чипсы, яблочный пирог и черный кофе, потом отправился прямо домой в Старый город, недовольный тем, что теперь ему придется разыскивать доказательства террористических мыслей Хедлюнда. Хотя, конечно же, они где-то действительно есть.

Отбросив ногой газеты, накопившиеся за несколько дней. Карл вдруг увидел открытку. Он тут же понял, что это самое важное событие последнего времени.

С открыткой в руке, не зажигая свет в остальной части квартиры, он направился прямо к телефону и набрал один из заученных наизусть номеров.

– Приду через четверть часа, – сказал он и положил трубку, словно подтверждая, что ничего важнее этого быть не может.

Двадцатью минутами позже Старик надел очки для чтения. Но до этого, как и обычно, угостил домашним сидром. Текст был написан по-английски, рисунок на открытке – экзотические рыбы в Красном море. Старик прочел открытку медленно и всего один раз:

Дорогой Карл!

Я все время думала о тебе и чуть не сошла с ума. Я решилась, мы должны встретиться. Сделай все, что можешь, но освободись на Рождество. Давай проведем каникулы любви на Эйлат, покупаемся, половим рыбку. Я заказываю комнату. Звони, как только прилетишь в Израиль, по № 067/37290 (дом.). Ты обещал приехать. Теперь я знаю, что ты мне нужен больше всего на свете, я не могу жить без тебя.

Под текстом отчетливая подпись: Шуламит Ханегби.

Старик задумчиво отложил открытку, поднялся и поискал запрятанную сигару. Раз-другой выпустил дым изо рта и проговорил:

– Пожалуй, нельзя толковать это "не могу жить" и так далее буквально. Израильтяне никогда не убивают своих. Она имеет в виду что-то очень важное, – сказал Старик и отправил к потолку облачко дыма.

– А это не западня? – спросил Карл.

– Не думаю. Шведский полицейский не может так просто исчезнуть в Израиле; возможен большой скандал.

А если бы они хотели знать о твоих намерениях, обратились бы к Нэслюнду, от него они получили бы все.

– Но ведь это они убили Акселя Фолькессона.

Карл тут же сообразил, что не успел еще ни единым словом обмолвиться о своих открытиях в Бейруте. Старик вопросительно поднял кустистые брови: ждал объяснении.

Минут десять Карл рассказывал о своей гипотезе: убийство совершено спецгруппой Моссада, ранее называвшей себя "Божья месть". Не прерывая и не удивляясь, Старик спокойно курил сигару.

– Хорошая работа, – сказал он, когда Карл закончил, – и интересная теория. Между прочим, возможно, ты и прав. Этому дьяволу Арону Замиру нельзя доверять. Но проблемы с открыткой это не меняет. Значит, девушка о чем-то предупреждала нашего полицейского и теперь хочет рассказать что-то тебе?

Карл кивнул.

– Очевидно, хочет повторить свое предупреждение, пояснить его, так сказать. А что ты думаешь по этому поводу?

– Да, она, очевидно, знала содержание "плана Далет". Кроме того, она знала, что израильские убийцы начали действовать. Но зачем ей выдавать своих? Это меня удивляет. Я, например, не верю Нэслюнду.

Прежде чем ответить. Старик поднял открытку и посмотрел на почтовый штемпель.

– Открытка отправлена из Израиля в тот же день, когда ты уехал. Ни Нэслюнд, ни израильтянка не могли еще знать, что ты так внезапно окажешься в Бейруте. Если, конечно, Абу аль-Хул сам не израильтянин.

– Это нелогично, не говоря уж о том, что я в это не верю. Ну как израильтяне могли бы сначала снабдить меня информацией о самих себе, устроив мне театральное представление в Бейруте, а потом мне же отомстить за свою информацию, причем понимая, что я могу рассказать о ней половине шведской службы госбезопасности? Почему я могу исчезнуть в Израиле?

– Да, – согласился Старик, – это невозможно. Открытка настоящая. Ты должен ехать и спросить ее лично.

– Но почему же она хочет выдать своих?

– Она – офицер службы госбезопасности и работает в "Шин-Бет" или "Аман". У израильтян, как и у других, существует соперничество между различными организациями. Что-то в этом роде. И она не одобряет Моссад или грязные трюки департамента Моссада.

– А если они там схватят нас обоих?

– Это никому не выгодно!

– Что ты имеешь в виду?

– Даже и говорить не хочу. Она не заинтересована в каких-либо признаниях, да и ты тоже. Давай о себе знать каждые двенадцать часов. Если от тебя ничего не будет, я отправлюсь к старым знакомым и буду угрожать им местью Одина [57] и большим скандалом. Думаю, они не станут подвергать тебя пыткам. Хорошо, что ты не араб.

– А как быть с Нэслюндом?

Нэслюнд только что вернулся из Парижа – об этом с иронией и мимоходом намекал Фристедт, – и Нэслюнд сказал, что "знает": операция все еще арабская. Он отказался проверять сирийскую историю пистолета Токарева и, кроме того, запретил Карлу предпринимать какие-либо поездки.

Старик даже вдохновился нагромождением оперативных осложнений и начал методично вгрызаться в них, в одно за другим. Проблему пистолета он собирался изучать через личных друзей во французской разведслужбе SDECE (он употребил ее старое название) – у них самые лучшие отношения с сирийцами, и запрос от них будет воспринят с должным вниманием. Кроме того, это вызовет меньше подозрений, чем запрос от шведского МИД, к тому же со ссылкой на расследование дела об убийстве.

Это в отношении пистолета.

То, что "полицейский" (то есть Нэслюнд) после пребывания в Париже сказал, что он "что-то знает", дело естественное. Кроме того, Нэслюнд идиот. Конечно, израильтяне напичкали его какой-то "хорошо отутюженной" информацией о предстоящей арабской операции – эти сведения важны, скорее всего, тем, что такая операция все еще возможна, кстати, на это намекает и открытка.

Вот такие дела.

Теперь о запрете на поездки. Старик вновь оживился и заявил, что с таким типом бюрократических препон необходимо бороться тем же оружием. Как и все другие шведы, Карл мог – и этим шведская служба безопасности явно отличалась от соответствующих организаций во всем мире – объявить себя больным и, как все другие шведы, имел право на недельный насморк без врачебного подтверждения в любое время года. Что же касалось самой поездки, то хорошо, что наступает Рождество и в связи с этим есть нужный канал: Карл мог поехать в составе группы "Ансгар тур" вместе с пилигримами и пенсионерами. У Старика сохранились хорошие связи.

– Здорово будет, – резюмировал Старик, – если нам удастся помочь сместить этого старого Арона Замира. Немало моих израильских коллег оценят это. Кстати, я составлю инструкцию для тебя. Ты, насколько я понимаю, еще никогда не бывал в Израиле?

– Ни как пилигрим, ни как шпион.

Весело напевая, Старик пошел за виски. Возвратившись с бутылкой, он поднял ее, как бы приглашая петуха на большой картине присоединиться к нему.

– А как дела у "пропалестинских активистов", которых вы арестовали? Рано или поздно их придется освобождать. Любопытно будет посмотреть, как Нэслюнд станет вылезать из этой пропасти. Со льдом или безо льда?

– Без. Трое из них не причастны – обычные "активисты". А один – просто дьявол, для него "Баадер-Майнхоф" – истина и свет. Но он, как и другие, мало связан с "планом Далет".

– А чисто формально есть за что его посадить?

– Нет, не думаю. Шведам, черт возьми, разрешено исповедовать любые взгляды, а вот арабы за это могут быть объявлены террористами. Ты со своим оружием на стене в прихожей, кстати, куда больше, чем он, нарушаешь закон. Не вижу повода, за что его можно было бы осудить. Хотя Нэслюнд и хочет, чтобы я покопался в его дерьме.

– Думаешь, найдешь что-нибудь?