Меж молотом и наковальней (СИ) - Алмазная Анна. Страница 21

Очнулась я в затемненной комнате. Мягко светил стоявший на тумбочке светильник в виде какого-то экзотического цветка, а на расстоянии вытянутой руки сидела, удобно устроившись и укутавшись в плед, Ли, углубившаяся в чтение какой-то книги.

Забавно. Я уже невесть сколько в этом замке, а только теперь могу ее нормально рассмотреть. А ведь она похорошела со дня нашей последней встречи. Темный загар очень шел ее распущенным по плечам огненно-рыжим волосам, и лицо вовсе не портила россыпь светло-коричневых веснушек. Но дело было даже не в этом — Ли, казалось, светилась изнутри от счастья, и я невольно залюбовалась своей Тигровой Лилией, вовсе не желая нарушать вязкую приятную идиллию.

Только вот свербит в боку… и руки связаны за спиной. Связаны?

— Ли, ты что? — зашипела я.

Ли отложила книгу, поднялась с кресла и подошла ко мне:

— Я что? — спросила она. — Это ты хотела из окна выпрыгнуть, не я.

— Голова раскалывается, — прошептала я, отказываясь вспоминать то несчастное утро… Что это было, ради Бога?

— Естественно, раскалывается. Сначала карнизом по лбу, потом еще раз — створкой. Дорогая, ты до окна не добежала, а все равно живой осталась чудом. И все же, что случилось?

Чтобы я сама знала, что случилось. Я как бисер четок перебирала события того утра и, наконец, нашла нужное.

— Письмо, — вспомнила я… — Да… какое-то письмо на туалетном столике. А там…

Я сглотнула, вспомнив написанные на листке бумаги слова. Меня пытались убить? Осознание приходило медленно, будто продираясь через загустевший воздух, в душу закрадывался темный ужас. Почему меня хотели убить? Я никогда и никому не причинила зла. Так за что?

Дверь вдруг распахнулась, и вошел серьезный Саша, а за ним какой-то странный низкий, округлый господин в обвисших рейтузах, сером, поношенном свитере и с толстыми, смешными очками.

— Ну-с, — усмехнулся господин, показывая гнилые зубки. — Где наш пациент?

Я дернулась в веревках, чувствуя неладное. И не зря.

— Ах во-о-о-о-т где наш пациент, — потер господинчик пухлые ладошки, глядя на меня. От этого взгляда мне почему-то стало очень неприятно… очень. — Симпатичный пациент, приятно с такими работать!

Э-э-э-з… только я иначе себе лечение представляла. Почему-то.

— Ли, развяжи! — в ужасе закричала я.

Господинчик, не обращая на мои крики никакого внимания, танцующей походкой подошел к кровати и, медленно сняв очки, положил их на туалетный столик. Нагнувшись, он заглянул мне в глаза. А зрачки-то у него вертикальные! Зажмурившись, я пыталась отвернуться, но цепкие пальцы поймали за подбородок и вкрадчивый голос спросил в отлично чувствующейся с издевкой:

— Зачем тебя развязывать? Чтобы опять поглупело, мое бедное дитя.

— Пусти! — прошипела я. — Я тебе не сумасшедшая! Не имеете права меня связывать!

И дернулась на кровати. Но жеж… господинчик был упрямый и оставлять меня в покое явно не собирался.

— А кто говорил о сумасшествии… активная порча это девочка, и ничего более. А порчу снять можно и нужно. Вот сейчас и приступим. Только вот выбирай… либо ты перестанешь сопротивляться, и мы это сделаем быстро и безболезненно, либо…

Либо мне почему-то не понравилось. Но и даться "лечить" я почему-то не могла. Внутри все сопротивлялось и вопило: "Я против!"

— Катька, кончай выпендриваться, — вмешался Саша. — Ты же знаешь, ни я, ни Ли не дадим тебя обидеть.

Сашка не даст меня обидеть? Смешно. Но, наткнувшись взглядом на печальные глаза Ли, я сдалась.

— Хорошо.

Господинчик аж повеселел весь. Хлопнул пухлыми ладошками, и в комнату вошел раздетый до пояса детина и подхватил меня на плечо, даже и не подумав развязать. Я заставила себя не сопротивляться, хотя очень хотелось. Да и ехать таким образом, башкой вниз, оказалось на диво неприятно: лицо сразу же налилось кровью, и в зеркальных стенах коридора отражалось нечто уродливо-красное, недовольное и растрепанное, со здоровенной шишкой на лбу.

— Черт, — выругалась я сквозь зубы.

— Ой цветет калина в поле у ручья, — забасил вдруг детинушка. — Парня молодо-о-ого полюбила я…

— Еще и транс, — прошептала я, и детинушка, будто услышав, сразу же заткнулся. Вот и хорошо, у меня уши не казенные.

Лестница. Крутые ступеньки, неприятный холод и шершавость скользивших по бедру стен. И полумрак… проклятый полумрак с душным, водяным запахом. Бормотание семенившего следом господинчика делу не помогало: он смотрел на меня, как смотрит исследователь на интересную букашку. Впрочем, судя по зрачкам, господинчик какой-то сорт нечисти, наверняка, тоже бессмертный. А для таких я действительно не больше, чем букашка.

Господинчик ужиком скользнул вперед и заботливо открыл перед детиной низенькую дверцу. Чтобы пройти через нее, детина нагнулся, чуть было не упустив свою ношу, то бишь меня, и я зашипела:

— Потише! Не мешок с картошкой тянешь!

Ли, скользнувшая вслед за нами в дверь, окинула меня виноватым взглядом.

— Может, не надо ничего снимать? — спросила я. — Я вроде умирать не собираюсь.

Господинчик мигом оказался рядом:

— Порча вещь хитрая, — усмехнулся он. — Пока ты не можешь двигаться, ты нормальна, но стоит тебя развязать… и…

— И что?

— К окошку запросишься.

Господинчик мило улыбнулся, а я сжала зубы, чтобы не застонать. Голова-то как болит! Вновь коридор. И винтовая лестница, узкая настолько, что я то и дело билась плечом о заплесневелые стены.

Хана белой майке. Такие пятна не отмоешь. Впрочем, сейчас ли волноваться об одежде? И волноваться вообще… Сашка сказал… минуточку, а с каких это пор я Сашке верю? Тому самому, что лягушек девчонкам в сумки подбрасывал…

Но повозмущаться мне не дали. Винтовая лестница закончилась небольшой площадкой, верткий господинчик вновь открыл перед нами дверцу, и детинушка, на этот раз гораздо аккуратнее, внес меня в идеально округлую, лишенную мебели комнату, в центре которой была нарисована мелом пентаграмма. В углах магического знака горели черные свечи, а мне стало на самом деле страшно:

— Ли… а что они собираются делать?

Затравленный взгляд подруги успокоиться совсем не помог.

— Небольшой ритуал, — ответила она долгое мгновение спустя. Врет. Точно врет. — Ты прости, солнце, я понятия не имею, где ты умудрилась вляпаться в такую дрянь, но вляпалась ты знатно. Теперь без черной магии нам не обойтись.

— Э? — переспросила я. — Пожалуй, я передумала.

Но меня уже никто не слушал. По приказу радостно прыгавшего господинчика меня не очень-то осторожно положили в центре звезды. Господинчик достал откуда-то кинжал, и я затрепыхалась, охваченная дурным предчувствием. Кинжал полоснул по веревкам, на удивление быстро их разрезав, и тотчас же в голове вновь раздался знакомый голос: «Умри!»

— Пусти! — закричала я.

Но детинушка держал крепко. Я орала, кусалась, царапала в кровь его плечи, но кто-то поймал мое правое запястье, окутав его железом. Щелкнул замок. Потом еще раз на другом запястье. И еще два раза на лодыжках. И я опомниться не успела, как оказалась распятой в центре пентаграммы, а детинушка, выпрямившись, поклонился господинчику и вышел из комнаты.

— Ли! — закричала я. — Ли, скажи, чтобы они отпустили! Ли! Они меня убьют! Л-и-и-и-и!!!

Ли вздохнула и вышла, даже не посмотрев в мою сторону. Оставила меня наедине с этим… этим…

— Извращенец! Пусти! Или я… я в полицию заявлю! На тебя в суд подам!

— Очень смешно…

Господинчик усмехнулся недобро и вступил в пентаграмму, встав у меня в ногах. Запел. Пел он очень даже неплохо, с чувством, его низкий, хорошо поставленный голос будоражил душу легким страхом. Я дернулась. Раз, другой, так, что скобы до крови разодрали запястья.

— Нет! — закричала я.

Господинчик пел. Слова на незнакомом языке резали сердце ножами, по пальцам текла кровь из разбитых запястий, и казалось, что весь мир перевернулся, оставив меня утопать в черном болоте страха.