Меж молотом и наковальней (СИ) - Алмазная Анна. Страница 43

— Он меня обманул… — прошептала я. — Обманул…

А ведь Призрак никогда раньше при мне не злился. Но от его злости не было обидно, приятно. Я знала, что он обо мне беспокоился. Знала, что он меня спас. Знала, что он никогда бы меня не предал. Не как Анри… Боже… это все Анри… за те проклятые три ночи. За то, что я сделала из него посмешище… только за это? Он же меня чуть не убил… он же мне сердце на клочочки разорвал… Как мне теперь собирать-то себя по кусочкам… как?

— Прекрати, Кать, прекрати… — выдохнул Призрак. — Ну ты чего… поранилась может?

Поранилась? Даже когда меня избивали в инквизиции не было так больно. Так стыдно. И так тошно… И так беспомощно. Лишь один раз было хуже. Когда я потеряла родителей…

Как же теперь? Дальше-то?

— Катя! — звучал в голове знакомый до боли голос, и роза на шее горела, жгла кожу. Он не может звать… не теперь, все это неправда. Пусть проваливает из моей головы, из моей души, из моего сердца, ото всюду проваливает!

— Катя! — пробился через видение голос Призрака. — Катя, ты что это…

— Ничего, — прошептала я. Ничего страшного…

Люди и из большего выходили. Разбитое сердце? Ерунда это, говорят, со временем пройдет… со временем. Надо только пережить это время. И тогда точно станет лучше.

— Где я?

— Ну-у-у-у-у-у-у… — протянул Призрак.

Я огляделась и невольно улыбнулась. Глаза уже привыкли к темноте, различали едва видные контуры предметов. И я поняла вдруг, что нахожусь в личной сокровищнице Призрака, месте, куда он мог переносить предметы… единственное такое место.

— Мне Машка это сделала, — сказал Призрак. — Только выхода отсюда и входа сюда, увы, нет. А и сюда тебя чудом перенес, со страху. Как увидел, что ты чуть было не разбилась… а так вещи легко, туда и обратно, с людьми боюсь. Придется к Машке идти, чтобы стенку ломали.

— Прости, — прошептала я. — За стенку…

— Да ерунда эта стенка. Сегодня сломают, завтра опять поставят. Тоже мне проблема. Главное, что ты жива осталась.

Я уже не слушала, проваливаясь в сладостное забытье.

Я слышала, что Призрак ушел на какое-то время, потом вернулся. Слышала, как вызванная Машей команда ломала эту проклятую стену, а Призрак командовал, чтобы меня случайно не задело. Потом кто-то тряс меня за плечо, аккуратно бил по щекам, приводя в чувство. Мне хотелось сказать, что я не больна, что все это без надобности, но с губ почему-то не слетало ни слова. Тело было отдельно, я отдельно.

Будто издалека чувствовала я, как меня подняли на руки. Как отнесли в мою комнату и положили на кровать. Как укутали нежно в одеяло. Чувствовала, как кто-то белый и пушистый устроился у моего живота, свернулся клубком, прижавшись ко мне теплым даже через толщу одеяла боком.

— Пу, — прошептала я.

— Спи, — тихо ответила Маша, и ее холодная ладонь легка зачем-то на мой лоб. — Спи, глупышка. Завтра будет лучше. Обещаю.

Завтра… до завтра дожить надо.

Перетерпеть.

Говорят, что это все пройдет…

Мокрая подушка, чьи-то всхлипывания, наверное мои.

Говорят…

Тихий голос Пу, которая уговаривала меня перестать плакать.

Все пройдет. Уже завтра. Если само не пройдет, то заставим. И только сегодня ночью…

— Катя! — звал меня голос, и шею рвало болью. — Катя!

Я найду способ, как избавиться от этой проклятой татуировки! Найду!

— Катя!!!

И через его зов пробивался почему-то отчаянный вой зверя. Почему этот проклятый пес не может меня оставить в покое! Почему я не могу просто стряхнуть с себя эту боль и идти дальше?

Маша в ту ночь никуда не ушла, так и осталась сидеть на краю моей кровати, изредка поглаживая мое плечо. Всю ночь. Как же хорошо, что у меня есть такие друзья. Без друзей я бы сегодня не выдержала…

Дом спал, погруженный в ночную дрему… свет свечи на столе лишь слегка развеивал мрак и вся мебель, казалась, была укутана тенями. Внизу что-то бухнуло, я не хотела думать, что… Я судорожно обняла девочку лет трех, в коротенькой ночкой рубашечке и старалась сдержать рвущееся наружу рыдание.

— Лизи, будь хорошей девочкой, сиди с Ники, — прошептала я, стараясь говорить как можно спокойнее. Но в душе все равно плескался дикий ужас. — Я приду к тебе, я или папа.

— Но маа-а-а-а-а-м. Мам, пожалуйста…

— Лизи, послушай меня, сейчас не время для таких разговоров, Ники с тобой, я скоро вернусь.

Она обняла шею большого и сильного пса, а пес… он сидел в шкафу и смотрел на меня такими умными, понимающими глазами. И будто умолял быть осторожной. Взглядом. Поцеловав девочку в щеку и пса — в нос, я тихо прошептала кому-то:

— Прости, ради Бога, прости мой эгоизм, — я скрыла их в одежде и закрыла шкаф.

Вновь что-то ударило, теперь уже ближе, на том же этаже. Посмотрев еще раз на тяжелые двери, за которыми сидела моя дочь, я не сомневаясь, взяла свечу со стола и вышла в коридор. Мягко шелестели юбки. Надеюсь, Лизи не станут искать в нашей спальне. Надеюсь, ее совсем не станут искать…

Дверь тихо скрипнула, в конце коридора в окно заглядывала полная луна… я тихо сглотнула, отставив свечу на столик. Тому, кто стоял в тени, свет больше не был нужен… моему мужу, валяющемуся на ковре с перегрызенным горлом — тоже. Кровь… столько темной в полумраке крови… и уже совсем не страшно, потому что все это кажется таким ненастоящим, нереальным…

— Давно не виделись, дорогая, — сказал тот, из тени, и…

… я проснулась. В ужасе села на кровати, спрятала в лицо в ладонях. И все равно перед глазами стояло то самое распростертое на ковре тело… Светлые длинные волосы, выпачканные в крови, щемящее чувство потери… и слезы, оставляющие на щеках влажные дорожки. Как во сне я схватила халат, повешенный на спинке кресла, укуталась в теплую, махровую ткань, и сразу стало легче.

Сон, это всего лишь дурной сон. И чего это я так расстраиваюсь?

То, что произошло вчера, казалось таким нереальным. Чужим. Кошмар, мучивший меня недавно, был более настоящим. Наверное.

Босиком пройдя в кабинет, я посмотрела на портрет Алиции, и вздрогнула: глаза черного пса, сидевшего у его ног вновь показались мне такими ошеломляюще знакомыми… ласковыми. И более живыми сейчас, чем глаза моей родоначальницы… как же он похож на того, из моего сна.

Меньше на картины пялиться надо да с вампирами водиться, глядишь, и сны будут помягче сниться…

Разозлившись сама на себя, я вдруг отчаянно захотела кофе. Крепкого, с экспрессо, что стоял внизу, на кухне. Маша категорически отказалась отдавать игрушку в мой кабинет, ибо… что слишком много, то не совсем полезно. И, мол, дай мне волю, и я буду пить такое крепкое кофе целыми днями, а тут еще дойти надо.

В чем-то она была права. Частенько доходить было лень.

Но не сегодня.

Кутаясь в халат, чувствуя босыми ногами мягкость ковра в коридоре и легко находя дорогу в темноте, я уже почти дошла до лестницы, ведущей в нашу любимую залу, как вдруг услышала доносящиеся снизу голоса. И сразу же спряталась в тень: Маша явно ссорилась с Элиаром.

— Мне нужно ее допросить!

Я начала двигаться к лестнице…

— Ты уже один раз допросил и хватит…

Пошла по ступенькам, стараясь держаться спасительной тени.

— Маша!

— Как по мне, тут все предельно ясно. Кто виноват, мы все знаем, теперь — то тебе что от нее надо!

— Мне не все ясно…

— Хватит! — выкрикнула я. — Хватит уже! И ваших допросов хватит, и ваших глупых подозрений, и вашей гордыни! И ваших побоев! Вы людей презираете, не так ли? Только у людей потерпевших не бьют, а если уж бьют, то этим не хвастаются…

— Я соглашусь, пожалуй, что демон слегка превысил свои…

— … полномочия? — прошипела я, уже не боясь ничего и никого. — А вы, простите, вообще чем там в инквизиции занимаетесь? О чем хотите спросить?

— О том, что произошло с Анри…

— Да об этом все же знают! Абсолютно все! В кошмарных подробностях. Вам было весело делать из Анри клоуна, а страдать, как всегда мне! За все должна платить я. Знаете виновного, так выматывайтесь отсюда!