Меж молотом и наковальней (СИ) - Алмазная Анна. Страница 50

— Когда Анри увидел меня в первый раз, он назвал меня Алицией. И был так удивлен, будто призрак увидел.

Саша вздрогнул, будто его ударили, а я продолжила:

— И в этом году цветы появились на пару дней позднее ее дня рождения… потому что… потому что в эти дни… я лишила Анри памяти.

Я дотронулась проклятой розочки на шее и вспомнила вдруг, что в последние дни Анри меня почему-то совсем мало звал. Может, знал о смерти тетки? Может, сам ее и убил? И это Анри тот знаменитый охотник?

— Нет, — прошептала я. — Тетку убили днем.

— Вампиры не так и беззащитны днем, как тебе кажется, у них свои способы переместиться в такие дни и при этом не сгореть. Но я честно не думаю… то, что осталось после твоей тетки… не думаю, что это Анри.

Я вздрогнула, будто мне сыпанули солью на рану. «То, что осталось» было в закрытом гробу и посмотреть мне на это не дали, да я, сказать по правде, и не настаивала. Понимала где-то в глубине души, что это не просто так.

— Что ей сделали? — тихо спросила я.

Саша лишь перегнулся через стол, поймал мою ладонь и сжал мои пальцы.

— Что бы не сделали, все уже позади. Она отмучилась. Надеюсь, теперь ей там лучше, что следующая ее реинкарнация будет удачной, потому что она так страдала в этой. И ничего уже не изменишь. Это не твоя вина, слышишь? Ты жертва, как она, как все из твоего рода. И не смей даже думать иначе. Никто не позволит, чтобы это случилось и с тобой. Он не позволит.

— Анри?

— Нет. Твой зверь, Катя. Твой зверь никогда тебя не бросит, верь мне. Анри же… боюсь, тебе стоит забыть о нем. А я ему о тебе.

— Что ты несешь?

— Я знаю, что я несу.

И вдруг сменил тему:

— Пу сказала, что ты хотела прогуляться? Хорошо. Прогуляемся. Я скажу ребятам, чтобы они за тобой присмотрели. И подумай, Катя. Разберись в себе, сама. Не бойся, время у тебя будет. У вас обоих будет, я обещаю. Чего ты на самом деле хочешь, девочка?

Сашка расплылся перед моими глазами, в горле вновь запершило. Но я уже знала, что хочу. Я хочу, чтобы мои сны оказались явью.

Люблю тебя. Не бойся.

— Анри придется смириться, — серьезно ответил Сашка, стирая слезу с моей щеки.

Я лишь беспомощно прошептала:

— Я люблю его.

— Конечно, любишь, кто же сомневается.

И так скучаю. Боже, как же я по нему скучаю! Как не хочу верить, что он хотел мне навредить, как я боюсь вновь увидеть этого странного зверя!

Катя…

Я так привыкла к этому зову, что уже его ждала. Даже сама не знала, как сильно я его ждала.

Прогулка пошла на пользу. Успокоила расшатанные нервы. И вернулась я домой уставшая и почти умиротворенная. Пу сиганула сразу на кухню, греться, Сашка вежливо попрощался и вышел, а я… я сняла куртку и сапоги в прихожей прошла в свой кабинет и в бессилье прислонилась к косяку. Ну и что дальше-то?

Солнечный свет окрасился красным, все вокруг погружалось в ту самую снежную тишину, и хотелось… общества хотелось. Смеха. И забытья.

Я решилась. Нашла в столе припрятанную бутылочку коньяка, коробку конфет и, выглянув в коридор, убедилась в отсутствии кого-то в поле зрения. Вновь балагурить с Маман не хотелось… в прошлый раз нам всем это слегка боком вышло. Еще одного влюбленного в кого-то вампира я бы не пережила. Хотя… может, именно этого мне сейчас и не хватает? Чтобы все забыть в чертовой матери?

Бочком, на цыпочках, я проскользнула в коридор, потом по лестнице… мимо пустого зала, в котором доносилось бормотание химичившей с чаем Пу, и вниз… к своей драгоценной русалке.

В гроте было тихо как-то… слишком тихо. Я осторожно пристроила бутылку на неровном полу, подошла к воде и позвала:

— Зеленая!

Ничего, все тихо. Стало обидно. До боли. Я тут забыться в хмельной угаре пришла, и что… не с кем!

Пить одной нельзя, это все знают! Еще и алкоголичкой мне стать не хватало, для полного счастья!

— Зеленая… не отзовешься, я к тебе до самой весны фиг приду.

Гладь слегка подернулась рябью, на поверхности показалась заспанная рожица. Зеленая зевнула, подплыла по мне, сразу же потянулась к коньяку и прошептала, едва слышно:

— Ну что ты кричишь? Поспать русалке не даешь…

Поспать? А это новость! Ранее Зеленая сонливостью не отличалась, как не придешь, все бодрячком. Я даже, грешным делом, подумала, что спать она и не умеет…

Мало ли? А может, таким, как она, и спать не надо?

— Что ты ночью делала-то, русалка?

О па! Я и не думала, что Зеленая так вспыхивать умеет, таким красивым изумрудным румянцем. А ей идет. Ей все идет, она у нас красавица. Видимо, ночка у нее выдалась веселая, не чета моей. Русалка наколдовала два бокальчика а-ля «сфинтер», отлила мне коньяка, себе, принюхалась в темной жидкости и протянула:

— Н-у-у-у-у-у-у-у… ночь… ночь была красивая…

— Холодная, — не удержалась я.

— А звезд сколько!

— Хвост не отморозила, звездная ты наша?

— Любовь греет…

Что любовь греет даже русалочью кровь, я не сомневалась. И больше язвить не смела, поязвишь тут, сразу хвостом получишь! Устроившись на краю бассейна, я слушала счастливое щебетание Зеленой, пила с ней коньяк, и слегка успокаивалась. Чужая радость оказалась заразительной. Искрометной. И оставляла какое-то странное томление в груди.

Я ведь тоже чувствовала что-то подобное. Но, увы, не с Анри.

— А ты? — спохватилась Зеленая, поймав мой взгляд в зеленоглазый плен.

— А что я?

Зеленая улыбнулась, недобро так улыбнулась, прислонилась к краю бассейна и мягко шлепнула по воде хвостом. От нетерпения, наверное. И я сразу же поняла, что сейчас язвить будут надо мной.

— Говорят, — протянула она, — из-за тебя на балу чуть вампиры не подрались…

Теперь вспыхивать пришлось мне. Ну было, чего уж там… самой вспоминать стыдно. А эта откуда знает? Уж я ей точно ничего не рассказывала!

— И что один тебя из ревности отметил, — продолжала Зеленая.

Пометил скорее. Как «мое». Вопрос зачем оставался открытым. Не буду я его и точка, откуда-то я это теперь ой как хорошо знала. Да и тогда. Потому и бесилась, сказать по правде. Анри слишком много себе вообразил, сам за то и поплатился. Или поплатится…

Анри… Надеюсь, инквизиция до тебя все же не доберется.

— А целуется он хорошо?

О да! Отлично целуется. Аж мурашки по коже и бабочки в животе. Куда уж лучше! Только вопрос — зачем?

— Кать, да чего ты молчишь-то? Рассказывай!

И я начала рассказывать. Как все было на самом деле. А Зеленая, сначала такая веселая, начала почему-то грустнеть. Коньяка становилось все меньше, как и радости в глазах подруги, рассказ близился к концу, я захмелела и тихо спросила…

— Я дура, да?

— Нет, — возразила Зеленая.

— Эти сны… они сводят меня с ума, понимаешь?

Как-то незаметно я рассказала и о снах. И о Сашке, с его странными разговорами. И о своих подозрениях насчет Анри и Алиции. Обо всем рассказала. А Зеленая лишь слушала и молчала, облокотившись на край бассейна и не спуская с меня внимательного взгляда.

— Это ты о том портрете, где в твоем кабинете висит? — спросила она меня.

— Да, — уже не удивляясь ничему. Откуда она только о том портрете знает? Будто собственными глазами видела, а я ведь картину в грот показывать не таскала. Впрочем, с этими бессмертными никогда и ничего не знаешь.

— А пса ты видела во сне, который написован вместе с Алицией?

— Да.

— А видела его когда-то вместе с тем черноглазым красавчиком, в которого ты умудрилась влюбиться?

— Я ни в кого…

— Отвечай!

— Нет.

— А лицо своего мужа из прошлой жизни ты видела?

Я задумалась. Я помнила его в том проклятом коридоре, лежащим на полу… его светлые, запачканные в крови волосы. Помнила его руки на моей талии, когда мы стояли на балконе и вдыхали и не могли надышаться ароматом цветущих лип.

Но лицо… нет. Я никогда не видела во снах его лица. Странно. Никогда ведь об этом не задумывалась. Никогда о нем не думала. Может, просто боялась думать?