Время любить - Александрова Марина. Страница 49

— Хорошо, — он было потянулся к медальону на своей шее, намереваясь покинуть камеру, чтобы иметь возможность им воспользоваться, как вдруг столкнулся взглядом с Соль. И что-то такое мелькнуло на самом дне этих глаз, что ему в очередной раз стало не по себе. Он бы квалифицировал эту эмоцию как «предвкушение». Да, пожалуй, это было именно оно.

И именно в этот момент он понял, что и она заметила то, что не смогла утаить, а дальше… Короткий замах ее руки, волна жара, парение в невесомости — и тьма…

— Айд… Айд… почему в две стороны… почему в две стороны, — бормотала я, пытаясь подняться на ноги. Перед глазами все плыло, в ушах гудело, что-то горячее лило за шиворот, а я никак не могла встать на ноги, неуклюже поднимаясь и падая вновь. Кто же мог подумать, что и мне так влетит?! Кто угодно, но, похоже, не я. Хотя взлетела я знатно, аж на другой конец комнаты унеслась.

На самом деле то, что впервые я замесила в дни моего студенчества, так и называлось — «полетуха»: почти не горит, но волна отдачи весьма впечатляет.

Не знаю, с какой попытки мне все же удалось подняться на ноги, но терять время было никак нельзя. Точно последняя забулдыга, я, шатаясь из стороны в сторону, поплелась на поиски Рейна. Мужчину впечатало аккурат в стену, и сейчас, судя по всему, он все еще был без сознания. Невольно я почувствовала себя виноватой перед ним. Может, это было чересчур? Но, вовремя сообразив, что в миг моего покаяния он может прийти в себя и жахнуть уже меня, я, не дожидаясь радостного момента его пробуждения, склонилась над ним и легко сорвала кожаный шнурок с его шеи. Медальон был на месте.

Как говорится, умные мысли дурную голову посещают лишь тогда, когда эта самая «дурная голова» полностью осуществила задуманное. Вот и я в полной мере осознала собственную дурость, когда поняла, что амулет-то у меня, а кто дверь в камеру откроет, чтобы им воспользоваться? Как выяснилось путем обыска бессознательного тела и тщательного осмотра двери, скважина в ней была простым муляжом, а ключа, который я бы опознала как ключ, будь то амулет или еще какая-нибудь штучка, которую можно бы было приложить к двери, у Рейна не оказалось. Отсюда следовало, что дверь была настроена непосредственно на него. Пока он сладко спит, а его брови продолжают тлеть, он ее точно не откроет. Когда придет в себя — и подавно…

Тяжело вздохнув, я взяла Рейна за ноги и подтащила ко входу, чтобы потом было удобнее приложить им дверь. Это пока он спит, я могу так запросто его перетаскивать с места на место, но, боюсь, когда сознание к нему вернется, этот фокус с ним уже не пройдет. Необходимо было связать его как следует, пока была такая возможность, чем я, собственно, и занялась в последующие полчаса. Рейн был крупным мужчиной, с развитой мускулатурой и нечеловеческой силой, потому я решила просто забинтовать его так, чтоб даже рыпнуться не смог. Через полчаса на полу лежала диковинная куколка готовой появиться на свет бабочки. За неимением подходящих случаю веревок крутила я его в то, что Эрдан послал, а именно — в расшитые пайетками, камнями и блестящими нитями ткани самых кричащих расцветок. Вышло очень красиво.

— Отличненько, — уперев руки в бока, я смотрела на то, что вышло, ощущая себя творцом! Первый раз кого-то украсила — и так замечательно получилось!

Теперь же следовало проверить Лил и осуществить самую «не факт, что выполнимую» часть плана по нашему освобождению.

Он скользил по пустынным подвалам Дома Ариен, просто перетекая из одной тени в другую. Ночь с тенями, что дарила она, была его временем. Перемещаться подобным образом было просто. Когда ты «ничто», то для тебя не существует ни стен, ни преград — ты просто соскальзываешь из одной плоскости в другую. Это легко.

Все пространство вокруг было пропитано чужой болью, обреченностью, ожиданием его. Чаще всего его ждали, испытывая страх, реже — покорность. Но в каждом помещении, скрытом в этих стенах, он был долгожданным гостем. Вот только сейчас он искал свет. Место, где будет тепло, потому что сила жизни напитает его своим сиянием. Место, где ему наверняка будет не по себе, потому что там он отныне враг. Его никогда не примет эта сила. Никогда не покорится и будет стоять до последнего, защищая свое. В этом месте будет она…

Время в этом мире странно перетекает, оно не ощущается, просто растворяется и превращается в ничто. Прекрасное место забвения.

Он ощутил ее раньше, чем смог увидеть. Просто вдруг понял, что за этой стеной — то, что он так отчаянно ищет. Вот только все внутри неожиданно замерло. То ли от боли, что несла с собой эта чужая-родная сила, то ли от предвкушения соприкоснуться с ней. Он так скучал по этому теплу. Он так давно не мог согреться, что забыл, каково это.

Всего лишь шаг, чтобы оказаться рядом, который он сделает, потому что давно должен был.

Вынырнув в реальный мир, он увидел ее всего в нескольких шагах перед собой. В короткой тунике, которую носили мальчики в империи, с остриженными волосами, она стояла спиной к нему и, казалось, совершенно не замечала того, что он тут. Из-под коротких волос на затылке струйкой сбегала кровь. Судя по всему, ушиб был совсем свежим, но почему он до сих пор не закрылся? Ответ на данный вопрос он понял сразу: знакомое искажение энергопотоков позволило ему понять, как именно они удерживают ее здесь.

Он с трудом смог подавить внутри себя гнев. Не время, не сейчас и не при ней. Пусть он уже совсем не тот, что был раньше, но так хотелось, чтобы она не видела его уродства как можно дольше. Как можно дольше…

Затаив дыхание, он неслышно преодолел расстояние, что разделяло их. Сердце оглушающе стучало в груди, так что он перестал слышать окружающие его звуки. Так близко. Как же он мечтал еще хотя бы раз в своей искореженной, убогой жизни встать за ее спиной. Прикоснуться к ней, говоря о том, что все еще с ней, любит ее так, словно еще вчера поклялся быть рядом до тех самых пор, пока их странная, непозволительно долгая жизнь не оборвется по велению их Божества. Его ладонь, не касаясь, прошлась по ее волосам, спустилась к плечу. Просто так держать свою ладонь рядом с ней было так тепло. Все равно что греться у открытого очага. Он все еще не видел ее лица, но она вдруг тяжело вздохнула, уперла руки в боки и сказала:

— Отличненько, — и, неожиданно откинувшись назад, соприкоснулась с его рукой.

Если до этого ему казалось, что он забыл, как дышать, то теперь это было и впрямь так. Его прикосновение к ней — точно молния в самое сердце. Так больно, шокирующе, но так невообразимо волнительно.

Когда я почувствовала обжигающе-ледяное прикосновение к своему плечу, мое сердце ухнуло куда-то вниз, а я едва не последовала за ним. Резко развернулась на пятках и замерла. Пожалуй, уже очень и очень давно я не выпадала из реальности от происходящего со мной.

Сперва я уткнулась взглядом в мужскую грудь и не видела ничего, кроме ворота его рубашки и треугольника светлой кожи в ее вырезе. С трудом сглотнув подступивший к горлу ком, я медленно подняла взгляд, точно страшась собственных ощущений. Казалось, вот сейчас я посмотрю на лицо — и наконец-то виденье развеется. Но я смотрела и видела… Его подбородок — такой же, каким я помнила его все эти годы. Губы — я знала каждый их изгиб. Помнила, какими они бывают, когда их обладатель улыбается, злится или иронизирует. Помнила, какими нежными, мягкими и податливыми они могут быть, когда целуют мои. Помнила это тепло, точно мы едва закончили поцелуй. Нос, брови, глаза… зелень его глаз, в которой я растворялась, находя в них отражение собственной души. Он смотрел на меня и сейчас, вот только мое зрение вдруг начало меня подводить. Почему-то все поплыло перед глазами, и, как бы я ни старалась рассмотреть его, становилось лишь хуже. В какой-то момент он превратился в образ, расплывчатый и далекий.

Я лишь почувствовала, как его ладони накрывают мои щеки, стирая с них горячую влагу, а я вновь обретаю способность видеть. Его пальцы вдруг запутались в моих волосах, и он повел рукой вниз, а вместе с его движением устремились вниз и мои волосы, обретая былую длину.