Этрусская сеть - Гилберт Майкл. Страница 8

– А здесь мы снова проникли внутрь, – сказал он. – Тут как раз работают.

Возможно, это будет для вас интереснее.

Брук пролез сквозь проход, пробитый в скале, и включил фонарь. Очутился в маленькой комнатке, два на два с половиной метра, с обычной каменной лавкой вдоль двух стен. Над ней по всей длине тянулась роспись, изображавшая морской пейзаж. Волнистая линия посреди стены представляла морскую гладь, под ней плавали рыбы и всякие чудные морские звери, из скал на дне вырастали кораллы, а в стилизованных веерообразных листьях кишели крабы. Над водой высовывали головы дельфины. А на воде, образуя центр картины, вздымался единственный корабль с задранными носом и кормой и с рядом весел по бортам.

У Брука даже дух перехватило.

– Это прекрасно! – сказал он. – Вы о нем уже сообщили?

– Профессор велел сделать цветные снимки. Насколько я знаю, относит это к пятому веку.

– Шестой или пятый, – согласился Брук. Достав лупу, внимательно изучил корабль.

– Это пиратский корабль, видите – таран, которым пробивали атакуемое судно.

Человек сзади – в доспехах, видимо, капитан или предводитель пиратов, раз у него такой роскошный шлем.

Шлем был сложным головным убором, напоминавшим шляпку изысканной посетительницы скачек в Аскоте, но составленную из металлических полос. Посредине надо лбом львиная голова.

– Интересно, что вы заметили. Существует мнение, что эта гробница принадлежала одному пирату и его семейству. Предполагается, именовался он Тринс и был хозяином здешних мест. Возможно, подчинялся волатерскому лукумону, но мог быть и независим. Его имя фигурирует на раме одной из дверей в Ваде, это на побережье.

– Изумительно! – сказал Брук. – Зимний дворец здесь, летняя дача на побережье, вблизи корабля. Если он был значительным человеком, находка его гробницы приобретает особый вес.

– Разумеется. Мы тоже надеемся.

– Что вы ещё нашли?

– Несколько любопытных зеркал и пару алебастровых фигурок. Пойдемте, я вам покажу.

Брук ещё раз взглянул на предводителя пиратов, гордо стоявшего на корме своей галеры и глядящего вперед поверх согнутых спин рабов на веслах. Потом последовал за провожатым. Каждая комнатка сообщалась с соседней отверстием в стене вроде мышиной норы.

– Наше продвижение вперед могло бы быть логичнее, разгадай мы план главных ходов, – оправдывался Ферри. – Но мы продвигаемся наугад, опираясь только на силу. А сейчас мы работаем вот здесь.

Камера в самом центре кургана была освещена единственной лампочкой. На одном конце работали двое юношей, долбили мягкий камень стальными долотами и кувалдами.

Лица их были черны от пыли, в свете фонаря сверкали только в улыбке белые зубы.

– Это, видимо, гробница остальных членов семьи, пожалуй жен.

На традиционной каменной скамье были расставлены терракотовые сосуды, светильники, гребни и броши, и кадильницы на трех козьих ножках.

– Если войти отсюда, – сакзал Ферри, – окажемся снова в тех смежных проходах.

– Ага… – Брук пытался представить план всего, что видел. Курган в полгектара мог скрывать неисчислимое множество тайников, и систематически работающая группа археологов могла его исследовать примерно за год. При несистематическом подходе, как здесь, раскопки могли длиться и десять лет. Если оба смежных прохода делят курган примерно пополам, до сих пор работы шли исключительно в левой, или северной части, – по крайней мере, в основном. Хотя… Заметив отверстие в стене справа, он заглянул внутрь. Ферри, шедший впереди, тут же обернулся.

– Туда ходить не стоит, – сказал он. – Почва оседает, нам пришлось ставить подпорки на каждом шагу.

Фонарь Брука бросил в отверстие сильный луч света, который на миг замер на чем-то, стоявшем на каменной скамье в глубине помещения.

– Я не хочу мешать, – сказал из-за спины Ферри, – но до восьми я должен вернуться во Флоренцию. Учитывая, что произошло, я бы проводил вас до машины, если не возражаете.

– Конечно, – ответил Брук. Выключив фонарь, вышел за провожатым под ослепительные лучи итальянского солнца.

– На подробный осмотр нужно больше времени, – сказал Ферри. – Договоритесь с профессором. Пусть проведет вас сам. Вам будет о чем поговорить.

– Буду рад, – рассеянно сказал Брук, думая о чем-то другом. Думал об этом, пока Ферри провожал его к месту, где оставалась машина, и позднее, возвращаясь во Флоренцию.

То, что на несколько секунд увидел в свете своего фонаря, было шлемом, напоминавшим шляпу модницы со скачек в Аскоте и составленным из металлических долек. Он даже заметил – или ему показалось, – и голову льва, украшавшую переднюю часть шлема. Ломая голову, как туда мог попасть шлем, и почему Ферри не упомянул о нем, а ещё – будет ли там, когда профессор Бронзини найдет время лично провести его по раскопкам.

***

Аннунциата Зеччи отложила поношенный жакет, на локоть которого пришивала заплату и спросила:

– Он точно придет?

Аннунциата была красивой женщиной. В свои пятьдесят она сохранила крутые бедра и полную грудь, седые волосы обрамляли лицо, на котором уже начинали появляться морщинки, но которое было живым и полным достоинства.

Тина ответила:

– Да, мама. Если обещал, что придет, то придет.

– Ты ему веришь?

– Верю.

– Где отец?

– Сразу после ужина ушел в мастерскую.

– Он так мало ест, – сказала Аннунциата. – Как воробушек. И страдает. Что-то его грызет.

– Может ему полегчает, если поговорит с синьором Робертом.

– Если только он поговорит! Он стал таким скрытным! Ходит на исповедь, но не говорит ничего даже святому отцу.

Во дворе за домом хлопнули двери и послышались шаги. Женщины довольно переглянулись, но это был всего лишь хромой Диндони. В кухню он вошел с обычной злорадной ухмылкой.

– Что же ты сидишь дома, Тина? – сказал он. – О чем эти флорентийские парни думают? Где у них глаза?

Тина отрезала:

– Оставьте меня и позаботьтесь о себе! – но на Диндони, видимо, нашла охота поразвлечься. Усевшись на угол кухонного стола, он сказал:

– А что это за пижон – ну просто конфетка – который вчера застопорил все движение на Виа Торнабони, чтобы сказать тебе пару слов?

– Арабский шейх, приехал во Флоренцию набирать пополнение в свой гарем. А вы не знали?

– По-моему, он был похож на Меркурио, сынка – правда, приемного, – профессора Бронзини. Почему бы ему не податься в кино? От таких женщины без ума!

– О вас этого не скажешь, – заметила Тина.

Диндони ковылял к дверям, но все-таки обернулся.

– Но ведь нельзя, чтобы синьор Роберто ревновал, правда, Тиночка? – сказал он и исчез. Слышно было, как его шаги затихают на улице.

– Вот дурак, – сказала Тина и покраснела. – Жаба проклятая, терпеть его не могу.

– Не дай себя спровоцировать, – сказала мать. – Я его тоже не люблю, но он работящий, отцу без него не обойтись.

– Он гнусный тип, – настаивала Тина. – Знаешь, куда он? Пошел пьянствовать с Марией, с этой шлюхой!

– Агостина, – оборвала её мать, – это слово женщина никогда употреблять не должна!

– Пожалуйста, и не буду, – заявила Тина, – но это правда, ты сама знаешь.

Но Тина ошибалась. Диндони не отправился к Марии, хотя его тщательно продуманный уход должен был навести именно на эту мысль. Ковыляя по улочке, он свернул влево, словно действительно направляясь в кафе. Но через десять метров ещё раз свернул налево и очутился в переулке, проходившем вдоль задней стены дома. Достав из кармана ключ, отпер одну из дверей, войдя в которую попал в мастерскую Мило Зеччи. Оттуда к черному входу его квартиры, находившейся над мастерской, вела железная лестница, позволявшая незаметно входить и выходить из дому, что Диндони особенно ценил.

***

Брук вышел из дому в десятом часу. Решил пойти пешком. Ветер стих и небо прояснилось. С наступлением сумерек его монотонная синева приобрела оттенки зелени и меди, словно полотна итальянского примитивиста коснулась кисть французского импрессиониста.