В могиле не опасен суд молвы - Брэдли Алан. Страница 8

– Орландо? – она хмыкнула. – Он восседает на краю какого-нибудь розового облака, болтает ногами и попивает абсент. И общается с кем-то из наших эксцентричных покойных романистов. Например, с Рональдом Фирбанком.

– Не с Шекспиром? – удивилась я.

– Шекспиром? – повторила мисс Мандрил и поджала губы. – Господи, нет! Орландо ненавидел Шекспира. «Разрекламированный навоз» – вот как он его называл. «Буря в свинарнике».

Я чуть не подавилась. Какое счастье, что здесь нет Даффи. Она бы распылила эту женщину на атомы за такую ересь.

– Вижу, ты со мной не согласна, – добавила мисс Мандрил. – У тебя на лице написано. Ну ладно. Полагаю, есть люди, с которыми можно разумно разговаривать, и есть другие.

Ну и как иметь дело с этой женщиной? В один миг она исповедуется мне, как лучшей подруге, а в другой – пускает отравленные стрелы.

Я не могла позволить себе отступить в «высокую башню», как однажды выразилась мисс Мюллет, или тратить время на игры с этим блуждающим разумом. Конечно, она расстроена. Любой бы расстроился, обнаружив труп своего протеже.

– У него есть родственники? – поинтересовалась я. – Кто-то, кому надо сообщить?

– Ха! – гаркнула она.

И больше ничего не сказала.

К тому времени Фели дошла до более спокойных частей «Искусства фуги», и звуки органа теперь не летали и не порхали, а тихо шептали. Я услышала звуки приближающихся шагов.

И это не церковнослужитель.

Это была полиция.

– Констебль Оттер, мисс, – представился голос. Запахло луком. – Прошу вас на пару слов снаружи.

Я бросила взгляд на мисс Мандрил, нарочито перекрестилась (на всякий случай), встала и последовала по проходу за констеблем. На солнце я заморгала.

Отрадно, что у констебля хватило понимания приличий, чтобы прийти за мной в одиночестве.

– А теперь… – начал констебль Оттер, открывая записную книжку и облизывая кончик нестираемого карандаша, и в душе моей воцарился покой.

Глава 4

Должна признаться, люблю, когда меня допрашивает полиция. Я привыкла к тихим беседам с инспектором Хьюиттом, во время которых мне нередко удавалось просветить его в тонких областях химии, а в нескольких случаях и в ряде других вопросов.

Хотя я бы предпочла, чтобы меня допрашивал детектив Бранч, я проявила любезность и по отношению к констеблю Оттеру. Сразу же продемонстрировала готовность сотрудничать.

– А! Наконец вы пришли за мной, – сказала я с восхищением в голосе. – Ничто не оживляет сонный летний день так, как загадочная смерть, не правда ли, констебль?

Надо показать ему, что мне это не в новинку.

У него странно дернулся глаз. Что это, солнце? Или я неверно оценила этого человека?

– Загадочная, мисс? – переспросил констебль.

«Осторожно, Флавия», – подумала я. Этот человек соображает быстрее, чем я предполагала.

– Вы же понимаете, что я имею в виду, – начала импровизировать я. – Утонул, но никто не объявлял его в розыск.

– Откуда вы знаете?

Очевидно, что констебль Оттер – не самый глупый человек. Предвижу его большое будущее.

– Путем умозаключений, – объяснила я. – Иначе искали бы тело – на берегах и в воде.

Констебль Оттер почесал подбородок кончиком карандаша. На коже осталось темно-синее пятно, но я не стала говорить ему об этом.

– Что ж, мисс, – сказал он. – Полагаю, нам стоит оставить подобные умозаключения, как вы это называете, профессионалам: ребятам, у которых есть мозги и микроскопы.

Констебль пытался быть остроумным, но я сделала вид, что ничего не замечаю.

Должно быть, он неправильно понял выражение моего лица, потому что добавил:

– Микроскоп, мисс, если вы не в курсе, – это прибор, который увеличивает маленькие предметы. Сквозь линзу глаз блохи кажется величиной с колесо.

Он явно не осознает, что разговаривает с человеком, в распоряжении которого находится один из лучших микроскопов, созданных Эрнстом Лейтцем из Вецлара, и этот человек прекрасно умеет им пользоваться! Болван!

– О нет! Неужели? – слова выскальзывали из моего рта, как змеи из корзинки, и моя челюсть отвисла дюйма на три.

– Хммм, – протянул он и бросил на меня взгляд искоса. – Вы профессионал, мисс?

Его неожиданно проницательный вопрос застал меня врасплох.

– Ну… да, – ответила я. – В некотором роде.

Ответом на мое признание стало молчание. У этого человека все задатки главного инспектора. Надо быть осторожной.

И, что более важно, нужно найти к нему подход.

– Вы очень хороши в том, что вы делаете, – сказала я.

«Надо подмазывать осторожно, – подумала я, – нельзя перестараться».

Он снова бросил косой взгляд, но меня спас от замешательства крик со стороны воды.

– Констебль! Констебль Оттер!

Это был викарий. Он размахивал руками совершенно неподобающим священнику образом – на манер стрелочника.

Констебль Оттер задумчиво вернул записную книжку и карандаш в нагрудный карман кителя. Он не из торопливых.

Бросив на меня вопросительный взгляд, он повернулся и пошел по тропинке. Гравий жалобно хрустел под его ботинками.

Естественно, я последовала за ним. Он же не сказал мне оставаться на месте.

Хотя наша лодка все еще была у причала, я не увидела ни Доггера, ни Даффи. Должно быть, они все еще в «Дубе и фазане» и Доггер изо всех сил старается отвлечь Даффи от мыслей о трупе. Несмотря на суровый внешний вид, у моей сестры тонкая душевная организация. Просто она не любит это показывать.

Но, когда карты вскрыты, Даффи всегда сдается первой. Что-то по-настоящему ужасное – например, сломанная при падении с дерева рука или нога или насаженная на грабли жаба – превращает Даффи в дрожащее желе. Вид или даже запах крови заставляют ее расстаться с обедом прямо на месте, как будто ее мозг и желудок связаны напрямую.

Но книги – совсем другое дело. Пока нечто просто описывается, без картинок, моя сестра может справиться с чем угодно.

В детстве она с превеликим энтузиазмом читала мне эпизод из «Преступления и наказания», когда Раскольников зарубил топором двух старушек. И она явно наслаждалась описанием гибели Владимира в «Евгении Онегине». Его застрелили из пистолета, и из раны сочилась дымящаяся кровь.

Книги служат Даффи прокладкой между реальным миром и ее нежным сердцем.

Я же совсем другая. Абсолютно.

Для меня новый труп – это клубок нерассказанных историй, который просится, чтобы его распутали до последней нитки. И одновременно это пособие по реакциям разложения, что придает ему дополнительный интерес.

Моя мысль заключается в том, что хотя между мной и Даффи наличествует определенное сходство, между нами есть непреодолимые – по крайней мере, в этой жизни – различия.

Викарий продолжал махать руками, когда я подошла, держась в двух шагах позади констебля Оттера.

– Думаю, вы должны это видеть, – говорил викарий, протягивая мокрую туфлю.

Красная: пара к той, что была на ноге у трупа.

– Где вы это взяли? – неласково поинтересовался констебль. Я по опыту знаю, что полиция не любит, когда улики находит кто-то другой.

– Там, – викарий обвиняюще ткнул пальцем в оборванца, стоявшего рядом с мокрым воздушным змеем. Я его даже не заметила. – У Хоба Найтингейла.

Я обратила внимание на неопрятного мальчугана, уставившегося на ботинки, которые были ему явно велики. Он был всего на несколько лет младше меня и вполне мог оказаться носильщиком на рынке Ковент Гарден или беспризорником из романов Диккенса, которые обожает Даффи. Судя по фуражке и мешковатым брюкам, у него почти наверняка есть старший брат и нет матери.

– На что ты уставилась? – враждебно спросил он.

– Извините, – искренне сказала я. – У меня есть привычка разглядывать людей.

Он откинул голову и отвел взгляд. Предполагается, что обиженные люди должны некоторое время дуться, только не слишком долго. Придется подождать и посмотреть, примет ли он мои извинения.

– Юный Хоб пускал своего змея, – объяснил викарий. – Порыв ветра затащил его в камыши, – он показал на изгиб реки, заросший камышами и ряской. – Вон туда.