На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина. Страница 18
— За вами тетушка его сиятельства придет? Иль пришлют кого? — суетливо запахивая шаль на груди, сыпала вопросами мадам Вдовина. — Все ли упаковали? А платье?! Платье эта девка переложила с бумагой-то? Не ровен час повредить!
И получив заверения Лизы, что все уже упаковано в небольшой дорожный кофр, что бальное платье аккуратно сложено и завернуто в тонкую бумагу, чтобы не поцарапать шелк пайетками, наконец вздохнула и перекрестила дочь на дорогу:
— Allons! Ступайте с Богом!
Около крыльца уже стояли две кареты на полозьях: одна — с уже изрядно потемневшим от времени графским гербом на дверце, другая, как поняла Лиза, предназначенная для Пульхерии Александровны и ее спутниц. Суетились лакеи, стараясь как можно крепче привязать к задним стенкам карет дорожные кофры, успокаивали взбудораженных суматохой отъезда лошадей верховые, которым предстояло сопровождать их небольшой поезд до самого имения губернского предводителя. А в отдалении по аллее медленно прохаживался Дмитриевский, время от времени тонкой тростью сбивая снег с сапог.
Лиза не видела его со вчерашнего вечера. Граф не пришел к ужину, как она втайне надеялась, и остаток вечера тоже прошел без него. И девушке очень не хотелось признаваться себе, что причиной ее рассеянности после ужина было именно отсутствие Александра. Даже Василь, подсевший к Лизе за клавикорды, чтобы сыграть в четыре руки, не мог не заметить ее состояния.
— Вы переживаете из-за выезда? — спросил он тихо, чтобы не слышали остальные. Причем, тон его голоса утратил привычные уже Лизе шутливые нотки. — Не стоит, Лизавета Петровна. Я не могу знать, каковы балы у вас в Нижегородчине, но готов поспорить, что и сами танцы, и танцоры вряд ли чем отличны от здешних. Есть несколько grand dames[66], — в этот момент он нажал на одну из клавиш, прервав тишину резким требовательным звуком: — что через стекла лорнетов пристально глядят на молодежь, неукоснительно следя за благопристойностью действа. Есть множество юных прелестниц… — палец Василя сместился на другую клавишу, которая тут же издала тихий и мелодичный звук.
— Есть уланы, что стоят полком в городе, и иные кавалеры, менее привлекательные за отсутствием мундира, но все же достойные для того, чтобы милостиво принять от них запись в carte de bal[67]. Есть еще особы мужеского пола более высокие и рангом, и возрастом, но их мы в расчет не берем. Их, считайте, и нет на бале. Ведь они в курительных, в игровой, за ужином, но только не в зале. Так что вон их из нашего рассказа. Как видите, ничего необычного для вас, ma chère Лизавета Петровна. А потому прочь из головы все душевные муки! Не стоит таить тоску в таких очаровательных глазах! И, à propos[68], о бале — вы ведь запишите меня на польский и мазурку?
Лиза внимательно посмотрела на него, раздумывая, стоит ли отдавать ему эти танцы, особенно мазурку, за которой, по обыкновению, следовал ужин. Ведь тогда именно Василь поведет ее к столу. И сейчас она засомневалась, не будет ли это предосудительным образом выглядеть в глазах окружающих. А задумавшись, едва не пропустила момент, когда пальцы Василя поползли по клавишам к ее руке. — Ах! — Лиза все же успела убрать руку с клавикордов прежде, чем та была поймана в плен, и заметила шутливым тоном: — Вы заставляете меня сердиться на вас, Василий Андреевич. С вами надобно ухо держать востро…
Но улыбка тут же погасла, когда она увидела блеснувший в глазах мужчины огонь, когда услышала тихий резкий шепот в ответ:
— А вы полагали меня иным? Vraiment?[69]
— Я как-то забылась! — так же резко прошептала она, и Василь усмехнулся, когда Лиза немедленно поднялась и отошла к Пульхерии Александровне, клюющей носом в кресле у натопленной печи. Он с силой ударил по клавишам, и салон наполнили громкие звуки торжественного марша, которым Василь сопроводил путь Лизы через комнату.
Удивленно оглянулся на них Борис, читавший в то время газетный листок, встрепенулась пробужденная от дремы Пульхерия Александровна.
— Василь! — Лиза едва не замерла в испуге при резком оклике, которым Головнин оборвал громкую музыку. Дмитриевский же ответил ему злым взглядом от клавикордов. — Василь, вы перепугали вашу тетушку. Не могли бы вы?..
— Разумеется, мог бы, уважаемый Борис Григорьевич! — казалось, воздух наполнился холодным духом ненависти, когда мужчины скрестили взгляды. И тогда Пульхерия Александровна вдруг восторженно захлопала в ладоши, забавно качнув туго завитыми кудряшками:
— Василь, прошу тебя, спой мне еще. Душа замирает, когда ты поешь тот новый романс. Как там, mon cher? Про думы который…
— Романс Козлова? D’accord, ma chère tantine…
И Василь послушно тронул клавиши, наполняя салон музыкой и приятным баритоном. Пульхерия Александровна снова откинулась на спинку кресла, закрывая глаза. Лиза же прошла к печке и приложила ладони к цветным изразцам, словно у нее замерзли руки. На самом же деле, она приблизилась из-за Бориса, снова вернувшегося взглядом к листку и, как казалось, совсем ее не замечавшего.
— Вы, верно, до сих пор дивитесь тому, что видите здесь? — неожиданно спустя некоторое время проговорил Головнин. При этом взгляд его по-прежнему был прикован к ровным печатным строкам, он даже головы в ее сторону не повернул.
— Нет, отчего же. Мне ли судить? — коротко ответила Лиза, тоже делая вид, что не смотрит на Бориса. Она стала водить пальцем по узору на изразце с таким сосредоточенным видом, будто именно узор, а не этот человек так живо интересовал ее сейчас. Человек, возле которого почему-то захотелось просто постоять рядом. Вопреки голосу разума и упрекам, которыми наградит ее мать, если прознает об этом.
— Вы правы, Лизавета Петровна, судить не стоит никого, — медленно произнес Головнин. — Никто не может подобрать камень с земли, ибо на каждом есть пятно греха. Даже на самом юном…
Он вдруг повернулся и пристально взглянул на нее снизу вверх, чуть запрокинув голову. Его лицо располагало к себе собеседника с первого же взгляда, а глаза своей теплотой отчего-то заставляли думать об уюте семейного вечера или безмятежном чаепитии в летнем парковом павильоне. Оттого она снова не сумела отвести взгляда так быстро, как следовало бы, чтобы не показать своего интереса к собеседнику.
И только после, когда шла в свои покои в сопровождении лакея, Лиза вспомнила слова Бориса про прегрешения. Долго ворочаясь в постели в ту ночь с боку на бок, она все пыталась понять — несли ли эти слова в себе некий скрытый смысл. Ужасно, но по нынешнему времени могла ли она быть спокойной, когда в каждом слове и каждом поступке ей слышалась и виделась угроза разоблачения планов, которые строила мадам Вдовина. И в которых сама Лиза была главной участницей…
И не потому ли граф так холоден с ней, что так явен для прочих, а главное — для него самого, ее интерес к его персоне, как к возможному кандидату в супруги? Лиза не могла не думать о том, издали глядя на Дмитриевского, даже не повернувшего в ее сторону головы. Как он груб! От обиды на глаза навернулись слезы. Мог бы и кивнуть в знак приветствия, согласно правилам bon ton, а не притворяться, что не видит ее, замершую на крыльце на пронизывающем холодном ветру. А может, это от ветра так слезятся глаза?..
Боже мой, как странно! Еще недавно единственным желанием Лизы было держаться от графа Дмитриевского как можно дальше. А ныне же… От досады на себя она даже прикусила губу. Ныне же ей во что бы то ни стало хотелось, чтобы он не думал о ней плохо. Именно эта мысль преследовала Лизу, пока все занимали свои места в экипажах и на протяжении всего пути на бал. Отчего-то вдруг стало важно, чтобы Александр не находил ее фальшивой и лицемерной, особенно вспоминая ту нежность, с которой он смахивал с ее ладоней снег и хвойные иглы…
Так каков же он настоящий, этот человек? Погруженная в свои мысли, Лиза невидящим взглядом уставилась на бескрайние просторы заснеженных полей и лугов, на темные стволы деревьев, мелькающих за стеклом каретного оконца. Даже восторг и волнение перед предстоящим балом отступили в вихре мыслей о хозяине Заозерного. И эти мысли не могли не пугать своей настойчивостью и тем откликом, который находили в ее сердце, неровно бьющемся в груди.