Сказки народов Востока - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич. Страница 10

— Ты прав, Будамшу! — сказал Богдо-лама. — Моя шапка с дырою. Когда ветер, холодно бывает. Когда думаю, мысли выдувает. Чинить шапку надо- Хочу сделать тебе милость. Возьми на время мою шапку, почини дыру, а пока чинишь, я в твоей шапке посижу.

И Богдо-лама отдал Будамшу свою шапку.

А нойоны тем временем всему люду-народу сказали, что они у Будамшу заклад выиграли. Только рассказать успели и возле своих юрт уселись, видят, по дороге Будамшу идет и на голове у — него медная шапка самого Богдо-ламы надета. Люд-народ радоваться стал:

— Ловкий Будамшу!.. Хитрый Будамшу!.. Опять заклад Будамшу выиграл!..

И пришлось нойонам все двадцать месяцев кормить Будамшу.

Когда настал вечер последнего дня двадцатого месяца, Будамшу спросил нойонов:

— Богдо-лама передо мною вставал?

— Вставал! — отвечают нойоны.

— Богдо-лама молоко, которое я принес, пил?

— Пил! — говорят нойоны.

— Богдо-лама свою медную шапку мне отдал?

— Отдал! — говорят нойоны-Все так! Все так!

— Если так, — говорит Будамшу, — то захочу — Богдо-лама по-собачьи лаять станет!

Нойоны даже на месте подскочили.

— Рехнулся совсем! Как можно думать, что святой Богдо-лама собакой лаять станет?

— Зачем шуметь? — тихо сказал Будамшу. — Заклад сделаем! Если проиграю, тридцать лет на вас работать буду. Если выиграю, тридцать месяцев меня кормить будете!

Нойоны поскорее на заклад согласились, боялись, как бы Будамшу не раздумал. А Будамшу говорит:

— Со мной пойдете! У дверей молельни слушать будете.

Нойоны быстро-быстро надели тэрлики и пошли с ним.

Когда в молельню пришли, Будамшу в дверь вошел, нойоны у дверей остались. Будамшу постоял немного, потом сказал:

— Пресветлый Богдо-лама! Вы так мудры, вы все знаете! Рассудите, пожалуйста! Я люду-народу говорю— в разных долинах собаки по-разному лают. Люд-народ со мной спорит, не верит мне. Кто прав?

— Ты, Будамшу — овечья голова! — сказал мудрый Богдо-лама. — Все собаки во всех долинах одинаково лают!

— Пресветлый Богдо-лама! В одной долине, где я был, собаки лают: «хаб-хуб!» А в другой долине, где я был, собаки лают: «хуб-хаб!»

— Твои уши, Будамшу, годны только для того, чтобы трепать их! Не глух ли ты? Ни одна собака так не лает!

— Правда, правда ваша, пресветлый Богдо-лама! — закивал головою Будамшу. — Я, действительно, глуховат! Вы, мудрый Богдо-лама, конечно, знаете, как собаки лают?

— Я все знаю!

— О пресветлый Богдо-лама! Дайте и не крупинку от вашей мудрости! Скажите, как собаки лают? Тогда я буду знать и своей глупой болтовней не стану люд-народ волновать. Только погромче полайте, чтобы я расслышал.

— Слушай, — сказал Богдо-лама и, как только мог, громко пролаял: — Вау-вау! Тяв-тяв! Вау-вау! Тяв-тяв!.. Вот как! Тяв-тяв! Слышал?

— Благодарю вас, пресветлый Богдо-лама, хорошо слышал! — сказал Будамшу и вышел из молельни.

За дверью стояли скучные нойоны.

— Слыхали? — спросил их Будамшу.

— Опять ты выиграл! — сказали нойоны и тяжело вздохнули.

Тридцать месяцев кормили нойоны Будамшу. До самого последнего дня кормили, и тогда Будамшу сказал им:

— Хочу, чтобы отыгрались вы! Давайте еще заклад делать!

— О чем спор будет? — тихо спросили нойоны.

Будамшу подумал и сказал:

— Если захочу… Богдо-лама… кизяк скушает!

— Давай, давай заклад! — закричали нойоны. — Пускай так будет: если ты выиграешь, половину твоей жизни кормить тебя будем. Если мы выиграем, обе половины своей жизни работать на нас будешь!

— Согласен! — сказал Будамшу. — Пойдете со мной в молельню! Сами увидите, как Богдо-лама кизяк съест!

Выпросил Будамшу у знакомого охотника красивый подарочный из шанхайского шелка платок, завернул в него горсть кизяка и пошел в дацан-монастырь. И нойоны с ним.

Пришли. Будамшу в молельню вошел. И нойоны с ним. Будамшу постоял немного, помолчал, потом почтительно сказал:

— Пресветлый и премудрый Богдо-лама? Помогите мне, глупому, вашей мудростью. Один лама от глухоты лекарство мне дал, велел сухим проглотить. А я не знаю, хорошее оно или плохое. Скажите мне, не вредно ли оно будет?

И Будамшу подал Богдо-ламе платок с кизяком. Богдо-лама развернул платок, щепотку кизяка взял, положил в рот и пожевал.

— Хорошее лекарство! — сказал он. — Принимай!

— Благодарю вас, мудрейший из мудрых, светлейший из светлых! — сказал Будамшу и вместе с нойонами вышел из молельни.

— Видели? — спросил их.

— Будь ты проклят! — прошептали нойоны.

— А мне все равно! — сказал весело Будамшу. Вам кормить меня, а не мне вас! Начинайте поскорее барана жарить, водку-архи варить, айрак сушить! Кушать хочу!

И, смеясь, Будамшу пошел впереди нойонов.

Литературная обработка А. Матвеенко.

СИРОТА МАМБУ

Ульчская сказка

Ульчи на Амуре давно живут. С тех пор как они пришли сюда, маленькие сопки большими стали, большие речки маленькими стали.

Три рода ульчей — Сулаки, Пунади, Губату — родичами были, один огонь имели. Друг около друга жили: по берегу Амура их деревни подряд стояли.

Жили ульчи дружно. Всей деревней дома ставили: кто глину месит, кто столбы рубит, кто жерди на крышу таскает. Всей деревней рыбу ловили: кто на больший лодке, кто на оморочке, кто, на бревне сидя, рыбу в сетки гонит. С лесными людьми, с водяными людьми дружно жили — всегда и нерпа, и таймань, и кета, и соболь, и сохатый у тех ульчей были.

В роду Сулаки мальчик был один, по имени Мамбу.

Когда родился он, мать своим молоком пятнадцать дней его умывала. Отец на колыбель Мамбу топорик да нож повесил, чтобы мальчик к оружию привыкал.

Только Мамбу нож увидал, сразу за него обеими руками уцепился и из колыбели вылез.

Удивились отец и мать. «Богатырь наш Мамбу будет или несчастный человек!» — про себя подумали.

А Мамбу из дому вышел, камень бросил в ольховник— рябчика убил. Над дверью птицу повесил, чтобы все видели, что в доме охотник родился.

«Среди хороших людей лучше всех будет!» — сказали тогда про Мамбу.

Плохих людей до сих пор Сулаки не видели. Только в скором времени и с плохими людьми довелось им повстречаться.

Осенью, когда рыба шла, Сулаки полные амбары рыбой набили, юколы для собак наготовили, осетровыми да кетовыми брюшками запаслись на всю зиму, насушили, навялили рыбы. Брусники, земляники, корешков сараны да голубицы набрали, запасли.

Глядят однажды Сулаки — плывет по Амуру лодка. Большая, нос и корма вверх подняты. Не видали ульчи таких до сих пор. На лодке паруса желтые. На мачте значок с золотым драконом развевается. Под лодкой буруны играют. В лодке много людей сидит. В руках у людей мечи в две ладони шириной, копья в два роста высотой. Лбы у людей бритые, сзади — косы до полу висят, черной тесьмой перевязанные. Говорят старики:

— Надо по-хорошему людей встретить. Чужие люди, издалека видно. Новостей у них, поди, много.

Говорит Мамбу:

— Плохие люди это. От них в тайгу уйти надо. Зачем мечи в руках держат! Зачем копья понаставили!

Остановилась лодка у деревни Сулаки.

Вышли из лодки люди. Главного на носилках вынесли. Под его тяжестью восемь носильщиков сгибаются. На голове у него шапка с павлиньим пером да яшмовым шариком. Халат на нем всеми цветами, как радуга, переливается. Живот у приезжего такой, что из-за него и лица не видать.

Посмотрел на него Мамбу и говорит:

— Это не человек, а брюхо. Не к добру приехал!

— Что ты понимаешь! — говорят старики.

Кинулись ульчи к приезжим. Закон велит приезжего обогреть, накормить, лучший кусок отдать. Женщины на блюдах тащат рыбу, мось, кашу.