Сказки народов Востока - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич. Страница 4

Кончилась радуга.

Спрыгнул Азмун на землю. Глядит — на берегу морском, возле лодки, тот парень-косатка, чью саблю Азмун утащил. Узнал его Азмун, саблю отдал. Схватил парень саблю.

— Спасибо! — говорит. — Я уж думал, век мне дома не видать… Твоего добра не забуду: к самому Амуру рыбу подгонять буду. Зла на тебя не храню: знаю теперь — не для себя ты старался, для людей.

Через спину перекатился — косаткой стал, свою саблю — спинной плавник — вверх поднял и поплыл в море.

Пошел Азмун к Пиля-керкху, к Большому морю вышел. Чаек, бакланов встретил. Кричат те парню:

— Эй, сосед! У Старика был ли?

— Был! — кричит им Азмун. — Не на меня — на море смотрите!

А рыба по морю идет, вода пенится. Кинулись чайки, стали рыбу ловить, на глазах жиреть стали.

А Азмун дальше идет. Ля-ери прошел, к Амуру подходит. Видит — нерпа совсем издыхает. Спрашивает нерпа парня:

— У Старика был ли?

— Был! — говорит Азмун. — Не на меня — на Ля-ери смотри!

А рыба вверх по лиману идет, вода от рыбы пенится. Бросилась нерпа рыбу ловить. Стала рыбу есть, на глазах жиреет.

А Азмун дальше пошел. К родной деревне подошел. Нивхи едва живые на берегу сидят, мох весь искурили, рыбу всю приели.

Выходит Плетун на порог дома, сына встречает, в обе щеки целует.

— У Старика, сын мой, был ли? — спрашивает.

— Не на меня, а на Амур, отец, смотри! — отвечает Азмун.

А на Амуре вода кипит — столько рыбы привалило. Кинул Азмун свое копье в косяк. Стало копье торчком, вместе с рыбой идет. Говорит Азмун:

— Хватит ли рыбы, отец мой названый?

— Хватит!

Стали нивхи жить хорошо. Весной и осенью рыба идет!

Про многих людей с тех пор забыли… А про Азмуна и его кунгахкеи помнят до сих пор.

Как разволнуется море, заплещутся волны в прибрежные скалы, седые гребешки на волнах зашумят — в свисте ветра морского то крик птицы слышится, то суслика свист, то деревьев шум… Это Морской Старик, чтобы не заснуть, на кунгахкеи играет, в подводном доме своем пляшет.

Д. Нагишкин.

БОЛЬШАЯ БЕДА

Удэгейская сказка

У стариков — жизнь позади. Старики много знают — хороший совет всегда дать могут. Только и молодой хорошее слово сказать может: силы у него больше, глаз лучше, руки тверже, вся жизнь впереди — он вперед смотрит.

Давно удэ в теплых краях жили, на равнине, на берегу моря. Много их было, как деревьев в лесу. Тихо жили, ни с кем не воевали. Зверя били, рыбу ловили, закон соблюдали, детей растили. Давно это было.

Тогда в одном стойбище хозяином был старый шаман Кандига. Как заболеет кто-нибудь — вытащит Кандига свой бубен, на котором Агды — гром — нарисован, костер разведет, бубен на костре подогреет и начнет шаманить. Вокруг костра ходит, пляшет, разные слова говорит, поет, в бубен бьет, будто гром гремит. В бубен бьет Кандига, говорит — злых чертей пугает… Шум такой поднимет, что потом эхо два дня откликается. Иной больной и выздоровеет, глядишь. А если умрет… и тогда шаман свое дело сделает: на серой птице с красным клювом душу покойника в подземное царство — Буни— увезет. Ту птицу, правда, никто не видал, да как шаману не верить!

Боялись шамана сородичи, слушались его. Что захочет шаман взять — отдают. Что скажет шаман — сделают. Как шаману не дать! Не дашь — он злых чертей на стойбище напустит, всем худо будет… Говорили про Кандигу, что он очень большой шаман. Черти шамана любили — все у Кандиги было, даже тогда, когда все другие удэ голодали, свои унты с голода жевали.

И жил в том стойбище молодой парень Димдига. Охотник хороший: одной стрелой двух гусей убивал. Парень как парень — не хуже других, а лучше. Смотрел этот парень на Кандигу — одного в толк не мог взять: почему это так получается — двух уток он убьет, одну — себе, другую — Кандиге отдать надо; двух соболей забьет, одного— себе, другого— опять Кандиге. Кандига на охоту не ходит, Кандига в болоте не мокнет, на солнце не сохнет, на морозе не мерзнет, а добычи столько же получает, сколько и Димдига. Отчего это?

На совете мужчин Кандига говорит, разделивши добычу:

— Хорошо сделали мы, все довольны…

Говорит Димдига:

— Хозяин! Я не доволен… Почему так? Ты в юрте сидишь, ног не бьешь. Тебе все мужчины половину отдают. Почему у меня — охотника — меньше добра, чем у тебя?

— Глупый ты! — говорит Кандига. — Счастье мне духи приносят! Почему? С ними поговори… Вот сейчас всех чертей своих сюда позову.

Рогатую шапку надевает, пояс с погремушками надевает, за бубен гремящий хватается. Гремит бубен, по всей округе гром идет.

Просят старики:

— Не шамань, молодого не слушай! Он ума на охоте не добыл, только зверя на охоте добыл…

— Ладно, — говорит шаман, — только ради вас его прощаю.

И опять ходит Димдига на охоту. Зверя бьет: одного себе, одного Кандиге. А шаман все Димдигу ругает. Что бы ни сказал парень — все шаману впоперек.

…В тот год из дальнего стойбища люди прибежали. Оборванные, голодные люди прибежали. Говорят плача:

— Страшные люди на нас напали. Войной идут… Множество великое их! Сами — как тигры. На диких зверях ездят.

— Что за звери? — спрашивает на совете Димдига. — Собаки?

— Нет, не собаки.

— Олени?

— Нет, не олени. Нам ли оленей не знать — всю жизнь оленей держали! Четыре ноги у тех зверей; шерсть гладкая; морда на оленью похожа, да не совсем: хвосты у тех зверей длинные, на ногах круглые копыта да на шее тоже длинные волосы. Кричат те звери так, что далеко слышно. У тех, кто крик их услышит, сердце заячье делается. Те люди никого не щадят. Мужчин убивают, женщин с собой уводят, детей малых под копыта своим зверям бросают.

— Плохие люди, — говорит Димдига. — Уходить надо, у нас с ними драться силы не станет.

— То не люди, — говорит Кандига.

— Да мы сами видали: две руки, две ноги, одна голова у тех людей. Не по-нашему говорят. От деревень только пепел оставляют. Где они пройдут — там и трава не растет.

— То не люди, — говорит Кандига, — то злые черти! Это их Димдига накликал… Худой сон приснился вам. Не бывает таких людей. Шаманить буду — мне дары давайте, тех чертей прогоню!

Люди с дальних стойбищ дальше бегут…

Прибегают из средних стойбищ люди.

— Бегите! — кричат. — Злые люди на нас напали! Против них У нас силы нет. Юрты жгут, людей бьют!

— Уходить надо, — на совете Димдига говорит. — Злые духи юрт не жгут.

— То не люди, — на своем Кандига стоит, — то злые черти! Нет такого черта, чтобы меня испугал. Шаманить буду — всех чертей перепугаю! Несите мне дары.

Люди со средних стойбищ дальше бегут…

Из ближних стойбищ люди прибежали:

— Тех злых людей мунгалами звать. Говорят, они весь мир прошли, никого в живых не оставили. Только и есть живые, что мы с вами!

— Со своих зверей слезают ли мунгалы? — спрашивает на совете Димдига.

— Слезают, когда едят и когда убивают.

— Что едят мунгалы?

— Тех зверей, что с ними запасными идут.

— Это люди, — говорит Димдига. — Надо оружие готовить. Надо уходить с их дороги. Что едят мунгальские звери?

— Траву, — отвечают люди.

— Надо в лес уходить, надо в горы уходить, — говорит Димдига. — Те люди, верно, к лесам да горам непривычны.

— То черти! — говорит Кандига. — Злые духи, их Димдига раздразнил. Несите дары мне. Я великий шаман— все беды отгоню! Мангни — идола — сделаю, всех чертей разгоню!

Стал Кандига шаманить день и ночь. Упадет от усталости, вскочит и опять шаманит. Страшного идола сделал— Мангни — и вокруг него кружится.

Мангни на холме стоит. Три роста в нем. Живот у Мангни пустой, чтобы вечно голодный был. Руки у него змеями перевиты, чтобы гибкими в драке были.