Битва за Рим - Маккалоу Колин. Страница 36
– Ты видел настоящего царя, прежде чем он погиб?
– Нет. Зато я видел Митридата.
Юлия поежилась и заглянула мужу в лицо:
– Значит, он был в Мазаке? Как же тебе удалось сбежать?
Марий был немало удивлен:
– Сбежать? У меня не было необходимости спасаться бегством, Юлия. Пускай Митридат вершит судьбами всей восточной части Понта Эвксинского, однако он никогда не посмеет поднять руку на Гая Мария!
– Тогда почему мы так торопимся? – саркастически осведомилась Юлия.
– Чтобы он даже и помечтать об этом не мог, – ответил ее супруг, улыбнувшись.
– А Морсим?
– Тут причина совсем прозаическая, душенька. В Тарсе сейчас стоит несносная жара, поэтому я поручил ему нанять для нас корабль. Мы не станем задерживаться в Тарсе, а сразу отправимся в плавание. На море и отдохнем. Мы посвятим все лето неспешному изучению киликийского и памфилийского побережья, а также сойдем на берег и поднимемся в горы, чтобы полюбоваться Ольбой. Я знаю, что лишил тебя удовольствия посетить Селевкидову Трахею, но теперь, на обратном пути, у нас есть время, и мы все наверстаем. Поскольку твой род восходит к Энею, тебе следовало бы поприветствовать потомков Тевкра. Еще говорят, что в Таврских горах, над Атталией, лежат чудесные озера. Мы съездим и туда. Тебя устраивает такой план?
– О да!
Намеченная программа была выполнена полностью, поэтому Гай Марий с семейством добрался до Галикарнаса только в январе, сперва исследовав побережье, славившееся своими красотами и безлюдьем. Им на пути не попалось ни одного пирата, даже у Коракесии, где Марий не отказал себе в удовольствии забраться на утес, на котором возвышалась древняя пиратская цитадель, чтобы наконец решить задачу ее гипотетического штурма.
В Галикарнасе Юлия и Марий-младший почувствовали себя как дома: едва ступив на берег, они отправились любоваться городскими красотами. Марий же засел за чтение двух писем: одно пришло из Ближней Испании, от Луция Корнелия Суллы, другое написал из Рима Публий Рутилий Руф.
Войдя в кабинет, Юлия застала Мария сумрачным и хмурым.
– Дурные вести? – догадалась она.
Насупленность мигом уступила место подобию беззаботной улыбки, после чего Марий попытался изобразить отрешенное спокойствие:
– Я бы не назвал эти вести дурными.
– Но есть ли вести по-настоящему добрые?
– Есть. Скажем, те, что сообщает Луций Корнелий: наш подопечный Квинт Серторий завоевал венец из трав.
Юлия радостно вскрикнула:
– О, Гай Марий, как это чудесно!
– Всего-то в двадцать восемь лет! Настоящий Марий!
– Как он его завоевал? – потребовала подробностей Юлия.
– Спас армию от уничтожения – как же еще?
– Оставь свои шутки, Гай Марий. Ты знаешь, что я имею в виду.
– Прошлой зимой он со своим легионом отбыл в Кастуло, чтобы нести службу с легионом Публия Лициния Красса в Дальней Испании. Войска Красса взбунтовались, вследствие чего кельтиберы прорвали оборону города. Тут-то наш молодец и покрыл себя славой! Он отстоял город, спас оба легиона и тем завоевал венец из трав.
– Обязательно сама напишу ему и поздравлю. Интересно, знает ли о его достижениях мать? Как ты считаешь, он с ней поделится новостью?
– Вряд ли, он слишком застенчив. Лучше сама напиши Рие об этом.
– Обязательно! О чем еще пишет Луций Корнелий?
– Почти ни о чем, – вздохнул Марий. – Он не больно-то доволен службой. Но это обычное дело. Он воздает Квинту Серторию должную хвалу, но, подозреваю, наш Сулла с большей радостью надел бы венец из трав на собственную голову. Тит Дидий не позволяет ему командовать на поле битвы.
– Бедный Луций Корнелий! Отчего же?
– Он слишком его ценит, – лаконично ответил Марий. – Луций Корнелий – стратег.
– Сообщает ли он что-нибудь о германке, жене Квинта Сертория?
– Да. Она и ребенок живут в большой кельтиберской крепости под названием Оска.
– А как насчет его собственной жены-германки и их близнецов?
– Кто знает? – Марий пожал плечами. – Он никогда не упоминает о них.
Наступило молчание; Юлия в задумчивости смотрела в окно. Потом она произнесла:
– Жаль. Как-то противоестественно, правда? Я знаю, что они – не римляне, поэтому он не может привезти их в Рим. Но все же он должен питать к ним хоть какие-то чувства!
Марий предпочел не отвечать. Вместо этого он сказал:
– Зато письмо Публия Рутилия пространно и насыщено новостями.
Уловка удалась.
– Оно годится для моих ушей? – с живостью спросила Юлия.
Марий прищелкнул языком:
– Еще как! Особенно заключительная часть.
– Так читай же, Гай Марий, читай!
Шлю тебе приветствие из Рима, Гай Марий! Пишу это письмо под Новый год. Сам Квинт Граний из Путеол обещал мне, что письмо настигнет тебя весьма скоро. Надеюсь, что оно застанет тебя в Галикарнасе, если же нет, то все равно ты его рано или поздно получишь.
Тебе доставит радость известие о том, что Квинт Муций избежал судебного преследования, чем обязан своему красноречию в сенате, а также речам в его поддержку, произнесенным его двоюродным братом Крассом Оратором и самим принцепсом сената Скавром, который поддержал все действия Квинта Муция и мои в провинции Азия. Как мы и ожидали, справиться с казначейством оказалось куда труднее, чем с публиканами; римский деловой человек всегда действует, исходя из коммерческой целесообразности, когда видит возможность получать прибыль, как и в случае с теми мерами, что были приняты нами в провинции Азия. Вой подняли главным образом коллекционеры, особенно тот самый Секст. Статуя Александра, которую он прихватил в Пергаме, странным образом исчезла из его перистиля – потому, возможно, что принцепс сената Скавр использовал его вороватость как главный довод в своих обращениях к собранию. Во всяком случае, казначейство в итоге пошло на попятный, и цензоры скрепя сердце отозвали азиатские контракты. Отныне налогообложение провинции Азия будет ориентировано на цифры, выведенные Квинтом Муцием и мной. При этом у тебя не должно сложиться впечатление, будто все нас простили – и публиканы в том числе. Провинцию, где все отлажено, трудно эксплуатировать, а среди сборщиков налогов немало таких, которые не прочь бы еще подоить Азию. Сенат согласился направить для управления провинцией видных деятелей, что поможет удерживать публиканов на поводке.
У нас новые консулы: не кто иные, как Луций Лициний Красс Оратор и мой дорогой Квинт Муций Сцевола. Городской претор – Луций Юлий Цезарь, сменивший выдающегося «нового человека» Марка Геренния. Никогда еще не видел столь любезной избирателям личности, как Марк Геренний, хотя не могу понять, чем он берет. Единственное, что от него требуется, – это показаться им на глаза, и они тут же начинают кричать, что хотят за него голосовать. Это очень не нравилось тому работяге, который старался для тебя, когда был народным трибуном, – я имею в виду Луция Марция Филиппа. Когда в прошлом году состоялся подсчет голосов на выборах претора, Геренний оказался в самом верху, а Филипп – внизу (среди шести, разумеется). О, сколько было воплей и стонов! В этом году набор далеко не столь интересен. Прошлогодний претор по делам иноземцев, Гай Флакк, привлек к себе внимание тем, что пожаловал римское гражданство жрице Цереры из Велии, некой Каллифане. Рим просто умирает от любопытства. Что же послужило тому причиной, можно только догадываться!
Наши цензоры Антоний Оратор и Луций Флакк, покончив с распределением контрактов (их задача усложнялась деятельностью двух субъектов в провинции Азия, которые очень замедлили работу!), взялись за проверку сенаторов и не нашли, в чем их упрекнуть. Затем они набросились на всадников – итог оказался тем же. Теперь они приближаются к полной переписи римлян повсюду в мире, заявляя, что от них не укроется ни одна живая душа.
Взвалив на себя столь непосильное бремя, они установили в Риме на Марсовом поле свою будку. Это что касается Рима. Для Италии они собрали прекрасно организованную армию писцов, чья задача заключается в том, чтобы не обойти вниманием ни одного города на полуострове и всех переписать. Я одобряю эту затею, хотя меня не все поддерживают. Некоторые утверждают, что старый способ (когда граждане из сельской местности регистрировались у дуумвиров своей округи, а граждане из провинций – у наместников) был тоже неплох. Однако Антоний и Флакк настаивают, что их предложение обладает рядом преимуществ. Насколько я понимаю, граждане провинций все равно никуда не денутся от своих наместников. Ретрограды, естественно, предрекают, что результаты ничем не будут отличаться от прежних.
Теперь новости провинциальной жизни; пускай ты и находишься в тех краях, все равно кое о чем ты мог не услышать. Сирийский царь Антиох VIII, по прозвищу Грип, что значит «горбоносый», пал от руки родственника – или дяди, или братца? – в общем, Антиоха IX, прозванного Кизикеном. И вот жена Грипа, Клеопатра Селена Египетская, поспешно выходит замуж за убийцу, Кизикена! Интересно, много ли она рыдала в промежутке, когда еще была вдовой, а потом невестой? Впрочем, из этого известия следует, по крайней мере, что теперь Северная Сирия находится под властью одного царя.
Больше интереса вызвала в Риме новость о смерти одного из Птолемеев – Птолемея Апиона, незаконнорожденного сына ужасного старца Птолемея Египетского, прозванного Пузатым. Он только что умер в Кирене. Если ты помнишь, он был царем Киренаики. Однако он не оставил наследника и завещал свое царство Риму! Эта мода пошла от старины Аттала Пергамского. Хороший способ оказаться в конечном счете владыками всего мира, а, Гай Марий? Заиметь все по завещанию.
Очень надеюсь, что в этом году ты наконец-то возвратишься домой. Без тебя в Риме невыносимо скучно, без Свина стало вообще не на кого пожаловаться. Между прочим, прошел весьма любопытный слушок: мол, Свин скончался в результате отравления! Пустил слух не кто иной, как модный лекарь с Палатина Аполлодор Сицилиец. Его призвали тогда к прихворнувшему Свину. Смерть пациента так его смутила, что он стал требовать вскрытия. Свиненок отказался, его дорогой папочка был предан огню в неприкосновенности, а прах погребен в пышной могиле; все это происходило много лун тому назад. Однако наш малорослый сицилийский грек кое-что покумекал и теперь настаивает на версии, будто Свин выпил какой-то мерзкой настойки из толченых персиковых косточек! Свиненок не без оснований заявляет, что ни у кого не могло быть мотива для убийства его дражайшего папаши, и угрожает, что потащит Аполлодора в суд, если тот не перестанет болтать на каждом перекрестке, будто Свин отравлен. Никто – даже я! – не предполагает, что сам Свиненок мог прикончить своего отца; но тогда кто, спрашивается?
Еще кое-что на закуску, и я оставлю тебя в покое. Семейные сплетни, обошедшие весь Рим. Муж моей племянницы, явившись наконец-то из-за моря и обнаружив, что его новорожденный сын рыжеволос, развелся с ней, обвинив в супружеской неверности!
Подробнее об этом при нашей встрече в Риме. Я принесу жертву Ларам Пермаринским, моля их о твоем благополучном возвращении.