Битва за Рим - Маккалоу Колин. Страница 37

Отбросив письмо, словно оно жгло ему пальцы, Марий взглянул на жену.

– Ну как тебе новости? – спросил он. – Твой братец Гай развелся с Аврелией из-за измены! По всей видимости, у нее был дружок, причем рыжий! О-го-го! Догадайся с трех раз, кто отец?

Юлия сидела разинув рот и не находя, что сказать. Лицо и шея у нее залились яркой краской, губы сделались почти незаметными. Она затрясла головой и произнесла после короткого молчания:

– Это неправда! Это не может быть правдой! Не верю!

– Что делать, если об этом рассказывает ее родной дядя. Вот, взгляни! – Он сунул ей под нос окончание письма Рутилия Руфа.

Она выхватила у него свиток и стала читать сама, медленно складывая буквы в слова; голос ее звучал глухо и неестественно. Лишь прочитав поразительные строки несколько раз, она отложила письмо.

– Речь идет не об Аврелии, – твердо заявила она. – Никогда не поверю, что он пишет об Аврелии.

– О ком же еще? Ярко-рыжие волосы, Юлия! Это отличительная черта Луция Корнелия Суллы, а не Гая Юлия Цезаря!

– У Публия Рутилия Руфа есть другие племянницы, – упиралась Юлия.

– Знакомые накоротке с Луцием Корнелием? Ведущие самостоятельную жизнь в самых мерзких трущобах Рима?

– Откуда мы знаем? Все возможно.

– А обитатели Писидии верят в летающих свиней, – съязвил Марий.

– Какое отношение к этой истории имеет проживание в мерзких трущобах? – осведомилась Юлия.

– А такое: там интрижку гораздо легче скрыть, – сказал Марий, вконец развеселившись. – До той поры, естественно, пока в фамильное гнездышко не будет подброшен рыжеволосый кукушонок!

– Ты еще злорадствуешь! – с отвращением выкрикнула Юлия. – А я не верю, и все тут! И не поверю. – Тут ее посетила новая мысль. – Кроме всего прочего, это не может быть мой брат Гай. Ему пока не пришел срок возвращаться, а если бы он вернулся, ты первым об этом услышал бы. Ведь он работает там по твоему поручению. – Она угрожающе взглянула на Мария. – Ну, что ты на это скажешь?

– Что его письмо вполне может дожидаться меня в Риме.

– Но ведь я сообщила ему, что мы уезжаем на целых три года? Указав – пускай приблизительно, – где мы будем находиться? Брось, Гай Марий! Лучше согласись, что речь идет не об Аврелии.

– Я соглашусь со всем, чего ты от меня потребуешь, – ответил Марий со смехом. – Но все равно, Юлия, это – Аврелия.

– Я еду домой, – заявила Юлия, порывисто вставая.

– А мне казалось, что ты хочешь повидать Египет…

– Нет, только домой! – повторила Юлия. – Мне все равно, куда отправишься ты, Гай Марий, хотя я бы предпочла, чтобы ты избрал землю Гипербореев. Я, во всяком случае, отправляюсь домой.

Часть вторая

– Я сам поеду в Смирну, чтобы вернуть состояние, – сказал Квинт Сервилий Цепион своему шурину Марку Ливию Друзу, когда они возвращались домой с Римского форума.

Друз остановился, одна его тонкая бровь взлетела вверх.

– О! Ты думаешь, что это благоразумно? – спросил он и тотчас спохватился, готовый прикусить свой несдержанный язык.

– В каком смысле – «благоразумно»? – обиженно осведомился Цепион.

Друз поспешил дружески взять Цепиона за правую руку:

– Я имел в виду только то, что сказал, Квинт. Я не верю, что сокровища в Смирне – это золото Толозы, якобы украденное твоим отцом. Однако факт остается фактом: весь Рим убежден в виновности твоего отца, а также в том, что твои смирнские сокровища – это и есть золото Толозы. В былые времена, попытавшись вернуть его, ты столкнулся бы лишь с завистью и недоброжелательством, способными повредить твоей дальнейшей карьере. Однако сегодня действует lex Servilia Glaucia de repetundis, – вот о чем тебе не следует забывать! Прошли времена, когда наместник мог присвоить чужие деньги, не опасаясь за судьбу своего состояния, поскольку оно записано на чужое имя. Закон Главции оговаривает, что деньги, полученные незаконным путем, подлежат изъятию также и у нового владельца, а не только у виновного в злоупотреблении. Луций Тиддлипусс теперь тебе не подмога.

– Закон Главции не имеет обратной силы, – процедил сквозь зубы Цепион.

– С этой загвоздкой легко справится любой народный трибун, который будет иметь на тебя зуб. Ничего не стоит созвать народное собрание, чтобы устранить эту лазейку, – и закон обретет обратную силу, да еще какую! – твердо проговорил Друз. – Тебе стоило бы, братец, хорошенько об этом поразмыслить. Мне очень не хотелось бы, чтобы моя сестра и ее дети оказались лишены и paterfamilias, и состояния, а ты провел бы долгие годы в изгнании в Смирне.

– И почему они прицепились к моему отцу? – сердито засопел Цепион. – Взгляни на Метелла Нумидийского! Вернулся, покрытый славой, тогда как мой бедный отец умер в бессрочной ссылке.

– Мы оба знаем, почему так произошло, – терпеливо ответил Друз, наверное в тысячный раз пожелав, чтобы Цепион был посообразительнее. – Люди, заправляющие на плебейских собраниях, способны простить знатному лицу все, что угодно, особенно по прошествии времени. Беда в том, что золото Толозы было уникальным кладом. И исчезло оно именно тогда, когда за ним надзирал твой отец. А ведь золота там было больше, чем когда-либо хранилось в римской казне! Решив, что его прибрал к рукам Квинт Цепион-старший, люди воспылали к нему ненавистью, не имеющей ни малейшего отношения ни к праву, ни к справедливости, ни к патриотизму. – Он снова зашагал вперед; Цепион последовал за ним. – Подумай хорошенько, прошу тебя, Квинт! Если ты вернешься с суммой, составляющей процентов десять от стоимости золота Толозы, то весь Рим взвоет: значит, твой отец действительно его присвоил, а ты – наследник.

– А вот и нет! – засмеялся Цепион. – Я все тщательно продумал, Марк. У меня ушли годы на решение этой задачи, и я решил ее, это уж точно!

– Каким же образом? – скептически осведомился Друз.

– Прежде всего никто, кроме тебя, не будет знать, куда я подевался и чем занимаюсь. Риму – а также Ливии Друзе и Сервилии – будет известно одно: я в Италийской Галлии за Падом, где хочу приобрести кое-какую собственность. Я уже много месяцев твержу, что собираюсь это сделать; никто не удивится и не станет меня выслеживать. С какой стати волноваться, раз я столько разглагольствовал о своих планах основать поселения кузнецов, где будут изготовлять любые изделия, от плугов до кольчуг? Поскольку речь идет о недвижимости, никто не попрекнет меня за то, что я занимаюсь деятельностью, несовместимой с сенаторской должностью. Управляющих я найму – с меня достаточно быть владельцем!

Речь Цепиона была такой пылкой, что Друз (который многое пропустил мимо ушей, потому что почти не слушал шурина) уставился на него в изумлении.

– Ты это серьезно? – молвил он.

– Еще как! Кузни и плавильни – только один из проектов, на которые я хочу пустить свое наследство. Причем капиталовложения я собираюсь делать на подвластных Риму территориях, а не в самом городе, чтобы мои деньги не привлекали внимания римских казначеев. Не думаю, что казначейство проявит достаточную расторопность, чтобы выяснять, во что и как я вкладываю средства вдали от Рима, – сказал Цепион.

Друз удивлялся все больше и больше:

– Квинт Сервилий, я попросту сражен! Я и подумать не мог, что ты настолько изворотлив!

– Я надеялся произвести на тебя впечатление, – ответил Цепион, но тут же все испортил, добавив: – Должен признаться, что незадолго до смерти отец прислал мне письмо с наставлениями, как следует поступить. В Смирне меня ждет огромное богатство.

– Могу себе представить, – сухо произнес Друз.

– Но это – не золото Толозы! – вскричал Цепион. – Это состояние отца и приданое матери. Отец был достаточно предусмотрителен и успел перевезти деньги прежде, чем его осудили, несмотря на козни этого самонадеянного cunnus Норбана, который пытался ему помешать, бросив отца в тюрьму сразу после суда – еще до того, как его отправили в ссылку. Часть денег постепенно вернулась в Рим, однако не так много, чтобы вызвать лишнее любопытство. Вот почему я, как тебе известно, по сей день живу весьма скромно.