Безликий (СИ) - Соболева Ульяна. Страница 22

— Условия, которые он нарушит, едва заполучив ее обратно? Нет. Я отниму у него возможность получить дочь. Я отниму у нее возможность вернуться назад. И он будет вынужден принять все наши условия … и принимать их постоянно, пока она находится здесь, под нашей охраной. Все ради Валласа и моего народа. Ведь я могу выгнать лассарскую шлюху, и ему придется смотреть, как она подыхает у него на глазах.

— Все ради Валласа и твоего народа? А не потому ли, что ты сам ее хочешь, Рейн?

Я несколько секунд молчал, а потом ответил, продолжая смотреть ему в глаза и зная, как он сжимается под этим взглядом, уже жалея о заданном вопросе.

— И потому что я ее хочу.

Она отказалась выйти на казнь. Никто не смог выволочь ее силой. Боялись ожогов, от которых оставались жуткие, уродливые шрамы. Я мог бы вытащить ее сам, но решил, что с нее хватит и того, что она услышит. И она слышала, как они кричали, когда их свежевали на глазах у всего города, под улюлюканье толпы, она слышала, как вопил горн, возвещая о смерти тех, кто не выдержал экзекуции. Утром она увидит то, что от них осталось, в свое зарешеченное окно. Увидит, что они вытерпели ради нее и с ее именем на устах. Да! Проклятые лассары орали ее имя и молились ей, как своему проклятому Иллину. Один из них пел ей песню, пока с него срезали кожу лоскутами. А потом ее подхватили и другие.

Я отрубил ему голову и заткнул его навечно. Остальным отрезали языки и посадили на колья напротив ее окна. Как жуткие цветы во имя ее упрямства.

А ночью мне привели двух лассарских женщин с золотыми волосами, пока я их трахал, все время представлял, как с нее снимут это проклятие, и я так же остервенело буду вдалбливаться в её тело под хриплые стоны и судорожное вздрагивание плоти. Я так и не кончил. Вышвырнул шлюх к саананской матери и впервые за долгие месяцы напился почти до беспамятства. Этой ночью я ненавидел её больше, чем когда-либо… и себя за то, что казнил их всех не ради справедливости, а чтоб сломать её и получить согласие. И не ради политических целей и высших идей, а банально и жалко…только ради того, чтобы рано или поздно уложить в свою постель.

ГЛАВА 9. МЯТЕЖНИКИ

Дозорный снова осмотрел местность вокруг цитадели — кромешная тьма и густой туман, окутывающий подножие башни, ухудшал видимость. Ни души. В Эссаре нигде не светятся окна. Полная луна словно плывет лучами по густой дымке, но не пробивает ее и до земли не достает. Как по вате скользит. Жутко и красиво одновременно. Кое-где туман слегка рассеивался, и Дуно видел воинов, сидящих у стены. Спят, небось. Засранцы ленивые. Их бы в дозор. Но нет. Велеарское войско. Воины, мать их. А дозорные цитадели — это так, как псы, умеющие взбираться на башни и лаять, если кого чужого заметили.

Он прошелся вдоль зубьев по кругу несколько раз, прислушался к ночным звукам и треску льда с Туманных вод. Как всегда, тихо. Вчера в цитадель пригнали партию рабов для отправки в Даместал и охрану цитадели усилили. Уже с десяток лет Дуно цитадель стережет, никогда и никто не рисковал нападать. Да и кому надо связываться с армией Ода Первого?

Дуно видел, как около сотни несчастных загнали за железные ворота подвала, некоторые падали замертво прямо во дворе цитадели. В большинстве своем женщины и совсем юные девочки. Некоторые из них, наверняка, родились уже в рабстве. Когда-то давно Дуно ездил в Валлас, когда тот еще принадлежал велеару Даалу, на рынок. Привозил оттуда разноцветные ткани, платки, расшитые камнями. Тогда эти люди были равные ему, а потом все перевернулось, и они стали отребьем, рабами, годными лишь для продажи и пыток. Дуно так и не понял, почему, но со временем все привыкли, что валласары низшая раса, продавшая душу Саанану, годная лишь для черной работы, даже после прохождения обряда очищения и принятия иной веры.

Дозорный поправил кожаный пояс, сплюнул, глядя вниз, и вернулся к напарнику по дежурству. Тот развел небольшой костер и грел замерзшие пальцы над языками пламени. Молодой, пугливый. Неоперившийся еще. Старшему сыну Дуно было бы сейчас столько же.

— Все тихо. Напрасно только шум подняли. Паникеры.

— Ты слыхал, что произошло в Шафтане?

Дуно сел рядом с напарником и хлебнул из фляги вина.

— Мерзкое пойло, как ослиная моча. Они нам с Лассара всегда прокисшее шлют. Твари жадные. А что в Шафтане? Ну, мятежники. Кого сейчас удивишь мятежами? Зима, холод, налоги из-за войны повысили, скот уводят для армии, пшеницу мешками вывозят, мужчин призывают. Люди недовольны, вот и беспредельничают. Од наш думает, народ молча все проглотит. С народом нельзя так. Народ на трон возведет — народ с трона скинет и Иллина не побоится.

— Ты меньше о велеаре речи такие веди. Дозор велеарский как — никак, — Шант протянул руку за флягой. — В Шафтане вырезали всю деревню, Дуно. Всех. Те, кто выжили, говорили, что на них отряд чудовищ напал в волчьих шкурах, а возглавлял этот отряд гайлар. Вначале человеком в деревню вошел. Высокий, как скала. Мышцы — о, какие! Жгутами вьются. Голыми руками воинов рвал на части, а как вышла луна из-за туч, обернулся чудищем и всех перегрыз, как котят. По земле кишки, да внутренности рассыпаны были, словно трава.

Дуно протянул сам руки к огню. В чудовищ он не верил никогда. Самые страшные чудовища — это люди, а еще страшнее те, кто ими управляют.

— Враки все. Брешут аки псы поганые. Надралась там стража, да шлюх шафранских трахала, а тут мятежники. Может, и в шкурах были они, как баорды. Да, и какая разница. Перерезали всех, и делов-то. Ты, Шант, поменьше басни слушай.

— Так и в Багоре так же было. Неужто все брешут, Дуно? Одинаково? Все?

— Сплетни разносятся так же быстро, как и дурная слава, обрастают мелкими деталями каждого рассказчика, и потом от правды не то, что крупицы, а соринки не остается.

— Твои слова, да пусть услышит наш могучий Иллин! Темпта! — сделал глоток из фляги и протянул Дуно.

— Темпта! — неохотно поддержал Дуно. В Иллина он особо не верил. Когда-то и молился, и молил…только глух оказался Иллин к мольбам его. Да, и как позволяет он так с существами живыми обходиться? Загонять как скот, продавать как вещи.

Дуно солдат, а не рабовладелец. Ему такое никогда не понять. Он родину привык защищать от врага, а не женщин и детей убивать. Потому и не пошел в свое время на Валлас, в дозорные подался. Захватчики никогда не станут победителями, так еще его дед говорил.

— Давай, поспим по очереди. До рассвета часа три осталось. Кто сюда сунется? Да, и псарня у самых ворот. Чуть что лай поднимут.

— Ты спи, а я пока на небо посмотрю. Луна полная. Ясно так. А внизу темень да туман проклятый. Моя Карла всегда говорила, если вместе смотреть на небо, то значит в этот момент ваши души обнимаются.

— Думаешь, она тоже смотрит на небо? Твоя Карла?

Дуно шумно воздух носом втянул и медленно выдохнул.

— Померла она, Шант. И она, и двое наших сыновей. Чума проклятая унесла всех троих. Я с похода вернулся, а от них уже одни кости остались. Лежат все трое на постели, под одеялом … словно меня дожидались и дождались наконец. Дом с телами сжег и вернулся обратно в отряд. Вот десять лет уже жду, когда смерть придет по мою душу и мы с ними встретимся. А она не приходит. Спи, давай. Пока я добрый, и сам не заснул.

Шант прикрылся меховым плащом с головой, устраиваясь поудобней. Снова стало тихо. Дуно и сам глаза закрыл. Редко к нему сон на дежурстве идет, а сегодня посмотрел на небо и появилось ощущение, что скоро увидит их: и Карлу, и сыновей своих. Задремал… а уже через секунду дернулся от того, что кто-то в бок толкнул.