Повесть, которая сама себя описывает - Ильенков Андрей Игоревич. Страница 6

Стива вразвалочку прошел двор, перебежал дорогу в неположенном месте напротив дома Союза театральных деятелей и через площадь, мимо Пассажа попер в вонючий гастроном на Вайнера. И купил. Безо всяких таких проблем, как у тех или иных молодогвардейцев.

А когда он уже подходил к дому, его внимание привлекла Оля по прозвищу Пулемет.

Пальтецо на ней было синенькое, ботики бесцветненькие, шапочка вязаная такая… В общем, тот еще видок, трудно даже оценить, на сколько именно рублей и копеек потянет. Стива задумался на минуту и довольно неожиданно для себя самого направился прямо к ней, на ходу доставая из сумки пузырь.

— Пулемет, здорово!

— Привет, — повернувшись, с удивлением сказала Пулемет.

Начинали они учиться в одном классе. Оля, Кирилл, Олег, Валера. Потом батюшку повысили, семья переехала в другой дом, и Стива (который Валера) пошел в другую школу. Несколько лет никого из бывших одноклассников не видел. А потом они случайно встретились с Олегом в пионерском лагере на Черном море, вспомнили детство, Кирюху и стали снова видеться. Но, конечно, не с Пулеметом, которая за это время прославилась во многих окрестных дворах и нескольких школах как главная местная б… Стива об этом знал по рассказам товарищей.

Особенно Олега, который считал ее умственно отсталой и, когда рассказывал об ее похождениях, невольно подражал ее мимике, жестам и манере разговора. Как ему, дураку, кажется, добавлял Кирилл. Потому что на самом деле, как объяснял Кирилл, Олег подражает тому образу Пулемета, который сложился в его небольшой комсомольской башочке. Как она должна себя вести в той или иной ситуации. А она часто ведет себя помимо превратных представлений. Так говорил Кирилл. А Кирилл — признанный авторитет в сексе. Мы имеем в виду — в теории секса.

Сам Стива помнил только, что во втором классе был медосмотр, и у Пулемета нашли в голове вшей, и это уже указывало на ее педагогическую запущенность. Потом была она круглой двоечницей и училась классов пять, а в восьмом снова, после трехлетнего перерыва, появилась в родном классе с тем, чтобы получить справку о том, что прослушала курс восьмилетней школы.

И когда она снова появилась, оказалось, что хотя она не сильно выросла и возмужала (то есть наоборот — не сильно обабилась), но изменилась сильно. Она покрасила волосы в черный цвет, а через два месяца осветлилась до невозможности. И хотя носила обычную школьную форму и, как говорили злые языки, в точности ту же самую, что и в пятом классе, но в ней уже мерцало что-то такое соблазнительное. Девочки с ней не общались, боясь ее как огня прокаженного, обходили за много шагов. Мальчики, напротив, с удовольствием, но это тоже было какое-то дурацкое общение.

Так, однажды Портнов, встретив ее на школьной лестнице (они с Кирюшей поднимались наверх, а Пулемет спускалась соответственно вниз), неожиданно задрал ей подол школьного платья, под которым оказались скромные трикотажные колготки, а когда она, испугавшись, подол одернула, обернулся к Кирюхе и подмигнул. Кирюха хотя в момент задирания подола и законфузился, но тут же насторожился. Пулемет стояла тут же и чего-то будто бы ждала, нет чтобы убежать. И вдруг этот Хохряков, обернувшись к Кирюше и кивая головой назад, в сторону замершей на месте Пулемета, говорит:

— Она никогда трусов не носит и жопу никогда не вытирает!

Кирюша от таких слов остолбенел. То есть не от самих слов, а от того, что они были произнесены в присутствии барышни о ней же.

Барышня немного подумала, немного покраснела и говорит этому Луначарскому:

— Дурак!!!

И пошла вниз.

Поскольку все говорили о ее общедоступности, Киря ею очень заинтересовался и тогда, на анатомии, пошутил. Был урок анатомии, и Кирюша в шутку сказал ей, что знает новое средство от беременности. А она чрезвычайно заинтересовалась и даже к нему пересела, чем смутила его до чрезвычайности, и давай расспрашивать, какое такое средство, рассказывай давай! Он и сам не помнит, что отвечал, потому что очень смутился и одновременно у него выпрямился член. А Пулемет была все в том же приснопамятном платьице, уже осветленная, и еще у нее были забинтованные грязные руки. Глядя на них, Кирилл понял, почему однажды, когда ее не было на уроке, тот же биолог спросил: «Это та, которую неделю мыть — не отмыть?» — и мальчики засмеялись, а девочки закричали: «Да, да, да!» Тогда он предположил: «Она, наверное, со всеми спит?» Возможно, с его стороны это было непедагогично, но зато придало ему популярности среди учеников, вызвало в классе настоящую бурю восторга, и биолог самодовольно усмехался. Мысль же о том, что она со всеми спит, очень взволновала Кирюшу, потому что правдоподобно, но как же «со всеми», если с ним — нет? Почему до сих пор? Так страдал Кирилл.

Олежек тоже рассказывал, но уже вещи менее доказательные, прямо скажем — сплетни. Что однажды она зимой сбежала через окно из венерической больницы, причем в условиях отсутствия одежды, и только в последний момент украла казенное байковое одеяло, в которое и завернулась, и так бежала чуть не полчаса по сугробам босиком до ближайшего подвала, где ее с десяток пацанов насилу отогрели водкой и этими самыми своими. И якобы, когда ее имеют, у нее текут слюни и лицо делается очень дебильное, и еще она пердит, а то и непроизвольно испражняется, последнее совсем неуместно, потому что имеют ее обычно сзади, и за это бьют, и заставляют обратно это слизывать языком, ну и так далее до бесконечности. Но повторяем — это сведения никем не проверенные, возможно — досужие сексуальные фантазии злоязычных подростков. Скорее всего, самого Олежека.

Все это Стива знал и, хотя не всему верил, к Пулемету испытывал живой интерес. Очень кстати она попалась. И он сказал:

— Пулемет, здорово!

— Привет, — повернувшись, с удивлением сказала Пулемет. — Че, бухаешь?

— Ага. Хочешь?

— Давай.

— Пошли.

Пулемет немного подумала и спросила:

— А куда пойдем?

— Да вон, в гаражи.

Они обогнули школу и со стороны набережной зашли в гаражи. В промежутках между железными стенами грязь была усыпана потемневшей листвой, кое-где нагажено непонятно кем, а в самом широком промежутке стояли лужа и ящик. Можно было сесть, но ящик показался Стиве грязным, и он предпочел постоять. Пулемет прислонилась спиной к гаражу по ту сторону лужи. Воняло слегка мочой и до одурения — прелой осенней листвой. Стива открыл бутылку и сделал глоток. Поморщился, сплюнул обильно потекшую слюну, и протянул бутылку Пулемету. Она тоже выпила и закашлялась.

Пока она кашляла, Стива посмотрел на кучку говна и усмехнулся, вспомнив одно воспоминание. По окончании прошлого учебного года пошли три товарища немного пошалить. Подшутить над бывшей Стивиной школой, потому что шутить над теперешней слишком рискованно — самый центр, даже ночью люди ходят, коробки ментовские гоняют туда-сюда. А там — дворы сплошные, темнота, благодать. Решили поколотить в школе побольше окошек. Тем обоим халявщикам идея понравилась, но Стива сразу предупредил: кидаем все трое, причем начинает Халтурин. Ну, весело было, высадили шесть окон. А потом Стива сел и покакал посреди спортплощадки. И на другой день на спортплощадке появляется плакат: «Собак выгуливать запрещено!» Юмор состоял в том, что Стива покакал вполне прилично, аккуратно вытер попу и бросил бумажки тут же, на кучку. Так что нужно было обладать особо извращенным воображением, чтобы принять это безобразие за следы жизнедеятельности собаки.

Тем временем Пулемет перестала кашлять и высморкалась. Вытерла пальцы о гараж.

— Прекрасный массаж! — сказал Стива.

— Какой массаж? — удивилась Пулемет.

— Кашель — массаж глотки, — объяснил Стива. — Незаменим как тренировка для минета.

— Для чего? — испугалась Пулемет.

— Не знаешь, что такое минет?

— Не…

— Ну ты, Пулемет, дубовая! Вот когда в рот берут, знаешь?

— Ага.

— Ну вот, а по-французски это называется минет. Красивое название?

— Классное!