Замуж за байкера (ЛП) - Уайльд Лия. Страница 24

— Ты выросла. Такая красивая, — женщина протянула свою руку.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Келли, избегая ее прикосновения. Ее голос прозвучал так тихо, а рука, находящаяся у Юлия, сильно дрожала.

— Кто пригласил тебя? — Юлий же не был так тих. Люди, которые до этого не смотрели, поворачивали свои головы для лучшего обзора. Ему было все равно. Пусть смотрят.

Губы женщины сжались в линию. Ее глаза сузились.

— Я здесь не для тебя. Я здесь ради своей дочери.

— Ну, — голос Юлия был похож на рычание, — не сомневаюсь, это была первая причина.

— Юлий, — Келли положила руку на его грудь, — позволь мне.

Он понимал только, что не хотел ее отпускать. Он видел, как сильно это беспокоит ее. Все, о чем он мог думать, — ночь, когда она говорила о том, что ее мать отказалась от нее.

— Ты не должна делать это одна, — прошептал он ей.

Мягкая рука Келли коснулась его щеки, поглаживая:

— Я знаю.

Она повернулась к матери. Ее плечи сжались, и она, казалось, что-то решила для себя.

— Мам, — сказала она решительно, — если хочешь попрощаться с папой — пожалуйста. Но не притворяйся, что ты здесь ради меня.

— Почему ты так говоришь? — она схватилась за сердце так, будто эти слова действительно причиняли ей боль. — Почему ты...

— Потому что ты ушла, — оборвала ее Келли. — Ты оставила меня, оставила его, и никто из нас не слышал о тебе ничего с тех пор.

— Малышка, я должна была уйти, понимаешь? Я должна была. Я не могла оставаться среди этой жестокости и всей… — она осмотрела комнату, — преступности.

Келли скрестила руки на груди.

Юлий знал, когда Келли выбрала стратегию нападения. Она использовала ту же самую поджатую губу на нем, когда собиралась ударить словами:

— Отказ от ребенка — это преступление, мама.

 Ее мать сделала шаг назад:

— Келли, я никогда не хотела причинить тебе боль.

— Да? Тогда что же было твоим намерением? Что ты хотела показать и доказать, когда ушла? Оставила папу и своего ребенка…

— Мне нужна была собственная жизнь. Когда я была с твоим отцом, то зависела от него во всем. Я получила аттестат, пошла в колледж. Теперь у меня есть бизнес.

— Я очень счастлива за тебя, — ответила Келли. — Мир нуждается в большем количестве бизнес-вумен. Но я не знаю тебя и не хочу. Я хочу, чтобы ты ушла.

— Келли, я единственная семья, которая у тебя есть.

— Нет, — отрезала Келли. Она сделала шаг вперед, но ее рука потянулась назад, ища руку Юлия. Он переплел свои пальцы с ее пальцами. — Нет. Ты не моя единственная семья. Да, я потеряла своего отца, но ты видишь здесь всех этих людей?

Она помахала свободной рукой в направлении гостей вечеринки:

— Здесь люди, которые приходили на мои научные ярмарки, которые пришли на мой выпускной, которые помогали папе пройти все химиотерапии и операции. Эти люди, что находятся прямо здесь, моя семья. Ты? Ты — генетический донор.

— Келли, это несправедливо.

— Нет, это не так, — Келли сердито пожала плечами. — Но ты недостаточно расположила меня к себе для справедливости, не так ли? Один раз я уже сказала. Скажу еще раз. Я хочу, чтобы ты ушла.

Женщина сделала глубокий вдох. Юлий увидел тот же взгляд, что был у Келли раньше:

— Это твой выбор. Я просто хотела предложить. Свяжись со мной, если я понадоблюсь.

Она открыла маленький кошелек, находящийся в ее руках.

— Не понадобишься, — пообещала Келли.

— Если захочешь, — продолжила она, словно Келли ничего не говорила, — вот мои контакты. Сожалею о твоей утрате.

Она опустила карточку на стол, повернулась на каблуках и ушла. Майкл взглянул на Юлия. Юлий почти слышал вопрос: «Хочешь, чтобы я последовал за ней?».

Юлий хотел знать, кто ее прислал, откуда она пришла и куда идет. Женщина, может, и не хотела причинять Келли вред, но кто-то хотел. Он кивнул, и Майкл выскользнул с вечеринки, остановившись около Беверли, чтобы подарить поцелуй на прощание.

— Простите, — тихо сказала Келли, отступая от Юлия. — Мне нужна минутка.

Он отпустил ее. Девушка пронеслась через толпу к заднему офису. Дверь захлопнулась за ее спиной.

Юлий покачал головой. Он сочувствовал ей. Он хорошо знал, насколько родительское дерьмо может быть тяжелым. Он не знал, как бы отреагировал, если бы его отец пришел. Нет, это было неправдой. Он знал, что он будет делать и что после этого ему потребуется некоторая сумма для залога.

— Ты должен пойти за ней.

К нему подошла Беверли. Он понятия не имел, когда она это сделала.

— Ты так думаешь?

Она кивнула и взяла со стола один из бутербродов:

— Да.

— Ты пытаешься свести нас?

Она фыркнула:

— Пожалуйста, эта девушка не нуждается в сватовстве. Она грудастая, блондинка и умная. Что, я уверена, ты заметил. Но дело не в этом. Проблема в том, что ее жизнь просто разрушилась самым наихудшим образом. Ей нужно на кого-то покричать и кому-нибудь выплакаться.

— Почему я?

— Потому что ты все знаешь о желании кричать на родителя.

— Я думал о чем-то подобном минуту назад.

— Ну, тогда, — она подтолкнула его, — иди.

***

— Почему он делал это? — спросила Келли. Ее руки тряслись, пока она наливала немного горячей воды в чашку для кофе. Она плюхнула пакетик чая в чашку и стала ждать.

— Что в его жизни было такого, что он захотел быть байкером? Что было так ужасно, так страшно, что он надел куртку с патчами и нарушил закон? Какого черта он должен был доказать?

 — Ты сидела когда-нибудь на байке? — его голос был низким. — Ты знаешь, что это значит?

— Значит? Это значит, что мой отец хотел нарушать закон больше, чем воспитывать меня, больше, чем хотел мою мать. Больше, чем что-либо.

— Я не знаю, как объяснить.

Она нахмурилась, выключила воду и добавила сахар в быстро заваривающийся чай:

— Попытайся.

Он покачал головой и сделал затяжку. Кончик сигареты стал ярким, как пламя, дым шлейфом вился над головой. Он выдохнул дым из ноздрей, и тот образовал туманное облако вокруг его головы.

— Это свобода.

Она закатила глаза и покачала головой:

— Не говори мне этого. Не надо.

— Хочешь услышать это? Или будешь продолжать огрызаться? — спросил он. Юлий посмотрел на нее и стал ждать.

Она закусила губу на минуту:

— Да, я хочу знать.

Он затянулся еще раз, а затем стряхнул пепел. Его следующие слова вышли с медленными затяжками серого дыма:

— Как я уже сказал, это свобода. Вы привыкли к этой большой машине, защищающей вас от мира. Попав в нее, вы отрезаете себя от мира. Все, что в ней есть, — ваше: ваша музыка, кондиционер, все, что угодно. Это изоляция. И в этом нет ничего плохого, но изоляция — это не свобода.

Пока он говорил, Келли думала, что у него хороший голос. Он обладал таким тембром, который было приятно слушать. Она обнаружила, что ее ноги расслабились. Чашка не была слишком горячей в ее руках. Наоборот, достаточно теплой для комфорта. Вкус трав и сладости на зыке успокаивал ее. Она молчала, позволив ему продолжить.

— Ты садишься на байк, и сначала немного страшно. Что ты делаешь, как ты находишь свой баланс? Похоже на первый раз, когда твой отец учит тебя кататься на велосипеде, — он сделал паузу. — Ну, если бы у тебя был папа, который делал такие вещи, я думаю. Ветер ударяет тебя по лицу, слишком жарко или слишком холодно, черт, иногда идет дождь.

— Это не звучит особенно свободно.

— Это только начало. Спустя время все становится иначе. Я имею в виду, да, сначала больно, но потом все меняется. Где-то между переключениями передач и наклонами ты уже не просто едешь на байке. Ты становишься частью ветра и дождя, ты паришь, пролетая по дороге в шестьдесят, или семьдесят, или восемьдесят. Ты высоко и совершенно свободен. Ничего не важно: ни счета, ни якобы несуществующие проблемы с отцом.

— Ты необыкновенно поэтичен.