Амнезия, или Фанера над Парижем (СИ) - Купрашевич Владимир. Страница 20

Хозяева нашего дома – супружеская пара в последней возрастной категории. Не страдают отвращением к алкоголю. Дядя Степа, небольшой мужичок зарабатывает сапожным мастерством на дому. Тетя Вера домохозяйка, по совместительству приемщица заказов. Хотя трудолюбивый мужик едва ли не круглосуточно постукивает молотком в дальнем углу коридора, под собственное песнопение, лишних денег у них не бывает. Все спускается в тот же вечер. Однако бывают дни, когда тетя Вера преображается – варит обеды, устраивает генеральные уборки.

Наше вынужденное переселение и некоторая неустроенность меня как-то не особенно достает зато моей жене оно явно не нравится и она, ссылаясь на отсутствие соответствующих удобств, зачастила в город, к своей мамаше. Она знает, что мне туда вход закрыт и что там происходит за этой ширмой тема для моих сомнений.

Сегодня она объяснила свой визит тем, что ей надо погреться, поскольку здесь нет даже ванны, а у нее возникли какие-то проблемы со здоровьем. Меня, конечно, не радуют ее похождения но, поскольку я занялся самовоспитанием, вынужден изображать понимание и согласие. Закаливать себя можно не только холодной водой. По теории ничего сложного? Надо только стиснуть зубы, отмести дурные мысли за порог и вникнуть во что-нибудь отвлекающее. Попробовать рисовать какой-нибудь пейзажик, например. И обнару- жить вдруг, что эти самые мысли снова на своем месте. Не знаю, насколько меня хватит.

После ее ухода я отправляюсь на кухню за кружкой кипятка, чтобы заварить кофе и застаю там тетю Веру в нетрезвой задумчивости. Найдя свою кружку на выделенной нам полке, пытаюсь исчезнуть, но фокус не удается. Не оборачиваясь, она вдруг спрашивает, куда это черти уносят мою жену.

- Наверное, к мужику, - рискую я съязвить, но собственный голос не кажется мне ироничным.

Тетя Вера оживленно хмыкает

- Дело молодое…

- К матери, - пугаюсь я собственной фантазии.

На пояснение хозяйка не реагирует, и тогда я спрашиваю ее, где они сами моются.

Тетя Вера немного тормозит, но потом сообщает, что баня у них неисправна и мыться они ходят в городскую. В той, что у монастыря, ей не нравится. Там и пар не тот и полок какой-то уродливый, она даже, как-то, загремела с него вместе с тазиком и веником. Тазик ничего, а веник так и не нашла. Синяк на ляжке, наверное, до сих пор не сошел,…Тетя Вера принимается ловить край подола, но созерцать синяк на ее ляжке не входит в мои намерения, и я успеваю скрыться.

В комнате мне приходит в голову поговорить с дядей Степой, нельзя ли отремонтировать ту проклятую печь в бане. Тетя Вера на него наговаривает - мужик он деловой. Прорваться к нему сегодня маловероятно. Коридор уже оккупирован тетей Верой, которая решила напомнить всем, кто в доме хозяин. Представление мне уже знакомо и я знаю, что в такую минуту из окопа лучше не высовываться. Дядя Степа что-то напевает, постукивает молотком по подметкам и на роль лидера не претендует. Так и не спровоцировав мужа на разборку, тетя Вера продолжает маршировать по поскрипывающим половицам.

Я насильно усаживаю себя за нечто, напоминающее мольберт и пытаюсь по памяти набросать излучину реки, деревянный шлюз и крохотную бревенчатую церквушку ря-дом с ним. Все это я видел во время прогулок по окрестностям, которые устраивал для себя вместо того чтобы пытать очередного передовика производства о секретах его мастерства.

Карандаш слушается плохо и время от времени зависает в воздухе, ожидая, когда я, в очередной раз, отобьюсь от провокационных мыслей. От них темнеет в глазах, и тогда я перестаю видеть полотно.… Неплохо бы прогуляться, уточнить некоторые детали пейзажа, но опасаюсь, что маршрут проляжет у окон дома, где живет мать Натальи. Мы с ней так и не нашли общего языка и она не скрывает своего негатива по отношению ко мне. По всей вероятности ее достает обида, что непутевая дочь вышла замуж не за того, но надеется, что дело поправимо. Я воспринимаюсь ею как временное недоразумение. Самое странное, что я и сам иногда так думаю, хотя при этом от ужаса на голове шевелятся волосы. Конечно, разумнее всего лечь спать, хотя изначально понятно, что не усну.

Напрасно психологи утверждают, что в депрессивном состоянии возникает желание творить. Я перебираю свои наброски, но так и не могу настроиться на то, чтобы про-вести хотя бы линию… Откладываю свой инструмент и выхожу на кухню, чтобы сварить еще кружку кофе. Иногда он действует на меня как снотворное. В коридоре, у огромного зеркала тетя Вера, расчесывает пальцами распущенные по плечам волосы. Движения не координированные. Меня она, скорее всего, не видит и продолжает что-то мурлыкать.

Когда я возвращаюсь из кухни, хозяйка останавливает меня.

- Знаешь, какие это были роскошные волосы …

Согласно киваю и бормочу, что они и сейчас впечатляют. Опасаюсь, что она заподозрит меня в лицемерии, но тетя Вера лишь выше вскидывает голову.

- Мужчины были без ума…. Вот и мой, до сих пор любит мои волосы больше всего остального.

Окидываю взглядом длинные, не густые пряди с проблесками седины и едва не советую подкрасить их, но она, вовремя, пресекает мою выходку.

- Тогда я была еще лучше, чем сейчас…

Прежде чем улыбнуться я успеваю скрыться за дверью.

Сажусь за стол круглого массивного стола и принимаюсь за кофе. Хорошо бы заснуть пораньше. Поднимаю глаза к серому потолку и рассматриваю одинокую голую лампочку, с патроном на куске провода. Даже не замечал раньше, что у нас нет нормального светильника.

После кофе я вновь принимаюсь за творчество, но стук в дверь отвлекает меня. Не успеваю сообразить, кто бы это мог быть, как появляется тетя Вера, По-прежнему с распущенными волосами, но, теперь еще и босиком. Глаза поблескивают и целеустремленно направлены на меня. Она прижимает указательный палец к губам, затем рукой призывает меня в полумрак коридора. Я собираюсь объяснить, что хочу лечь спать, но понимаю, что отказ не принимается. Без всякого желания поднимаюсь и тащусь следом. Она крадется по коридору и продолжает помахивать мне рукой. У двери в их спальню останавливается, приоткрывает ее и проскальзывает внутрь. Я из коридора заглядываю в комнату. Тускловатый свет падает из-за моей спины, но его достаточно, чтобы разглядеть обстановку. Посреди комнаты массивный стол, на нем что-то громоздкое и угловатое, прикрыто покрывалом. Рядом трюмо, у левой стены большая металлическая кровать с хромированными спинками. Под одеялом кто-то лежит, свернувшись и укрывшись с головой. Я вхожу вслед за хозяйкой, все еще не понимая цели этой вылазки. Свет тетя Вера не включает, а лишь приоткрывает дверь пошире, затем возвращается к столу и с таинственным видом снимает покрывало. Под ним, груда икон.

- Ты у нас художник и, наверное, знаешь, сколько это стоит? Я принесла с чердака,

там они давно валяются, - шепотом поясняет она.

Я разглядываю иконы, и объясняю ей, что не эксперт, сказать уверенно об их ценности не могу, но это, должно быть, стоит немалых денег. Здесь нужна экспертиза, а за бесценок продавать такие вещи не следует. У меня самого денег, конечно же нет, да и вообще…

- Ну, может быть частями…. Хотя бы одну, - бормочет женщина.

Я решительно мотаю головой и слышу шорох. Из-под одеяла высовывается заспанная физиономия Степана. Он таращится на нас, не понимая, что к чему.

- Пригласила вот молодого человека на свидание, а у тебя кровать занята. Хоть пристраивайся у стола, - неожиданно громким голосом заявляет тетя Вера.

Дядя Степа, ухмыльнувшись, отворачивается и вновь натягивает одеяло на голову. Усвоив, какие проблемы мучают нашу хозяйку, кивком головы приглашаю ее выйти в коридор, где шепотом предлагаю бутылку водки в счет квартплаты. Не веря в свою удачу, тетка удаляется, прижав к груди бутылку «Экстры».

- Сам-то будешь? – спохватывается она у двери.

Я отрицательно мотаю головой и спрашиваю, уже в спину:

- А с чего вы решили, что я художник?

Тетя Вера оборачивается и хитро улыбается.