Амнезия, или Фанера над Парижем (СИ) - Купрашевич Владимир. Страница 8
Байки, что травит Демидов, из своей сомнительной практики иногда остроумны и мне даже удается пару раз хмыкнуть, но некоторые за пределами моего понимания и вызывают уныние. Мария то из одного то из другого угла необъятной палаты поглядывает в нашу сторону и, когда наши взгляды встречаются, ободряюще улыбается. Среди ржущих я, наверное, выделяюсь, потому что Демидов, в перерыве между своими номерами, озадачивает меня вопросом, кто я и надолго ли тут.
- Говорят, что-то вроде художника, - нехотя отвечаю я.
- А-а. Наш брат. Раздвоение личности?
Я молчу. Но с диагнозом согласен.
- Пьешь?
- Наверное.
- Лучшее лекарство от этой паршивой жизни не алкоголь, а бабы. Поверь мне. А ты, как я понимаю, принимаешь его редко. Выражение на твоем лице такое, словно у тебя что-то опустилось. А так вроде бы нормальный мужик. В штанах то что-нибудь шевелится?
Я молчу, потом неопределенно пожимаю плечами.
- Что, после травмы? – доходит, наконец, до поэта-гинеколога.
Молча киваю.
- Не смертельно. Надо расшевелить. Процесс выздоровления оттуда и пойдет. И с памятью наладится. Почему ни оприходовать ту же Машеньку. Вон, какими маслеными глазками она на тебя посматривает.
- Да нет…Это так… Просто знакомая, - не знаю зачем плету я.
- Вот и замечательно.
- Нет, нет, - торопливо перебиваю я, догадываясь о продолжении темы. – Она заму- жем и, вообще, цели у нее другие.
Хохотнув, Демидов подводит итог.
- Значит, ты не женат и без бабы. В ауте,… Ну, ничего, дело поправимое. Тебе надо вылезать на свободу и лечиться. Сексом. Лучшее лекарство.
- Это, наверное, дорого? – пытаюсь отписаться я.
- Первый сеанс за счет заведения, - подмигивает Демидов.
- А что, есть заведение? – не знаю чем, смешу я его.
- Ну, есть и заведения. Но мы обойдемся без заведений. Есть у меня одна знакомая. Я ее лечил когда-то. Темпераментная женщина. Она млела, пока я ее осматривал. Изуми-тельная это картина – когда женщина испытывает оргазм,
- Так ты там и черпаешь это…вдохновение? – тянет меня черт за язык.
Демидов не обижается.
- Конечно там. Женщина для мужика целительница. Созерцать ее плоть, улавливать ее
реакцию на любое твое движение, даже на взгляд – бальзам на душу… Происходит процесс омолаживания, появляется интерес ко всему … Короче, выписываемся вместе. Бабы, конечно же, нас губят, но они же нас и спасают.
Перед отбоем Мария подходит к моей кровати и, поправляя одеяло, задает неожиданный вопрос:
- Демидов просил, чтобы вас выписали вместе. Что вы на это скажете?
Я растерянно пожимаю плечами.
- Ну, в общем-то,…я не знаю.
- Хорошо, я похлопочу.
Почти с обидой смотрю на нее. Я как будто бы и не прошу об этом. Тоже хочет от меня избавиться? Ощущение такое, словно я собираюсь изменить ей, а она даже благословляет меня.
- А нельзя мне все-таки остаться?- бормочу я.
- Вам надо возвращаться. И общаться больше.
Она старается произносить слова наставительным тоном, но мне в ее голосе слышится какое-то сожаление…
- Особенно с женщинами, - помолчав, добавляет она. – Хорошо если бы вы кого-то нашли. Хорошо бы ваши отношения с женщинами были близкими, понимаете?
Я киваю головой, но, видимо, неубедительно.
- Вы понимаете, о чем я?
.- Это же не обязательно должно быть связано с сексом, - засвечиваюсь я.
- Первичное чувство и зарождается затем, чтобы перейти в близость. Физическую. У вас все получится. И, самое главное, это общение будет толчком, поможет вам вспомнить тех, кто был с вами рядом, что с вами происходило вообще.
Я невольно хмыкаю.
- А без этого никак?
- Ощущения, которые вы испытаете, вернут в вашей памяти всех, кто был вам дорог. Я хочу, чтобы вы все вспомнили.
Ее настойчивость начинает меня утомлять.
- А мне это нужно?!
Мария теряется окончательно и мне начинает казаться, что это нужно ей.
Утром мне сообщают о выписке. Марии в нашем отделении почему-то нет, хотя должна была прийти на дежурство. Я останавливаю в коридоре санитарку и спрашиваю, что с ней случилось.
- Подменилась. Наверное, какие-то проблемы.
Я не настолько плох на голову, чтобы возомнить, будто эта проблема – я сам, хотя и могла бы улыбнуться на прощание. Когда я видел ее улыбку в последний раз? Когда Мария объясняла мне, что такое полноценная любовь… Почему все это достает меня? Действие психотропных? По логике, действие этих лекарств как раз в обратном – подавлять всякие волнения. Не демидовские же лекции, о роли интенсивного секса в возрождении организма, привели к такому результату.
В приемный покой меня провожает старшая сестра. Она выдает мне мои вещи и конверт.
- Это вам передала Мария.
Я тотчас сую нос в конверт и нахожу там несколько денежных купюр, ключ и за-писку. Я разворачиваю ее и убеждаюсь, что ключ, вероятно, от моей квартиры, дальше четко и крупно написан адрес этой квартиры и в самом конце приписка, что долг можно не возвращать, или, если очень уж захочется вернуть, то когда будут лишние деньги. Дальше еще один адрес. Как я понял – ее.
Я вопросительно смотрю на старшую. Из окна на нее падает солнечный луч, и я замечаю на ее лице веснушки, которых раньше не видел из-за косметики. А может быть из-за тусклого освещения.
- Где это она все узнала?
- Понятия не имею.
Сестра отвечает чуть слышно и смотрит на меня как на безнадежного пациента. Может быть, мне так кажется, а скорее всего так оно и есть.
Часть вторая
Безликая одиночная камера, холодная и полутемная. Минимум мебели. Кровать, диван, тумбочка. Как в каземате. Неужели я и там побывал? Ванная и туалет отдельные, значит квартира. Предполагается, что моя, но в каком-то запущенном состоянии. Наверное, стерильность больничных палат избаловала меня, потому что меня это напрягает.
Порывшись в шкафу, ящиках, нахожу одежду, какие-то, еще непонятные предметы, рисунки на клочках бумаги… В туалете нахожу швабру и пытаюсь навести хоть какой-то порядок. Мероприятие затягивается до полудня, пока я не прихожу, наконец, к неутешительному выводу, что уборкой здесь мало что изменишь. Ощущение неустроенности и какой-то необъяснимой тревоги не проходит. Правда Мария предупреждала, что первое время так будет - побочный эффект от лекарств.
На тумбочке, скорее всего из-под телевизора, детские книжки. Детей у меня, вроде бы, нет, и чьи это книжки я не знаю. Может быть из собственного детства. Ворошить его я не рискую и отношу их на книжную полку, где обнаруживаю паспорт. Тупо смотрю на фотографию, сличаю ее с изображением в зеркале, и вынужден признать, что сходство, хоть и отдаленное, но есть, На странице «семейное положение» никаких записей и я с облегчением сознаю, что никому ничего не должен… И это главное. Остальное со временем проясниться, хотя лучше бы этого не происходило вообще. Наверное, поэтому меня напрягает фанерная дверь в углу комнаты, с навесным замком. Понимаю, что это кладовая, то есть помещение с сюрпризами. С опаской тяну замок вниз и с облегчением чувствую, что он закрыт наглухо. Где от него ключ я, разумеется, не знаю и желания знать, как-то не возникает.
В последующие дни я очерчивал свое жизненное пространство. Это оказалось де-лом не сложным. На автопилоте нашел продовольственный магазин, пару мелочных лавок со всякой всячиной. Наверняка я бывал здесь неоднократно, поскольку что-то вспоминалось как когда-то виденное… Правда, как что-то очень знакомое обнаружилась и острая нехватка средств, Денег, которые одолжила мне Мария, хватило ненадолго, и я стал перед проблемой, где найти источник этих самых средств. Как мне уже стало понятным, я и раньше зарабатывал на жизнь какими-то оформительскими работами, (вряд ли изготовлением монументальных полотен), потому принялся восстанавливать деловые связи. В одном из ближайших гастрономов мне удалось уговорить директрису на небольшой заказ - изобразить на картоне пару арбузов. Простейший сюжет дается мне нелегко и рисунок не кажется мне соблазнительнее, чем оригиналы в овощной клетке. Не впечатлил мой труд и директоршу. Покосившись на меня, она проворчала, что раньше у меня как-то получалось лучше.… Я стал оправдываться, что недавно из больницы и пальцы еще не размялись. Тетка, вздохнув, сунула мне купюру, не слишком высокого достоинства, но это уже было кое-что…