Держаться за звезды (СИ) - Есина Анна. Страница 23

  - Это правда, как по-твоему? Ты способна разнести целый город в пух и прах?

  Произнесено это было с абсолютной серьёзностью, хотя и не самым уверенным тоном. И вместо ответа она крепко зажмурилась, медленно выдохнула, сцепляя зубы, и кивнула. Миг спустя задрожали стены, из углов на потолке посыпалась пыль вперемешку с известковой крошкой. С лязганьем распахнулась дверца допотопного шкафа. С комода съехала увесистая стопка книг и с грохотом приземлилась на пол. Зашелестели страницы распахнувшего своё нутро тома. Треснул плафон люстры, наделав уйму осколков, осыпавшихся на ковёр с мягким серебряным звоном.

  Яна открыла глаза, и всё прекратилось.

  - Ловко, - ошалело выговорил Слава, смахнув с плеч несколько кусочков отвалившейся штукатурки.

  - Когда ты рядом, получается гораздо хуже, - поделилась девушка давним наблюдением. - Но, в общем и целом, полагаю, я способна и не на такое.

  - Как же они удерживали тебя? Не хочу сказать ничего обидного, но задачка эта не из лёгких.

  - Страх иногда бывает мощным мотиватором, - он встряхнула головой, желая поскорее избавиться от разрушительной мысли о том, какой глупой и доверчивой была. - Я считала себя опасной, опасной в первую очередь для сына. Сейчас начинаю понимать, что заблуждалась.

  Оба замолчали, переваривая всё сказанное и услышанное. Яна мельком глянула на циферблат часов и поняла, что безумно голодна. Разговоры о прошлом, по всей видимости, энергозатратная штука.

  Слава будто прочёл её мысли, предложив:

  - Давай прокатимся? Поедим где-нибудь в городе, - тут он поймал её испуганный взгляд и поправился, - хорошо, за городом. Знаю одно отличное местечко. Как тебе узбекская кухня? Я бы, конечно, предпочёл казахскую, но подобных изысков в заведениях нашего города днём с огнём не сыщешь.

  Она согласилась, впрочем, без особого энтузиазма. Перспектива выйти на улицу после всех этих месяцев сначала принудительного, а потом и вполне добровольного заточения, пугала и в то же время воодушевляла. Она собралась быстрее своего спутника, в мгновение ока влезла в купленные им вещи (с размером нижнего белья и колготок он попал в точку, а вот свитер и брюки оказались чуть велики, что девушку совсем не смутило; даже в этом не слишком презентабельном на вид, но очень тёплом и уютном наряде она впервые за долгое время почувствовала себя не просто человеком, а, ни много ни мало, женщиной). Когда подошёл черёд верхней одежды, Яна поняла, что не хватает головного убора. Ну да пустяк, подумала она, накидывая капюшон.

  Парень ждал её в коридоре. В тёмных джинсах и длинном пуховике до колен, распахнутые полы которого не скрывали одетой под низ свободной чёрной толстовки с надписью: Бруклин, сделанной на английском языке, он казался таким привычным, едва ли не родным. Её собственный гардероб удостоился высшей оценки: чарующей улыбки яркостью в добрых три сотни ватт.

  - Спасибо огромное, - сердечно сказала она, проводя рукой от головы до ног, - мне всё понравилось. Правда.

  - Я тебя умоляю, - он нетерпеливо притянул её к себе за рукав пуховика, сорвал с волос капюшон и водрузил на его место толстую вязаную шапку с меховым помпоном. По цвету она идеально сочеталась с курткой, тот же горчичный оттенок. Сложно поверить, что всё это он выбрал самостоятельно, без помощи женщины. - Вот теперь нравится МНЕ.

  Он дружески хлопнул её по плечу, но потом вдруг раздумал вести эту приятельскую партию. Наклонился и поцеловал в щёку.

  Ледяной змей в животе вышел из спячки, расправил тело, доселе свёрнутое в клубок тугих колец, заворочался, пополз куда-то выше. Нос обожгло смешанным ароматом его кожи, шампуня и туалетной воды. Вдыхая его всей грудью, она вспомнила о двух вещах: острой свежести июльского воздуха, пухнущего дождем, и запахе пепла от костра.

  На сей раз Яна пообещала себе, что сдержится, что ни при каких обстоятельствах не станет кидаться на парня с поцелуями и вообще будет отсранённой, бесчувственной, безучастной. Ей ведь это не нужно, она прекрасно обходилась без этого на протяжении двух лет (кажется, даже больше; супруг потерял к ней всякий интерес, едва узнав о беременности, и она ничуть не огорчилась, интимная сторона жизни всегда была для неё чем-то вроде испытания; зажмурившись и мысленно уйдя глубоко в себя, туда, где ничто не могло её потревожить или расстроить, она худо-бедно переживала эти двадцать минут, а после старалась вырвать из памяти малейший намёк на ощущение). И с первой частью нехитрого плана она справилась, простояла истуканом тот краткий миг, в течение которого губы Славы касались щеки, но дальше всё полетело в тартарары. Он не отодвинулся, как ожидалось, а обхватил её лицо ладонями (её всерьёз беспокоили его пальцы, лежащие на мочках ушей), притянул к себе, заставив вытянуться на цыпочках, и поцеловал. В губы. Мир закружился, словно её без спроса усадили на вращающуюся с максимальной скоростью карусель. Земля, или на чём она там стояла, ушла из-под ног. Не было нужды открывать глаза, чтобы понять - это происходило вновь. Радужный дымок исходил от её кожи и, струясь кольцами, формируясь в затейливые облачка, впитывался в него: в одежду, волосы, открытые участки плоти. Она чувствовала, что растворяется в нём, не видела, но ощущала, как внутренняя сила покидает её, притом с такой охотой, будто именно Слава был тем человеком, кому она хотела бы принадлежать на самом деле.

  "Твоя магия выбрала его, ему она решила довериться". Интересно, что бы это могло значить?

  - С ума сойти, - хрипло прошептал Слава, насилу отрываясь от её губ. Дыхание со свистом вырывалось у него из груди, на щеках и скулах выступил румянец. Должно быть, она выглядит не лучше, а чувствует себя... Ммм, дайте-ка подумать. Чувствовала она себя живой, бодрой, энергичной и очень целостной, будто только что совершила нечто безумное и одновременно с тем героическое: вынесла ребёнка из горящего дома или прыгнула с парашютом.

  Они стояли, прижавшись друг к другу, соприкасаясь лбами, взглядами, телами, носами. Говорить не хотелось. Слава уже облёк её мысли в слова, это и впрямь было сумасшествием, желать кого-то настолько сильно, что мутнело перед глазами, и к этому нечего добавить, кроме, разве что:

  - Поехали скорее, - взмолилась девушка, понимая, что теперь, средь бела дня, их не остановит ничто, поэтому, чем скорее они окажутся на публике и в людном месте, тем меньшее сожаление она испытает.

  Вышли в подъезд, спустились по лестнице, приблизились к массивной железной двери, за которой начинался мир, совершенно ею позабытый. Я смогу, я смогу, я сумею, мысленно твердила Яна, до боли в суставах сжимая ладонь Славы. Он нажал кнопку на домофоне, раздался протяжный писк. Душа ускакала в пятки. Ноги самостоятельно преодолели порог. Вязкий морозный воздух ворвался в лёгкие. Белизна снега, устилавшего двор, ослепила глаза. С мягким похрустыванием вдоль детской площадки прокатился автомобиль, подмигнув ей красными габаритными огнями. Туда-сюда с шуршанием сновали укутанные в меха, кожу и пух пешеходы. Одно лицо, другое, третье, клубы дыма от дыхания, стайка птичек устроилась на облысевшей яблоне, чирикают о чём-то...

  - Ты в порядке? - голос Славы у самого уха, но она не расслышала вопроса и неизвестно зачем кивнула. Пускай понимает, как хочет.

  Картинка перед глазами постоянно менялась. То внутренний двор стоящих квадратом пятиэтажек с покрытой изморозью качелей посредине, то небольшой скверик с заметёнными снегом скамейками, густо усаженный деревьями; то сплошная стена однотипных гаражей, разнящихся лишь цветом ворот. И прохожие! Как же много их было. Яна с отчаянием вглядывалась в лицо каждого, зная, что вот-вот в одном из них проступят знакомые черты: рыхлые губы жабьего рта, бугристые щёки, провисшие до самой шеи, тёмные икринки глубоко посаженных глаз, сияющие неистовством, дряблый нос-картошка с яростно раздутыми крыльями, сплошная полоса бровей, тронутых сединой. Уж она-то наверняка сумеет её отыскать! От Риммы Борисовны не скроешься, ложь она чует за версту. Неудивительно, что она в курсе, в чьей именно квартире Яна скрывается, где трусливо отсиживалась эти восемь дней. Знает она и то, чем эти двое занимались, будучи наедине. Греховодники!