КК 9 (СИ) - Котова Ирина Владимировна. Страница 37
— Благодарствую.
Тот хмыкнул, поднялся и пошел к воинам, варившим в котле кашу из крупы и сушеного мяса.
— Бери нож, — приказал профессор по-лорташски, и Алинка недоуменно посмотрела на него, потом на остальных спутников. Те так и продолжали глазеть.
— Лор… Охтор, здесь? — она от удивления не сразу перешла на местный язык.
— Здесь, — подтвердил он спокойно, и Алина больше не стала спорить. Положила сумку на землю, достала нож.
— Бей.
Она нервно бросилась на него — и он отклонился, развернулся, приставив нож ей к горлу и крепко прижав к себе — не дернешься.
— Плохо, — сказал недовольно. — Еще раз.
— Эй, Охтор, — раздалось веселое от костра, — зачем девку портишь? Порежешь, кожа нежная…
— Девок по-другому портить надо, — поддержал его другой.
Бойцы загоготали. Алина, выдохнув и чувствуя, как заливается краской, бросилась на Тротта, замахиваясь — и он снова увернулся, с каменным лицом выворачивая ей руку и заставляя согнуться и выронить нож.
— Плохо, — повторил он. — Ты все еще боишься поранить меня.
— Я так не могу, — прошептала принцесса и подняла на него злой взгляд, кривясь от боли в вывернутой руке. — Они смеются, смотрят.
От костра присвистывали, советовали щупать крепче.
— Это все не должно тебя отвлекать. Еще раз, — потребовал он. И Алина, сжав от обиды губы, нырнула к нему, целясь под ребра — и когда он дернулся перехватить, ударила крылом в лицо, нарочно, сильно, и, зажмурившись, полоснула ножом наискосок. Кажется, его она задела — но руку перехватили, ее саму развернули спиной, зажали горло локтем.
— Удушишь так, — крикнул кто-то укоризненно.
— Суров.
— Да дай нам, мы ее пожалеем.
Алина сжала кулаки. В этот момент она ненавидела и этих крылатых шутников, и весь этот ужасный мир, и даже…
— Я вас ненавижу, — процедила она по-рудложски.
— Говори по-лорташски, — сухо напомнил он ей в ухо. — Почему не вырываешься? Не сопротивляешься?
— Я не могу так, — прошипела Алина. — Не могу.
— Все это неважно, — ровно сказал он и отпустил. — Неважно, запомни. Еще раз.
Алина мрачно посмотрела на него, исподлобья, чуть качнулась в стороны, с сопением втягивая в себя воздух, и бросилась вперед.
Когда Тротт достаточно повалял ее по мхам полянки, а от усталости ей стали безразличны комментарии веселящихся бойцов и подниматься на ноги стало очень трудно — он протянул ей руку и так же ровно сказал:
— Достаточно. Иди, помоешься.
Она посмотрела на испачканные землей руки, на грязную уже одежду, молча подхватила сумку со сменной сорочкой и штанами и пошла вслед за ним под советы бойцов, как Охтору следует девку утешить. Губы ее дрожали, но она ни за чтобы сейчас не расплакалась. Алина была измотана, обижена и зла, в голове гудело, в горле царапали рыдания — и когда Тротт остановился на берегу, стягивая рубаху, она шагнула к нему, размахнулась, видя, как изумленно расширяются его глаза, только показавшиеся из ворота, и от души влепила ему пощечину. Голова его мотнулась в сторону, ее ладонь заболела.
— Хороший удар, — проговорил он сухо, высвобождая стянутые рукавами руки — и Алинка с мычанием, без слез, заколотила по его груди кулаками. И колотила до тех пор, пока он не взял ее на руки и прямо в одежде бросил в воду.
Алинка вынырнула, хватая ртом воздух, провела ладонями по мокрому лицу. С волос стекала вода, и она чувствовала себя униженной и несчастной.
Тротт стоял на берегу и смотрел на нее мерцающими глазами. Пахло мхом, сырой землей и свежей водой, и, словно в насмешку, поблизости весело верещала парочка местных ящеров.
— Не я оскорблял вас, — сказал он тихо.
— Но вы могли бы провести занятие не у всех на глазах, — принцесса зло шлепнула ладонью по воде. — Вы же знаете, что здесь за люди.
— Именно поэтому я и поступил так, а не иначе. Потому что вам нужно уметь защищаться в любых условиях, Алина. Вы слишком подвержены эмоциям.
Она много чего могла бы еще сказать — но не стала, молча выйдя из воды. Молча она помылась, поглядывая на отвернувшегося Тротта, молча нанесла мазь на натертую кожу — и потом, вернувшись на поляну, так и не сказала ему ни слова.
Максимилиан Тротт
Принцесса, поужинав, уселась на краю полянки, у того же ствола, у которого ранее ждала Тротта, слушая байки седоусого Верши. Макс расположился у костра, переговариваясь с бойцами, доедая кашу и периодически поглядывая в сторону угрюмой спутницы. Щека его горела, и он мрачно думал, что пережимает и серьезно пережимает. Но зато добился своего — теперь она относится к нему не лучше, чем в начале знакомства.
И это было хорошо. Потому что он достаточно долго жил, чтобы понимать, что именно он видит в глазах Алины Рудлог, когда она смотрит на него.
И что ему хочется сделать в эти моменты.
— А я просыпаюсь и думаю: вот диво-то. У меня в том мире в купальне чаша стоит железная, огромная, и в нее вода горячая сама из стены льется. Ванна называется.
— А если вернемся мы, как думаете, как жить-то будем? Там все совсем другое.
— Источник подскажет как. Подсобит.
— А я воюю. Не повезло, здесь эти твари, и глаза закрываешь — и там те же твари. Оружие чудное в том мире. Труба, а из нее огонь льется. Охонгов легко палить такой.
Макс, краем уха слушавший эти разговоры, снова покосился на принцессу — она, прислонившись боком к папоротнику, безучастно смотрела куда-то в сторону, и красноватые отблески костра играли на ее лице и крыльях.
— Умаялась девка-то, — вполголоса сказал один из дар-тени, Утреша, тот, что первым предлагал за нее золото. Он разложил на коленях и штопал куртку, которой зацепился за сук. Куртка была кожаной, крашеной охрой в тускло-красный. — Но хороша, не жалуется. Наша порода, сразу видно. Не то что мои бабы.
— Суров ты с ней, — поддакнул второй, молодой. — Как бойца учишь.
Макс пожал плечами, продолжая жевать. Ответов эта болтовня не требовала. Трогать принцессу никто не тронет — еще в поселении решили, и даже если соблазн у кого есть, попробуют умыкнуть — его свои же порешат за нарушение соглашения в пути. До похода на поединок за принцессу никто не решился, а после, в долине Источника, могут и попробовать вызвать его.
— А я бы ее берег, — пообещал Утреша, словно подслушав его мысли. — И золота бы за нее не пожалел. Спала бы у меня на перинах, ела вдоволь, только взор услаждать оставалось.
— Только взор? — хохотнул кто-то еще.
— А что? — серьезно парировал Утреша. — С бабами я не суровый, а эта вот какая нежная, красивая. Обижать не буду, женой возьму.
— Да тут каждый возьмет, — отвечали ему почти хором.
— Охтор еще ее так пару раз поломает, так она сама от него сбежит, — хохотнул седоусый Верша. — Вон как обучает.
— А и правда, зачем? — заинтересовались бойцы. Все уставились на Макса. Он прожевал, счистил лепешкой остатки каши с хитиновой легкой тарелки, отправил кусок в рот и только потом ответил:
— Видите, слабая какая? Худая, ножки-ручки тоненькие, боится всего.
Бойцы все повернулись к Алине, и плечи принцессы напряглись. На мужчин она не смотрела. А зря — потому что разглядывали ее сочувственно и даже жалостливо.
— Ищут ее, говорил уже. Ищут, не хотят, чтобы она в верхний мир вернулась, в жертву богам хотят принести. Если найдут, хочу, чтобы могла защититься.
— Куда ей против наемника, — буркнул Верша. — Не смеши.
— Ножом ткнуть успеет, а бегает она быстро, — ровно проговорил Тротт. — Главное, чтобы рука не дрогнула. Потому и учу так.
— Руки синие, так учишь, — проговорил Утреша с упреком.
Макс глянул на Алину — та сидела, по привычке своей обхватив руками коленки, — и отвел глаза. На запястьях ее и выше действительно была россыпь синяков от его пальцев.
— Ей тебя бояться надо, а она нас почему-то боится, — поделился боец, который днем шел в патруле перед отрядом. — Белеет вся, как кто подходит ближе. Мы тут с Хоршей, — он кивнул в сторону еще одного, грузного, с повязкой на голове, — хотели подойти, орехами угостить, так думали, лужу сделает от страха. Чего испугалась?