Статус-Кво (СИ) - Лимова Александра. Страница 19

- И вот собственно… Я вроде все это понимаю, все знаю и… а как будто и не хочется ничего. Я тебе клянусь, что я не знаю, как это объяснить. Не хочется вообще ничего. Стараться там, что-то делать…Нет, если, конечно, что случится, я даже думать не стану, хоть снова и подъезды, ведь это моя семья… Но вот в эти года, когда все как бы стабильно… Кирилл вон старается, если и косячит то трясется как осина, что папа узнает. Наверное, он опасается, что его тоже могут вышвырнуть без всего… он дурак, зачем этого бояться? Меня же отец не вышвырнул, хотя у меня столько косяков и пара позоров в прессе, но там не особо сильно. Ну, еще две статьи за хулиганство и три… а нет, четыре административных взыскания... Много великих подвигов за моими плечами, короче. Не вышвырнул меня за это, не шваркнет и его. Папа нас любит. Все, что у него есть сейчас, все это ради нас. Он пьет редко, но была пара моментов, когда он сказал, что если бы не мы с Киром, он бы пальцем не пошевелил, когда его сильно подкосило в первый раз. Он хотел для нас только самое лучшее, элитное, чтобы мы не знали вообще бед, иногда, правда, не совсем получалось. Он всегда просит прощения за тот свой день рождения…

Невесело усмехнулась глядя на его свою ногу, лежащую на его бедрах. Заговорила не сразу и очень тихо.

- И наверное… Просто… Ну хуй знает. Я же понимаю это все. Просто понимаю, Кира вот сижу осуждаю, а между тем он хоть что-то делает, старается как-то. А я… знаешь, это как с похмелья – почему-то вообще ничего не хочется, мотивации никакой нет и в голове мутно все так, планов нет, целей нет… Нет, они как бы есть, цели эти… но приземленные только, обрубочные какие-то, какие-то… блядь, не знаю.. Не знаю я как описать это все. Психолог мне двигал тему, что мое… сейчас… слово такое смешное еще… дивиантное поведение это способ обратить на себя внимание папы, типа я маленькая девочка, сломленная разводом. Ага, блять. Я больше всего боюсь, что он просечет о глубине этого моего девиантного поведения. Он поорет, накажет, деньги там отнимет, а потом остынет и простит. Казалось бы, вот чего в этом такого страшного, все равно же простит, но у него иногда взгляд такой… не знаю… разочарованный, что ли. Я не могу это понятно описать, просто… внутри как-то больно от того, что ему больно, хотя я многое в нем вот… не то что бы ненавижу, но как-то принять не могу, а все равно вот именно этот взгляд как будто по живому режет. Я Киру говорила об этом, он не понимает. Он боится его, поэтому косяки скрывает. Я тоже боюсь, да, но у меня первоочередной страх вот этого взгляда. Поэтому всю эту хуйню, которую вытворяю, скрываю. Скрываю и все равно вытворяю. У меня с башкой что-то не то. Даже к психиатру обращалась… Об этом никто не знает. Психиатр сказал, что все у меня нормально и к нему мне пока рано. Прикольный мужик, даже думала, может в мед поступить, тоже в психиатрию пойти, у них там интересно… Вот… Не знаю я, Ром. Не знаю, что со мной не так и никто не может ответить…

Повисла гнетущая тишина. Я не смотрела на него, но чувствовала, что он смотрит на меня. Поднялся и пошел в ванную. В стекле полуоткрытой двери я с каким-то мертвенным оцепенением следила за ним, смотрящим на себя в зеркало. Усмехнулся себе, покачал головой и открыл воду. Осторожно склонился и окатил лицо каплями.

Вырубил кран, уперся ладонями в столешницу, опустив голову, закрыв глаза и прикусив губу. Почему-то это больно кольнуло сердце. Что-то было в этом такое… интуитивно понятное, но которое четко сформулировать и обозначить не можешь. Особенно взбудоражило кровь, шепчущую в голове приказ встать и подойти к нему, тот факт, что он не знал, что я вижу его.

Он пошел на выход, на ходу утираясь рукавом халата, я торопливо отвела взгляд в бокал с остатками виски и внутри напряглась, когда он снова улегся рядом. Щелчок зажигалки, сигаретный дым и его негромкое, но твердое:

- Я научу.

Внутри что-то оборвалось, рассыпалось в горячее, вязкое непонимание. Удивленно перевела на него взгляд.

- Что?..

Усмехнулся, не глядя на меня и не ответил, снова затягиваясь сигаретой и глядя потемневшими глазами в сторону балкона.

- Что ты имеешь в виду? – мой голос почему-то дрогнул.

- Скудоумная ты. – Прохлада с тенью сарказма.

Прежде чем я ощутила боль от подлого выстрела, когда так поздно осознала, что настолько глупо открыла личное, он дернул меня за плечо. Еще мгновение, и я, расплескав алкоголь, оказалась под ним. И застыла глядя в глубокие серые глаза.

- Ответ-то на поверхности, чудо мое. И не психолог, не психиатр тебе его не дадут. Роют глубоко. – Снова усмешка, снова прохладная, но вот выражение глаз…

Что-то в них такое, идущее резонансом с привычными для его голоса интонациями. Почему-то не могу пошевелиться. Ощущаю, как противно липнет намокшая ткань к телу, а пошевелиться не могу. Внезапно до меня доходит. Злость вспыхивает ярко и мощно, с силой отталкиваю, а он только сильнее прижимается.

- Мне твоя жалость не нужна, понятно? – тихим рычанием сквозь зубы. – Вот от тебя точно не нужна! Мне вообще ничего от тебя не нужно! Иди ты на хуй, скотина!

- Агрессия, когда больно. – Горькая усмешка и прикус нижней губы. – А ведь больно почти постоянно, верно?..

- Ты… ты чего, блядь, моим психологом заделался?! Господи, уши развесила, идиотка! И кому распиздела-то! Лисовскому! Что, блядь, провел анализ и вывел новые точки, на которые теперь можно будет давить?!

- Говорю же скудоумная ты. – Глаза улыбаются, руки сжимают мои плечи.

- Хватит хуйню городить! И отпусти меня! Посмеешь хоть…

Договорить он мне не дал. Впился поцелуем. Грубым, жестким, странно необходимым. Вцепилась в его плечи, чтобы оттолкнуть и… притянула ближе. Вжалась, раздраженно и зло вкушая темные дары безумия, бывающего таким щедрым, когда меня касались его губы. Не могу, сука… Больше не могу… Что вообще происходит?..

Отвернула голову, уперлась ладонями в его грудь и зажмурилась, успокаивая свой дрожащий непонятно от чего мир. Полный и беспредельный хаос. Анархия в голове, борьба всего и со всем. Хочется рыдать, слабо, бесконечно глупо, как тогда, с Киром… Хочется. Сцепляю зубы до скрипа, рвано выдыхая и беру в тиски творящийся в голове апокалипсис.

Чувствую, что отстранился. Дышать становится как будто бы легче. Сажусь на постели, безотчетно отодвинувшись и сожалением глядя на бокал, оставшийся у его ноги. Длинные пальцы поднимают хрусталь и выливают в него остатки из бутылки. Пригубил и не глядя на меня протянул мне.

Пальцы дрожат, а губы почему-то прикладываются именно к тому месту, где он пил. Его краткое, ничего не значащее движение, чтобы лечь поудобнее, а я инстинктивно отодвигаюсь. Замечает. Усмехается, только невесело. Снова закуривает и смотрит в потолок. Дает время, не настаивает. Дает паузу, так мне сейчас необходимую. Худшее во всем этом – он прекрасно понимает меня, мое состояние. И мне страшно представить почему.

Прикрываю глаза, усмехаюсь. Столько выпила, а будто вода, а не крепкий алкоголь. Мозг, обуянный почти уже подчинившимся хаосом выдает с вызовом и отзвуком агрессии:

- Вот чего тебе надо, Лисовский? Вот нахер мы с тобой в Ромео и Джульетту тут играем?

- Пф. Вот еще. Мне от тебя ничего не надо. Трахаешься охуенно. – Голос вроде надменный, с ноткой насмешки и с тенью тщательно скрываемого чувства, что… его это задело. – Ромео и Джульетта, ага, да. Я б назвал это «скудоумная меж двух огней».

- У тебя есть удивительное качество, Лисовский. Вот вроде говоришь всего лишь язвительно, а вздернуть тебя хочется, как будто фашистские речи толкаешь.

- О, меня не раз пытались за это вздернуть. Коли у нас тут с тобой вечер откровений… скажи мне, как ты думаешь, почему «Легроим»?

Попытка отвлечь тем, что мне действительно может быть интересным. Снова понимание, что с моим состоянием и как его скорректировать. Усмехаюсь и, отпив, отдаю ему бокал, принимая протянутую сигарету и его правила. Покорно задумалась. Ничего толкового не придумала.