Я родилась пятидесятилетней. Книга вторая (СИ) - Веселая Мария. Страница 81

Садиться я не собирался. Но замер и злым голосом напомнил:

— Я жду фото твоего пустяка, Белла.

И надеюсь, что там будет присутствовать надпись: «Внимание, разыскивается». Чисто ради очистки моей тёмной совести…

Подняв бровь, девушка смерила меня неприветливым взглядом, отвернулась, спокойно подошла к столу, открыла ежедневник в самом начале, отклеила фотокарточку и мрачно протянула её мне.

— Читай вслух, что написано на обороте, Каллен, — её голосом можно было навсегда заморозить Африку.

Она протягивала фотографию картинкой вниз. Взяв снимок, я вчитался в неаккуратный, немного детский, незнакомый почерк: Света+Тутти+Белла=Любовь навеки! Ниже стояла дата с пояснением: 9 октября 1995 года, младшая школа Финикса. А Боб какашка.

Определённо, это писала Света, а не Белла…

Десять лет назад… Я вспомнил, что когда мы с Элис и Беллой говорили о замужестве, девушка признавалась в детской влюблённости. С мрачной решимостью перевернув снимок, я приготовился увидеть пухлощёкое лицо сопливого соперника, но увидел нечто совершенно неожиданное… Две красивые маленькие девочки, из которых в тёмненькой я безошибочно узнал свою любимую, шутливо целовали с разных сторон… Куклу! Фарфоровую куклу-мальчика, чёрт возьми! Бледная кожа, тёмные глаза и чертовски похожего оттенка волосы куклы произвели на меня такое же впечатление, если бы Эмметт неожиданно вбил меня в землю. Вниз головой. По пятки… Разумные мысли стремительно разбежались.

Белла вздохнула:

— Тутти мне купил в Форксе папа. Была тут шестнадцать лет назад лавка старьёвщика… Я увидела его в витрине и влюбилась. Когда папа купил его, Тутти был даже выше меня. Я не любила игрушки в детстве, так что родители обрадовались, что я хотя бы с чем-то начала играть.

Я вспомнил мысли шерифа, который безуспешно пытался вспомнить, кого я ему напоминаю. Детскую игрушку Беллы, вот кого…

— Когда они развелись, единственное, что я взяла с собой в Финикс отсюда, был этот мальчик, — тихо продолжила Белла. — Я очень боялась, что не найду никого, с кем могла бы делить свои мысли и некоторые секреты. Наверное, он единственный в этом мире знает обо мне всё, хотя мне повезло встретить Свету. Мы с ней всегда росли, опережая своих сверстников, особенно мальчишек. В тот день Свете подставил подножку одноклассник, она упала и заплакала. В отместку я свалила тому парню землю из цветочного горшка за шиворот. Его до выпускного звали Гортензия… А мама в тот день, забирая нас от директора, принесла Тутти. И мы тогда поняли, что мальчишкам до нашего принца далеко.

Я улыбался, слушая её чуть грустный голос, с которым она вспоминала детство, и смотрел на маленькое фото. На миниатюрную девочку с голубым рюкзачком. На её белые гольфики, туфельки с цветочком. На чёрное строгое платьице, которое наверняка выбирала она сама. Неужели я мог действительно поверить, что моя серьёзная малышка влюбилась в кого-то в младшей школе? Воистину, ревность ослепляет!

— Когда я увидела тебя впервые, то не ожидала, что ты будешь так похож на моего Тутти.

Я вспомнил её взгляд в столовой. Узнавание! Мне не показалось…

— Как-то так повелось, что я в мыслях частенько тебя так называю. Так что ревность действительно пустяк в этой ситуации. Просто недопонимание…

Выдохнув, я притянул девушку к себе. Ей снился я! Мне она призналась в любви во сне…

— Ты только из-за Тутти на меня злился или за вчера всё-таки тоже? — осторожно спросила Белла, робко дёргая верхнюю пуговку на моей белой рубашке.

Опасное воспоминание о других пуговицах заставили меня задержать дыхание и сглотнуть выступивший яд. Когда я открыл глаза, Белла смотрела на меня своими большими невинными глазами, снова выбивая из колеи.

— Ты невозможная, невероятная женщина, душа моя… — простонал я, наклоняясь к её губам. — Почему-то ты очень легко приняла мою сущность и даже заставила взглянуть на неё иначе… Но, кажется, ты не осознаёшь, что перестав быть человеком, я всё равно остаюсь мужчиной…

Её правое ушко чуть покраснело от моих прозрачных намёков.

— Ты сам разбудил во мне это, — напомнила она, имея в виду последнюю биологию.

— И я не снимаю с себя ответственности за это.

Нужно было убрать нотки самодовольства, наверное…

— И что? Теперь мне нельзя к тебе прикасаться? — надулся самый очаровательный песец.

Я вздохнул.

— Просто помни, что я не человек, душа моя. И что для тебя я вдвойне опасен.

— Ты думаешь, что всё бы упростилось, будь ты человеком? — внезапно спросила Белла. — А мне кажется, мы бы просто не встретились. Ну, или мы не обратили бы внимание друг на друга.

Я не знал, как сложилась бы наша судьба, будь я человеком, но…

— Если бы моё сердце билось, душа моя… — я многозначительно замолчал, а Белла закатила смеющиеся глаза:

— Ну, давай, скажи банальщину, что билось бы оно только для меня, — кокетливо хихикнула она, отворачиваясь от меня в притворной обиде.

Я не дал ей спрятаться под одеялом в очередной раз.

— Нет, — мой бархатный голос и холодное дыхание возле шеи заставляли бегать мурашки по её красивой гладкой коже, — оно бы остановилось на твоей шутке про курсы телепатов, душа моя…

Белла вспыхнула, фыркнула, высвободилась из моих объятий и убежала в ванную комнату, забыв свои мягкие утиные тапочки.

Мне же оставалось упасть лицом в подушку с её нереальным запахом и посыпать голову пеплом.

Подумать только, я сходил с ума от ревности к детской игрушке… Будто бы ревности к голубому стилисту недостаточно!

Всё, больше никаких секретов! Я выпытаю у девушки всю информацию! Потому что третьего такого позора моя гордость не перенесёт…

***

— Это так странно, — Белла перебирала мои волосы с самым задумчивым видом.

— Что именно? — мягко спросил я, лаская клавиши, позволяя вдохновению эксперименты над новой мелодией.

Девушка замолчала, наслаждаясь звуками, а, может быть, специально раззадоривая моё любопытство, пока я не перестал играть и не усадил её к себе на колени, требовательно заглядывая в такие говорящие глаза цвета тёмного шоколада.

— Всё это… — её сердце ускорилось, пока она неуверенно подбирала слова, кусая губы. — Ты не должен был полюбить меня, Эдвард… Точнее, мне так кажется… Тебе было суждено влюбиться в нежную, неловкую девушку, скромно краснеющую от твоих комплиментов… Ты должен был написать ей колыбельную, которая бы растрогала глупышку до слёз… Ты должен был видеть в ней милого, храброго морского котика, который бы терял сознание от твоих поцелуев и, конечно, не вынуждал тебя бегать по лесу с азартными криками: «покатай меня на своей спине, большая черепаха»… — мы улыбнулись общему воспоминанию, но потом Белла с сожалением покачала головой и спросила:

— Как пума мог спутать милого морского котика и вероломного, немного вредного песца?

Пока я с трудом пытался представить себе образ той девушки, которую мне пыталась напророчить любимая, в наш тет-а-тет вмешался вернувшийся из гаража Эмметт:

— Морские котики, черепахи, песец, пума… Дочка шерифа, ты выкурила энциклопедию животных? Имей в виду, я не согласен на сопливую краснеющую сестричку, которая не поймёт и половины моих шуток.

Белла закатила глаза:

— Эмметт, я хотела мягко и плавно перейти от фауны к пестикам и тычинкам, ты опять всё испортил! — в громком шёпоте Свон звучало наигранное возмущение.

— Ааа, ну, да… Эдвард любит долгие прелюдии… — брат понятливо кивнул и легко подыграл ей. — Понял, принял, испарился…

Исчезая, Эмметт громко подумал о том, что благодарен мне за этот выбор. Хотя он бы простил Белле даже скромность за один тот первый снежок, который она метко метнула мне в голову вместо официального знакомства.

— Чему ты улыбаешься? — Белла опять закусила губу, кажется, что она даже не заметила этого короткого перерыва на шутки с Эмметтом.

Для неё основная тема не менялась… Мне всегда было смешно сравнивать мышление любимой со среднестатистически женским. Её невозможно было отвлечь, если тема действительно её волновала. Уловки не работали. Она их просто не замечала.