Песочные часы (Повесть) - Бирзе Миервалдис. Страница 31

Собаки полаяли и разбежались. Олеандр обронил на одеяло листок. Лист почти как у ветлы, длинный и заостренный. Больше он уж не прирастет к ветке. Несколько месяцев тому назад этот листок еще таился в черноземе и окружающем воздухе — атомы углерода, азота, кислорода, железа и других элементов. Затем свершилось чудо — атомы образовали живой лист. Теперь же ветер сдует его с балкона на землю. Там он перегниет вместе с листьями яблонь и еловой хвоей. Снова будут атомы азота, углерода, железа и других элементов. «Я — не лист. Я думаю. У меня есть сын».

Эгле кольнуло в сердце, и он положил под язык таблетку валидола, ощутив во рту приятную свежесть мяты. Как сказал Декарт, человек — это мыслящая тростинка. Пожалуй, человеку надо бороться за то, чтобы стать мыслящим дубом.

Теперь по ржаной стерне разгуливали галки; при каждом шаге они кивали головами и подбирали осыпавшиеся зерна. Эгле положил на колени кусок картона, на него лист бумаги и начал писать.

Немного погодя явилась лаборантка. Очередной анализ. Потом пришел Берсон и стал рассказывать про дела в санатории. «Между прочим, — сказал он, — больные уже начали копать бассейн, предусмотренный новым проектом».

— А как со скульптурами? Мурашка — безбожный лодырь. Неужели он думает, что сам будет жить вечно. Ты съезди к нему и скажи только одно: у меня нет времени на долгое ожидание. Не потому, что я себя плохо чувствую, но просто, чтобы он не бездельничал.

— Лейкоцитов на сотню больше. — Берсон закурил и глядел вдаль, куда-то за речку.

«Берсон смотрит невидящим взором, стало быть, его внимание занято тем, чтобы изображать спокойствие», — отметил про себя Эгле.

— Ты мог бы приврать и побольше.

— Сегодня тот самый счастливый случай, когда не надо врать.

Выполняя просьбу Эгле, Берсон под вечер приехал в Ригу и постучался к Мурашке.

За дверью что-то произнесли, но, к счастью, Берсон не понял, что именно. А Мурашка сказал:

— Я убью всякого, кто посмеет мне мешать, — и лишь после этого, любезно улыбаясь, отворил.

Берсон вошел. Мурашка катал в руках ком глины, коим и намеревался убить пришельца.

В мастерской сидела молодая женщина с лоснящимися черными волосами, на вращающейся подставке лежал голубовато-серый ком глины, в нем уже угадывались черты модели.

Берсон обошел вокруг женщины и подставки с глиной, деликатно заметив:

— Очень жаль, что в глине не передать цвет ваших волос. — Затем обратился к Мурашке: —Я прибыл, так сказать, по поручению Эгле.

— Как его дела, поправится теперь?

— Надеемся. Говорят, вы обещали эскизы скульптур для нашего парка.

— Я много чего наобещал в своей жизни, в особенности женщинам. — Мурашка невинно улыбнулся. Глядя на его седые кудри, трудно было поверить, что женщины воспринимали всерьез его обещания. — Осенью эскизы будут готовы.

— Осенью… Видите ли, операция переутомила его. — Берсон пытался найти слова поубедительней. — Понимаете, теперь ему надо бы во всем потакать. Это было бы весьма полезно с точки зрения психотерапии. Если бы вы привезли эти эскизы теперь…

— Я полагаю, к осени…

— Лучше бы теперь. Это для него лекарство. Всего хорошего!

Берсон кивнул брюнетке и направился к двери. Провожая его, Мурашка уже не улыбался.

— Скажите, в каком состоянии Эйдис? По-честному!

— Применили новейшее средство на данном этапе развития медицины.

— Не забывайте, что долг врача иногда говорить правду.

Больше Берсон не избегал взгляда Мурашки.

— Эгле в таких случаях говорит: обычно надежда умирает только вместе с человеком. Мне к этому добавить на сей раз нечего.

После ухода Берсона Мурашка усадил брюнетку на тахту, насыпал ей на колени конфет, дал несколько иллюстрированных журналов и сказал:

— Отдохни.

Затем он вывалил прямо на пол целую кучу рисунков, фотографий санатория и принялся перебирать их и рассматривать, что-то обдумывая.

— Отдохнула, — спустя час напомнила о себе женщина, на что Мурашка, разминавший в деревянной квашне глину, ответил:

— Отдыхай, отдыхай. Если б я был красив, как ты, я отдыхал бы всю жизнь.

Целую ночь не гасла мощная лампа молочного стекла над подставкой с глиной и Мурашкиным лысым затылком. Когда же ее выключили, в комнату вполз серый и немощный свет раннего утра. Мурашка присел отдохнуть на пьедестал своего «каменного сына».

В комнате быстро светлело. Со стороны моря пришел отсвет зари, окрасивший белизну облаков над городскими крышами в бледный винный цвет. Мурашка вынул из рукава старого халата, лежавшего в углу мастерской, котенка и положил его спящей женщине на грудь.

— Пора вставать. Тебе на работу, — вполголоса будил он ее.

Спросонок женщина машинально скинула с себя котенка и сказала:

— Фу, нахал.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил Мурашка и снова подошел к подставке, куда за ночь взобрался глиняный мальчишка и с гордостью потрясал пойманной рыбой, наверно, первой в его жизни добычей; рыбина была немногим короче рыбака. Рядом с мальчиком стояла девочка с косичками и большой ромашкой на плече.

Эгле, как обычно, лежал на балконе, закутанный в клетчатое одеяло. На перила сел крапивник и покачивал длинным хвостом, делая утреннюю зарядку. Герта уже вышла на работу. Эгле тоже надоело лежать и бездельничать, но стоило встать, как голова начинала кружиться. Однако если нет сил устоять на двух ногах, то на помощь может прийти третья — толстая клюка. Ведь обещал же он вылечить доверчивую Лазду и недоверчивого Вединга. Не сочтут ли его теперь дезертиром? Скажут, увидел, что ничего не выходит, вот и не показывается. Честность — вещь вроде бы неощутимая, за нее даже кило хлеба не купишь, но она свойство человека, она необходима, чтобы был человек.

И если мы унаследовали добытые бесконечно длинной чередой поколений честь и честность, то обязаны беречь их. Ни болезнь, ни смерть не снимают с нас этой обязанности. Надо пойти хоть на один обход. Ведь и Алдеру он обещал не уходить из санатория.

Эгле перекинул через перила сливовую косточку, и та угодила прямехонько в нос Мурашке, приближавшемуся к веранде со свертком под мышкой.

— Рука у тебя точная, ничего не скажешь! Хорошо, что ты не бросаешься тыквами! — крикнул снизу Мурашка.

Спустя минуту Мурашка уже сидел рядом с Эгле.

— Здоровье как? — спросил он первым делом.

— Хорошо, и будет еще лучше, — ответил Эгле, и Мурашка не распознал под морщинами его улыбку серьезно это сказано или нет.

— Так пусть станет еще лучше. — Мурашка вытащил из кармана длинную бутылку вина и поставил рядом с лекарствами. — Это здорово улучшает кровь. Имеются сведения, что ты и сам иногда рекомендовал его больным.

— Ну, братец, если бы врач употреблял все, что прописывает другим, то он в два счета… — Эгле выразительным жестом воткнул палец в небо, но Мурашка уже успел откупорить бутылку. Эгле выплеснул лекарство из стаканчика в кадушку с олеандром и протянул Мурашке.

— Каждому по способности.

Себе Мурашка налил в кружку. Они выпили, затем Мурашка потянулся за своим свертком. В нем оказались четверо глиняных ребятишек — девочка с цветком на плече, мальчик, наподдававший ногой мяч, еще одна девочка — она гладила кролика величиной с нее самое — и мальчик-рыболов. Затем Мурашка развернул эскиз.

— Вот здесь, напротив главного фасада, эта девочка пусть охраняет клумбу с цветами, мальчишка — ловит рыбу в бассейне.

Эгле явно заинтересовала работа скульптора.

— А у тебя губа не дура. К тому же ты работаешь довольно скоро.

Мурашка горделиво вскинул голову.

— Если я возьмусь за дело!.. Эх, поглядел бы ты, какая у меня сейчас модель! — И он пальцем нарисовал в воздухе контуры женской фигуры.

— Опять влюблен?

Мурашка вздохнул.

— Что поделаешь — нелегко мне с моим мягким сердцем.

— Да, разные бывают на свете тяготы, — согласился Эгле. Он налил вина в Мурашкину кружку. — Нравится?