Лабиринт (СИ) - Грушевицкая Ирма. Страница 2

— Черт!

Потревоженная голова нещадно болела, да так, что, не удержав стона, мужчина снова повалился на кровать. И зачем он так напился?! Ведь знал, что алкоголь только усугубляет головную боль. Надо было сразу ехать домой, а не вливать в себя виски в безуспешной попытке ее заглушить. Можно было попросить у официанта, или как там они называются в этих заведениях, таблетку, но Мэтт Крайтон не признавал слабости ни в себе, ни в других людях. Тем не менее сейчас он отдал бы что угодно за стакан воды и таблетку обезболивающего.

Собрав волю в кулак и стараясь не делать резких движений, Мэтт осторожно приподнялся и снова сел в кровати. Он еще раз обвел глазами странное помещение, дивясь тому, как человек в здравом уме может здесь жить. Самым ярким пятном здесь была эта нелепая подушка, на которой он проснулся. Именно по ней, а также по одеялу в цветочек Мэтт понял, что квартира принадлежит женщине. Все остальное — мебель, стены, старенькие жалюзи на окне, были чистымы, но не несли на себе отпечаток дома. Хотя, разве не то же самое можно сказать о его роскошном пентхаусе с видом на озеро Мичиган. Нет, никакой разницы между ним — местом, где обстановка меняется раз в полгода согласно модным тенденциям — и этой квартирой не было. Место, чтобы спать — ничего более. Но если для него, одинокого мужчины, это был осознанный выбор, то что это за женщина, которая делая его, выбирает подобный аскетизм.

Надо прекратить анализировать. Это совершенно не помогает от пульсирующей в висках боли. Мэтт встал и на нетвердых ногах прошелся по комнате. Кто-то снял с него ботинки, оставив в брюках и рубашке, которые после проведенной в них ночи выглядели изрядно помятыми. Это ерунда, главное — найти пиджак, в котором должен быть телефон и бумажник.

Он нашел его на маленькой кухоньке, которая примыкала к комнате. Аккуратно разглаженный пиджак висел на спинке старого деревянного стула, стоящего рядом с покрытым дешевой бумажной скатертью столом. А на этом столе ровно посередине стоял полный стакан воды и — о, чудо! — знакомый бело-зеленый бутылек. Спасибо Господу за малые радости!

Мэтт бросил в воду сразу три таблетки аспирина, еле дождался, когда они растворятся и жадными глотками осушил стакан. После этого опустился на стул, вытянул руки на столе и положил на них голову. Как хорошо!

Когда боль начала отступать, Мэтт позволил себе открыть глаза и сразу увидел сложенный пополам лист бумаги, который он пренебрежительно отбросил, потянувшись за стаканом. Взяв его одной рукой, Мэтт развернул листок и попытался сфокусироваться на расплывающихся строчках. Несколько раз он прочитал послание, написанное красивым, каллиграфическим почерком. Там был указан адрес, где он находится «чтобы Вы смогли вызвать такси», уверение, что в ванной он найдет все, что нужно, а также просьба, уходя, посильнее хлопнуть дверью, «…до характерного щелчка. Вы поймете, о чем я».

Все это было странно. Очень и очень странно. Мэтту совершенно не хотелось принимать здесь душ, но посетить ванную комнату однозначно стоило.

Никакой ванны здесь, разумеется, не было. Зато была душевая кабина, занавешена пластиковой шторой. Рядом с щербатой, но чистой раковиной на невысоком табурете лежало белое пушистое полотенце, нераспечатанная зубная щетка и новый кусок мыла. Все было приготовлено для него. Изучая этот банный натюрморт, Мэтт пытался разобраться в своих чувствах. Прилагательного «трогательный» в его лексиконе никогда не было, но это мыло, этот аспирин и заботливо повешенный пиджак, и доверие, которое хозяйка обезличенного дома оказала ему, оставив одного — все это его, действительно, трогало. Мэтт не мог вспомнить, когда в последний раз кто-либо о нем заботился по доброй воле. За заботу, как и за все остальное в жизни, Мэтью Крайтон привык платить.

Он все-таки принял душ. Почему-то казалось, что это будет важно для той, кто, вернувшись, увидит, что он не пренебрег ее гостеприимством. Вода была чуть теплая, но это даже было хорошо: с ее помощью головная боль полностью прошла, и, выйдя из душа, благоухая дешевым земляничным мылом, Мэтт снова почувствовал себя человеком.

Он вернулся в комнату. Его ботинки стояли у кровати, строго параллельно друг другу. Непонятно почему, но в этом Мэтт снова углядел непривычную для себя заботу. Неожиданно он очень пожалел, что совершенно не помнит вчерашнего вечера, вернее, ту его часть, которая привела его в этот дом. Наверняка, он ехал на такси и, наверняка, не один, но никаких воспоминаний о своей спутнице у него не было. Черт, а ведь он заинтересовался. Да, это смешно, но Мэтту нестерпимо захотелось узнать, кто она.

Еще раз, теперь уже внимательно, он оглядел комнату. Кровать, на которой он спал, занимала ее добрую половину. То, что находилось рядом с кроватью, накрытое пледом, оказалось полуспущенным надувным матрасом. Под пледом Мэтт обнаружил подушку в нарисованной на нее мультяшной Красавицей, вероятно, составляющей пару поразившему его ранее Чудовищу. Глядя на это неудобное ложе, Мэтт испытал глубокое потрясение, осознав, что именно на нем хозяйка квартиры провела прошлую ночь.

Вещей у нее оказалось немного. Да, в попытке выяснить что-либо Мэтт открыл дверцы встроенного шкафа. Это было верхом неприличия, но внутри него поселилось странное и совсем не обоснованное чувство, что у него есть на это право. Два вполне приличных костюма — темно-синий и черный; три совершенно одинаковых белых рубашки, вероятно, одеваемых под них, маленькое черное платье, заботливо накрытое прозрачным чехлом. На полках он обнаружил аккуратно сложенные свитера более ярких расцветок, чем остальной гардероб и несколько пар брюк. Обувь в шкафу стояла так же ровно, как и его ботинки — носочек к носочку. Из шеренги удобных и практичных туфель на низком каблуке выбивались розовые кеды, украшенные вышитыми бабочками. Они выглядели здесь чужаками, как и сам Мэтт, но их вид неожиданно его подбодрил.

— Значит, не во всем ты согласна с тем, что тебя окружает, — сказал он розовым кедам.

Ему честно не хотелось уходить. Здесь было пусто, неуютно, но чем-то эта квартира цепляла Мэтта. Цепляли старые книги в дешевых обложках. Цепляло отсутствие телевизора и лампа в виде садового гнома с отбитым носом. И шкатулка с немудреными сокровищами — несколько пар дешевых серег и цепочка с медальоном, в которые, обычно, помещают фотографии. Он не должен был этого делать — да он вообще не должен был здесь находиться — но Мэтт его открыл. Медальон оказался пустым, как и вся квартира. Ничего! Ни бланков счетов, ни чековых книжек, ни даже телефона. Женщина, которая жила здесь, хотела остаться не узнанной. Что ж, вероятно, он не имел права отказать ей в такой малости.

Смысла задерживаться дольше не было. Перед выходом Мэтт вернулся на кухню за еще одним стаканом воды. Открыв холодильник, он снова испытал шок: початая бутылка питьевой воды, полупустой галлон молока и — Мэтт даже открыл морозильную камеру — и все. Он открыл единственный навесной шкафчик. Хм, уже кое-что: банка растворимого кофе, чай, коробки с сухими завтраками, несколько плиток шоколада — на такой диете она скоро перестанет влезать в свои маленькие костюмы.

Мэтт повернулся к столу за стаканом и краем глаза углядел что-то белое, валявшееся на полу рядом с пустой корзиной для мусора. Нагнувшись, он поднял такой же листочек, на котором было написано его послание, только этот был мятым и свернутым в шарик. Расправив лист, Мэтт в который раз за это утро испытал удивление. Тем же красивым почерком вверху листа было написано и несколько раз перечеркнуто его имя.

«Мистер Крайтон!»

— Похоже, ты меня знаешь. И, судя по обращению, на меня работаешь.

Почему-то именно этот факт, наконец, его отрезвил. Он не должен здесь находиться, не должен устраивать обыск, не должен заинтересовываться. Все это ни к чему, и не нужно ни ему, ни ей. У него не может быть ничего общего с этим домом и женщиной, в нем живущей. Может случиться так, что за эту ночь придется расплачиваться. Так было всегда: люди, в обычных обстоятельствах обходительные и вежливые, при малейшей возможности перехода на личностное общение становятся требовательными и нетерпимыми. Именно поэтому он не переходит определенные границы. Очень мало на свете людей, кого Мэтт мог бы назвать друзьями. Еще меньше тех, кому он доверял. За доверие, как и за заботу, Мэтью Крайтон привык платить. В противном случае, они могли обернуться ненужными исками.