Магия тени - Лазаренко Ирина. Страница 24
Долго-долго все молчали.
— Ну что, — в конце концов отмер Оль и посмотрел на Хона, который сей вздох казался в два раза меньше своих обычных размеров, — как я и упреждал: хлопанцы нашей земле.
Вместо огромного поля с жирной бурой почвой раскинулась, насколько хватало взора, желто-серая равнина камней и песка.
Глава 5
Два мира
Талантливость ничего не решает, решают только терпение, решимость и направление, в котором вы будете двигаться. У последнего пьяницы может быть больше способностей, чем у вас, это ничего не значит. Все дело в том, как распорядился своим даром пьяница и как это будете делать вы.
Портал отбрасывал золотистый отсвет на жухлую серую траву. Небо тоже стало серым — не тем туманным маревом, какое повисает над землей в середине осени, а рвано-пористой россыпью пепла. Такого неба никогда не бывало в Мирах прежде. И никогда не отсвечивали желтым порталы.
На обрывке шкуры угольком был начеркан рисунок: четырехлапое существо, похожее одновременно на кабана, орка и обезьяну, стояло спиной к дереву. В дереве была дверь — закрытая и подпертая поленом. В стороне, мелкие и далекие, стояли человеческие фигурки.
Алера повертела обрывок шкуры так и эдак. Похоже, прежде он был частью накидки или жилетки — наверняка магоновой: пришедшие из Ортая подлетки не стали бы разбивать лагерь рядом с порталом. Да и некому приходить сюда из большого мира: трое друзей добрались до портала в глубине Пизлыка только благодаря проводнику-троллю. Местные не углубляются в лес так далеко.
Тахар ногой поворошил угли в кострище. Судя по налетевшему сверху мусору, стоянка брошена давно. Ни в одном из Миров магонов не видели уже много дней.
Элай поднялся, привычно поправил висящий за спиной лук, бросил тряпочную котомку обратно на спальник, ссыпал в собственную котомку плоские костяные наконечники для стрел. Подошел к Алере, посмотрел на рисунок. Она так и сяк поворачивала кожаный лоскут.
— Что ты вцепилась в эту тряпку? Идем дальше. — Эльф кивнул на горы вдалеке.
Алера тоже поднялась на ноги. С прищуром всмотрелась в далекие серые скалы, оглядела степь, низкие пригорки, чахлые кусты шиповника. На одном из пригорков играли мелкие черные волки. На них Алера взгляд не задержала: звери теперь не опасные, сытые — после исчезновения магонов живности стало очень много.
Было в выражении ее лица что-то непривычно-пришибленное. Подошел Тахар, тоже всмотрелся вдаль, но никаких неожиданностей не углядел. Самые обыкновенные высокие скалы, как в любом Мире, хоть большом, хоть малом. В малых Мирах горы хорошо видны от портала, в больших они находятся так далеко, что походят на грозовую дымку у горизонта. Но горы будут непременно — высоченные, неприступные и сумрачные, как осеннее небо.
— Что там, Аль?
Она сморщила нос, и Элай подумал, что когда Алера так гримасничает, то становится похожей на хатницу.
— Ничего, — проворчала девушка неохотно, — идемте. Просто пахнет тут странно — снегом. И ночью.
Эйла сидела на табуретике перед окном и расчесывала волосы. Костяной гребень то и дело застревал в темных прядях, и эльфийка распутывала их пальцами, а потом гребень снова нырял в блестящие локоны. Они на долю вздоха распрямлялись под деревянными зубцами, но тут же скручивались снова — еще более пушистые и взлохмаченные.
Оль сидел на краешке писчего стола, умиленно следя за движениями гребня: вверх-вниз, вверх-вниз. Лежащая под столом Мавка с тем же умилением наблюдала, как хозяин качает ногой взад-вперед.
Всякий раз, когда Эйла оставалась у Оля — на ночь или на несколько дней, — он ощущал себя ребенком, получившим нежданный, незаслуженный подарок. Выросший в компании бойких красавцев-друзей Кинфера и Шадека, на свой счет он никаких заблуждений не питал: знал, что нет в нем ничего такого, что приводит женщин в восторг. Потому всякий раз, обзаводясь подружкой, мошукский гласник ощущал себя незаслуженно одаренным и тихо недоумевал: а чего в нем нашла эта самая новая подружка?
Вот и теперь Оль смотрел на Эйлу, задавался тем же вопросом и любовался ею. Хорошенькая эльфийка с тонким длинным носиком и умными серыми глазами, изящная, как кошка.
Младшая сестра наместниковой жены. Наверное, их родителям показалось очень забавным назвать дочерей Нэйлой и Эйлой.
— Террибар запретил Хону признавать свою вину в порче поля.
А голос у нее был самым обычным, ничуть не похожим на кошачье мурчание. Оль кивнул, даже не осознав смысла слов, — просто слушал, любовался и в кои-то веки никуда не торопился, хотя время уже приближалось к полудню.
Расхотелось ему торопиться за последние дни. Сколько ни выворачивайся нутром наружу, как мешок из-под репы, — все равно смотрят на тебя как на вражину какую. Как будто мало добра сделал городу за шесть лет работы.
И пусть не ради благодарности делаешь свое дело, а потому что иначе нельзя. Но кому захочется денно и нощно упираться заради тех, кто смотрит на тебя, как Божиня на лягуху? Пусть сами справляются со своими заботами, коль такие разумные!
— По-моему, со стороны Террия это очень недостойно. — Эйла отложила гребешок на резной столик. Этот столик, купленный только ради эльфийки, смотрелся в доме Оля как лебедь в стаде дойных коров. Прочая обстановка жилища наводила на мысли о школьных комнатах для занятий, лавках травников, некромантских полигонах, никак не связанных с бесполезной красотой.
Потом гласник наконец осмыслил сказанное эльфийкой.
— Как это — запретил признавать?
Удивление и обида в светлых глазах Оля были такими искренними, что Эйле захотелось немедленно выйти из дома через окно.
— Свинство, конечно. — Эльфийка потупилась и принялась теребить тонкий серебряный браслет на правом запястье. — Тем более что сам Террий разрешил Хону послать на поле стражников. Так и сказал: «Действуй по своему разумению». Ну тот и воздействовал как разумел. А получилось…
Оль тяжело сполз со стола, прошелся туда-сюда по комнате, глядя в пол.
— Так ведь люди думают, что это мы попортили поле. — Он обернулся к эльфийке, и та снова опустила глаза. — Они ж не чуяли магических сполохов. Они лишь видели, что лунки засыпаны, так? А потом пришли мы с Кальеном и…
Гласник сел на кровать и уставился в пол, наморщив лоб. Эйла присела рядом, обхватила тонкими пальцами его широкую ладонь. Пыталась объяснить, успокоить, но не получалось. А Оль силился истолковать новость безобидно — и не мог. Разве ж Террий такой дурак, чтобы не понимать мыслей горожан? Или такой бесчестный, чтобы сознательно подводить под удар магов? А может, Эйла что-то недослышала, додумала, неверно поняла?
— Так, — Оль аккуратно высвободил руку и поднялся, — ежели все так, как ты сказала, так мы с Кальеном без утрат из этой истории не вылезем. А я не вижу, отчего это мы должны отдуваться за чужие промашки, с какого такого испугу нас назначили виновными. Спросили хоть бы о чем-то. Растолковали, какая такая вина на нас… Пойду к Террию.
Последнюю фразу гласник договаривал уже от двери, всовывая ноги в ботинки.
Эльфийка немного повеселела: решительный и насупленный Оль был ей знаком чуть лучше расстроенно-оторопелого. С улыбкой Эйла смотрела, как он возится с завязками ботинок и куртки, — с виду неуклюжий, как большой мохнатый медведь, а на деле — такой же, как медведь, цепкий, сильный и смекалистый.
Из-под стола показалась голова Мавки с потешно навостренными ушами. Хозяин вроде бы вовсе забыл о ней и брать с собой не собирался, но и не возразил, когда Мавка, придав морде самое независимое выражение, подошла и встала у двери.
— Гляди, не повреди Террия, — с деланной строгостью напутствовала гласника эльфийка.
— Это как получится. — Ответная улыбка на долю вздоха осветила его лицо и тут же пропала. Словно привиделась.