Месть (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна. Страница 24
Но вслух этого не сказала, ведь я хитрая сучка. Да что там: моральная уродка, подстать тебе, Максимка. Продукт твоих же стараний.
-Хорошо, Максим, я не буду убивать его. У меня сейчас важная встреча, проведу её, сделаю пару дел, вечером буду дома, приезжай - поговорим. Обсудим всё, хорошо?
Он выдыхает, снова становится похож на себя:
- Сонечка, у тебя лицо прямо зелёное, давай я лучше тебя к доктору свожу? Есть вещи поважнее деловых встреч и проектов, когда ты уже поймёшь?
- Ничего страшного, я уже привыкла, сейчас выпью чаю, и всё пройдёт, - выжимаю улыбку.
- Сонь, я не хочу оставлять тебя, мне неспокойно…Можно подожду в фойе?
- А тебе на работу не нужно?
- Нет, я совершенно свободен, – чувствует подвох, вот урод.
- Хорошо, жди.
- Подожду.
Сразу после встречи с китайцами быстро разгребаю текущие дела и сваливаю по-быстрому через пожарный выход. Еду в гостиницу.
И тут начинается мой персональный ад. Внутри меня, оказывается, где-то очень глубоко, всё это время прятался человек, женщина. И вот сейчас, теперь только, она набралась смелости поднять голову…
Ребёнок… Мой ребёнок… Он живой и хочет жить, у него есть сердце и оно бьётся… Когда-нибудь он будет бегать, смеяться, плакать, задавать вопросы, как Мини-Макс… Я стану водить его в детский сад, а вечером ждать в раздевалке, а он будет бежать ко мне со всех ног и врезаться в мои бёдра с криком «Мамочка, моя мамочка пришла!», как когда-то делала я… А потом я поведу его в школу в строгом сером костюме и с огромным букетом… А почему ОН? Может, это ОНА? Нет… Там мальчик, я точно знаю, у меня сын…
Господи, ну какая из меня мать? Такая же, как моя собственная? Да нет, я могу быть только худшей… Живу в вечном стрессе и цейтноте, потому что бизнес – это постоянные проблемы, сложности, вопросы, которые нужно решать. Меня никогда не бывает дома: днём работа в офисе, вечером опять работа - в клубах и ресторанах, деловые беседы, встречи, проекты, вечеринки у нужных людей… Я не умею готовить! Я даже постель ровно не в состоянии заправить! А если он заболеет? Что я буду делать? А ещё его нужно будет грудью кормить, это ж вообще кошмар! Нет, это не для меня…
Может я и хотела бы быть матерью, иметь ребёнка, растить его, любить, но только не от этого урода… Как же я ненавижу его…
Ладно, до утра ещё есть время…
15 сентября.
А утром снова выматывающая тошнота и обморок в качестве финала…
- Алло, Андрей? Здравствуйте.
- Добрый день, вы опаздываете!
- Да опаздываю, у меня был обморок. Только очнулась. За этим и звоню, я приеду, но задержусь немного.
- Приезжайте или… нет, лучше вызовите скорую, температуры нет?
- Нет, сейчас я себя нормально уже чувствую, и меня даже не тошнит… почти. Я приеду.
Приезжаю, меня ведут в отдельную комнату, выдают голубой тканевый прямоугольник и приказывают облачиться только в него. Выполняю, меня опять мутит, но я стоически терплю.
- Вам плохо? – спрашивает Андрей?
- Да…
- Ничего, скоро уже полегчает. Проходите, ложитесь на кресло.
И я ложусь, а в голове набатом мысль: «Ещё не поздно, он ещё в тебе и он живой, вали отсюда. Беги, спасай себя и его. Ещё не поздно…»
- Точно решили?
- Точно. Видите, в каком я состоянии! Даже если бы эта беременность была желанной, я не в состоянии вытерпеть это!
- Ну, сейчас есть возможности облегчить токсикоз, во-первых, а во-вторых, как правило, к четвёртому месяцу все эти симптомы проходят, и женщины спокойно вынашивают. Есть, конечно, и более тяжёлые случаи…
- Мой точно самый тяжёлый! Я уже жить не хочу, так достала эта тошнота и рвота!
- Не думаю, что Ваш самый тяжёлый, - мягко улыбается. - Ну так что? Делаю анестезию?
- Делайте! – а в голове всё та же выматывающая душу мысль: «Ещё не поздно!».
- Хорошо, колени сюда.
Меня трясёт.
- У вас всё в порядке?
- Да делайте уже своё дело, доктор, быстрее!
- Я делаю!
Адская боль, несмотря на анестезию, я ору, а доктор Андрей внезапно переходит «на ты»:
- Терпи, рожать было бы больнее, так что терпи!
И я терплю, скулю и умываюсь слезами.
- Ну всё, дело сделано. Я на роды, сейчас двойняшек буду встречать. Медсестра вам расскажет, как принимать лекарства. Кстати, у вас мальчик был. До свидания!
- Прощайте, - рыдаю от невыносимой боли внизу живота… Так у меня там ещё ни разу в жизни не болело, словно тысяча собак впилась зубами в это место и рвёт во все стороны.
Спустя пару часов боль притупляется, одеваюсь, стремясь поскорее убраться из этого душераздирающего места, измученная физически и морально, потому что теперь в моей душе впервые поселилось чувство вины… Но тошнить перестало.
Шатаясь, скрюченная от боли, бреду медленно вдоль стеночки, мысленно оплакиваю своего ребёнка…
И видно Боги окончательно возненавидели меня за этот поступок, потому что послали мне ЕГО, Максима. Вижу его сидящим на скамейке в коридоре, таким же согбенным, как и я сама, опустившим лицо в свои руки… На нём словно тонны неподъёмного груза…
Плюхаюсь рядом, не в силах идти дальше. Он поднимает глаза, красные и переполненные слезами, лицо его искорёжено невыносимой болью, и я понимаю, что вот он момент торжества мести. Именно таким я и мечтала увидеть его однажды. И я это сделала, цель достигнута, квест закончен. Ни один из моих продуманных методов не дал мне такого результата, чего-то всегда не хватало, чтобы дойти до самого конца. Кто бы мог подумать, что именно аборт доведёт его до точки… Аборт – убийство его нерождённого сына…
Момент торжественный, а мне почему-то так же больно, как и ему, ненавистному, если не больнее…
Сидим долго, оба запрокинув головы и облокотившись на стену. Наконец, он говорит:
- Поедем, отвезу тебя домой.
Встаю молча, в моём положении полнейшего физического упадка (о духовно-нравственном вообще молчу), выбирать не приходится.
Мы едем домой, а я постепенно осознаю, что не прощу себе этого поступка никогда.
Глава 19. Время для искренней беседы
Подъезжаем к моему дому, я выхожу, он за мной.
- Куда собрался?
- Проведу до квартиры. Ты едва на ногах держишься… Твой врач сказал… ты не ела пять дней?
- Тебе какое дело.
- Да уже никакого. Проведу до квартиры и уеду.
Поднимаемся на лифте, я долго не могу попасть ключом в замок – руки трясутся, от перенесённой экзекуции и от успевшей накопиться из-за токсикоза слабости. Макс забирает их у меня, открывает сам, но не уходит. Молча идёт на кухню, через время выходит:
- Вот, это сладкий чай, выпей - станет легче, у тебя бессилие.
Я пью, и мне действительно становится легче, не только руки трястись перестали, но, кажется, даже боль в животе утихла. Сидим в гостиной, оба смотрим на панораму Москвы. Мне плохо. Духовно. Очень плохо, так плохо, что хочется рыдать, но я себе не позволяю, не при нём, не при этом уроде…
- Тебе пора, - говорю.
- Да пора…
Спустя время:
- И поговорить тоже пора. Начистоту.
Чую подвох. И он не заставляет себя ждать:
- Всё, Соня Ивлева, наказала ты меня. Больше уже не нужно. Это едва выдержал…
Ощущение, будто в жилах стынет кровь…
- Убери эти линзы… Твои настоящие глаза ведь серые?
Я не могу разжать рта… С неимоверным трудом выдавливаю:
- Когда ты понял?
Усмехается, горько.
- Угадай.
- Сегодня?
- Нет.
- Когда просил ребёнка оставить?
-Нет.
- Когда переспали в первый раз?
- Ужасное слово… Нет.
- Тогда когда это случилось? – я бы проорала эту фразу, но сил на ор нет …
- Соня, я узнал тебя в Space Moscow в апреле. Не сразу поверил своим глазам - ты изменилась, сильно. Я сомневался, подошёл ближе и понял, что сомнений быть не может – это ты.
- Это невозможно, меня мать родная не узнаёт.
- Значит плохая у тебя мать.