Заложница красных драконов (СИ) - Чекменёва Оксана. Страница 77

Сапожки, что для Яромира покупала, пришлось Мечиславу отдать, как старшему — хорошо, что на вырост купила. Ничего, племянник не расстроился, радуясь игрушкам да ремешку узорчатому. Хорошо, что ручных зеркал купила матушке и Любаве по два — отдала лишние Мире и Божене — десять лет уже девочке, скоро заневестится, пусть на себя любуется, прихорашивается. Я с ней особое родство почувствовала — себя в ней увидела. Тоже ведь сиротка, в дети взятая. Как я когда-то.

Потом Любава прощения попросила. Я простила, конечно. Вот только не чувствовала я, что извинения те от сердца идут. И стена невидимая никуда не делась. Обидно. Очень.

А потом… Потом были разговоры. Меня расспрашивали обо всём, о жизни у красных, о семье чёрных, в которую я вошла, об обычаях, в общем, обо всём.

И я, как недавно у жёлтых драконов о людях, рассказывала людям о драконах. Сколько живут, как взрослеют, когда женятся. Про «обмен» ничего не сказала, слишком уж личное, а что во время брачной церемонии жених невесте косу впервые заплетает — про это рассказала, почему бы и нет. И что до свадьбы девушки с распущенными волосами ходят, а голову вообще никогда не покрывают, только в холода на улице.

Про стёкла рассказала, про вилки, про книги и тёплую уборную в доме — тоже рассказывала. Меня слушали, словно сказителя с его былинами. Словно сказку. И дети, и взрослые — одинаково зачарованно. Я пообещала в следующий раз привезти и вилки, и книгу, и, если получится, стекло — показать диковину.

Пока всё это рассказывала, Эльрион с дедушкой и батюшкой ушли куда-то. Дедушкино кресло муж просто в руки взял и понёс. Наверное, расскажет им, кем на самом деле является. Я про это молчала. Не хотела ту стену невидимую ещё толще делать.

Потом ребятишки стали просить меня дракона своего показать. Они проще отнеслись к тому, что «тётушка Дарёна» — как обращались ко мне и племянники, и приёмыши родителей, — оказалась драконом. Они меня прежде не знали, им не пришлось разочаровываться, как тем, у кого на глазах я выросла.

Я объяснила, почему не могу превратиться у всех на глазах, как чёрные драконы, чем очень их расстроила. Но в этот момент со двора послышались крики: «Дракон, дракон!» и, выглянув в окно, мы увидели, что Второй осторожно разгуливает по двору в крылатой ипостаси, красуясь перед слугами и ратниками, давая им себя рассмотреть и даже потрогать. Ребятню словно ветром сдуло, Богдан с Далибором рванули следом, а мы, женщины к окну прилипли.

— Ох, как бы ограда не рухнула, — покачала головой матушка, глядя на народ, и правда, облепивший забор, словно куры насест. — Откройте ворота, пускай заходят, — крикнула кому-то.

— А он их не потопчет? — Миронега робко выглядывала из-за наших плеч.

— Нет, он осторожно, — успокоила её. — Если сами под ноги не кинутся — не потопчет.

— Ой, куда они полезли?! — ахнула Любава и, оттеснив матушку, высунулась в окно. — Яромир, Ратибор, не смейте! Слезьте сейчас же!

— Нам батюшка разрешил! — послышался детский голос, и, втянув сестру обратно, а то всё загородила, мы увидели, что на спине дракона расселось с полдюжины мальчишек постарше, в том числе и Яромир с Ратибором.

— Ну, муженёк, получишь ты у меня, — пригрозила Любава, хотя её никто, кроме нас, не услышал.

— Не волнуйся, не упадут, — попыталась успокоить и её тоже. — Я на драконе через весь залив летела, когда меня в заложники забрали — и ничего. А Второй стоит на месте. Если и упадёт кто с него, то по крылу скатится, как по горке, видишь, как он их держит?

— Второй? — переспросила Мира.

— Как это — на драконе? — одновременно с ней ахнула матушка.

— Я плохо драконьи имена запоминаю, — призналась, а потом стала объяснять, что драконы детей в корзинах специальных носят. А тех, кто постарше — в креслах. Я в корзину уже не помещалась, а кресло взять никто не догадался.

— Влада, куда?! — Любава вновь попыталась вынырнуть в окошко. — Ты же девочка!

— Матушка, это же как на лошадке, только большой! — откликнулась старшая из двух моих племянниц.

— Да пусть играют, — матушка с улыбкой наблюдала, как три её приёмыша и столько же внучат, вместе с другими деревенскими ребятишками, ползают по дракону, словно муравьи. — Это хорошо, что не боятся они. Хватит уже зла от драконов ждать, раз довелось породниться с ними. Жизнь не стоит на месте.

Да, жизнь на месте не стоит, тут матушка права. Надеюсь, постепенно люди поймут, что больше от драконов беды ждать не стоит. И от меня — тоже.

Игры с драконом продолжались до ужина. Мы подтащили лавку к окну и смотрели на представление с удобствами. Второй совершенно очаровал ребятню, да и взрослых тоже, было видно, что он и сам наслаждался игрой. Кроме катания ребятишек на спине, он их ещё и в передних лапах поднимал над головой — получалось даже выше, чем если с крыши нашего дома смотреть. Было много визга, но восторга больше.

Когда взрослые всё же растащили детей по домам, Второй, обратившись, присоединился к остальным охранникам, которые стояли среди батюшкиных ратников, что-то обсуждая. Да, на них тоже поглядывали с опаской, хотя и с любопытством, но это нормально. Чёрные были бы здесь чужаками, даже не будь они драконами. Но я-то своя!

Думала, что своя.

Последним ударом для меня стали слова Бориславы, младшей племянницы. Пока все молча ели, она внимательно меня разглядывала, а потом выпалила:

— А ты, плавда, золтый длакон?

— Правда, — кивнула я.

— А ты плавда нас всех позгёсь? — и на Миру оглянулась. Понятно, с чьих слов трёхлетний ребёнок говорит, не сама же придумала. Но стало так больно. Она сидела в платке и бусах, мною подаренных, смотрела на меня бесхитростными голубыми глазёнками и спрашивала, убью ли я её. Устами младенца…

— Нет, неправда, — только и смогла выдавить.

Любава тут же зашикала на дочь, чтобы глупости не повторяла, матушка на Миру сурово глянула, та в комок сжалась и за Богдана спряталась. А я сидела, не в силах проглотить ни куска, молясь всем богам, чтобы ужин закончился до того, как я разревусь от обиды.

Драконы относились ко мне предвзято, потому что я — человек, люди — потому что дракон. А разве я виновата? Я никому не причинила зла, а на меня вечно чужую вину вешают.

— Мы с женой очень устали — дорога была долгой, — послышался голос Эльриона. — Надеюсь, никто не будет возражать, если мы ляжем спать пораньше? Прямо сейчас.

Никто не возражал, и мы ушли из-за стола посреди ужина. Ужасно невежливо, но я была очень благодарна мужу за это. Шла за служанкой, которая, со свечкой в руках, вела нас в отведённую нам светёлку, кусая губы и стараясь не хлюпать носом, и лишь оставшись наедине с мужем, разревелась.

— Тиши, тише, моя золотая девочка, — муж баюкал меня, усадив на колени и целуя в макушку. — Не нужно обижаться на слова ребёнка, она сама не понимает, что говорит.

— Вот именно! — выревев главную боль, я уже могла отвечать, хотя и сквозь всхлипы. — Она не сама придумала, а повторяет за взрослыми! Ты видел, как на меня все смотрели?!

— Нормально смотрели. Улыбаются.

— Ага, улыбаются. А ты глаза их видел? Сначала-то не так смотрели. Сначала я своя была, человек, член семьи. А потом стала драконом. Чужой стала! Ты видел, как на меня смотрят? С опаской! Нет, мне улыбаются, расспрашивают обо всём, обнимают даже. Но словно роль играют.

— Может, тебе показалось?

— Я такие взгляды годами видела. Когда у красных жила. Не перепутаю. Открыто-то никто не решался ненависть свою выказывать, как Иллана на свадьбе — Крина строго за этим следила. В её семье привыкли ко мне, даже привязались некоторые, в основном младшие, с кем я росла вместе. Но остальные… Нет, они вежливые были, улыбались даже. А в глазах — вот это самое выражение.

— Какое?

— «Ты нам чужая», вот какое. Почему так, Эльрион? Ладно, красные, я им и правда чужая была. Но здесь меня с пелёнок знали. Растили, кормили, на руках и плечах таскали. А теперь… — и я снова разревелась.