Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 2 - Коллектив авторов. Страница 43

Я проехал ещё немного наугад, думая, что вскоре достигну другого перекрёстка. Путь, по которому я следовал, был всего лишь неровной, на редкость пустынной тропой. Туман сгустился, потемнел и приблизился ко мне, закрывая обзор до горизонта. Я мог лишь видеть, что попал в какую-то пустошь с валунами, без признаков обработанной земли. Я перевалил через холм и стал спускаться по длинному однообразному склону, в то время как сумерки и туман вокруг меня продолжали сгущаться. Я думал, что двигаюсь в сторону заката, но в этом полумраке не было видно ни малейшего отблеска или красного всполоха, который мог бы послужить признаком тонущего в тумане заката. Ноздрей моих коснулся промозглый запах соли, как будто впереди лежала гниющая морская топь.

Дорога повернула под острым углом, и мне показалось, что я еду между холмами и болотами. Ночь надвигалась неестественно быстро, будто спеша догнать меня, и я начал ощущать какое-то неясное беспокойство и тревогу, словно сбился с пути не в родной Англии, а в каких-то незнакомых враждебных краях. Туман и сумерки удерживали окружающий пейзаж в холодной тишине, в смертельной и тревожной тайне.

Затем слева от тропы, чуть впереди меня я увидел пятно света, которое напоминало скорбный, наполненный слезами глаз. Оно смутно просвечивало сквозь какую-то неопределённую хаотическую массу, словно находилось за деревьями в призрачном лесу. Когда я пошёл в сторону света, то увидел маленькую сторожку, какие обычно строят у въезда в некоторые поместья. В сторожке было темно и пусто. Остановившись и вглядываясь в полумрак, я заметил в изгороди из неподстриженных кустов очертания кованых железных ворот.

Всё вокруг имело запущенный и неприступный вид. Из невидимого болота наползали угрюмые, бесконечно извивающиеся спирали тумана, и я продрог до костей. Но свет указывал на возможное присутствие живых людей посреди этих пустынных холмов, и я надеялся получить место для ночлега или, по крайней мере, найти того, кто мог бы указать мне дорогу к городу или постоялому двору.

К моему удивлению ворота были не заперты. Они с жутким скрипом повернулись на ржавых петлях, словно их не открывали в течение долгих лет. Толкая перед собой мотоцикл, я пошёл по заросшей сорняками дорожке к источнику света. Хаотичная масса передо мной оказалась большой усадьбой, расположившейся среди деревьев и кустов, искусственные формы которых, как и живая тисовая изгородь у ворот, давно лишённые ухода садовника, приобрели дикие и гротескные очертания.

Туман тем временем превратился в унылую морось. Почти наощупь пробираясь сквозь мрак, я нашёл тёмную дверь недалеко от окна, в котором светила одинокая лампа. Я трижды постучал в дверь, и в ответ услышал медленные приглушённые, шаркающие шаги. Дверь была отворена с той неспешностью, что свидетельствовала об осторожности и нерасположении хозяина, и я увидел перед собой старика с горящей свечой в руке. Его пальцы дрожали от паралича или дряхлости, и чудовищные тени подобно зловещим взмахам крыльев порхающих летучих мышей трепетали позади в сумрачной прихожей, падая на его сморщенное лицо.

— Что вам угодно, сэр? — спросил он. Хотя голос старика дрожал, и говорил он нерешительно, тон его речи был далек от неучтивости. Он не выказывал явного негостеприимства и подозрительности, которых я опасался. Однако я все же ощутил некую нерешительность и сомнения, и пока старик слушал рассказ о причинах моего стука в эту одинокую дверь, я заметил, что он внимательно осматривает меня с той проницательностью, которая опровергла моё первое впечатление о его крайней дряхлости.

— Вижу, вы чужак в этих местах, — заметил старик, когда я закончил свои объяснения. — Могу ли я узнать ваше имя, сэр?

— Генри Чалдейн, — ответил я.

— Вы случайно не сын мистера Артура Чалдейна?

Немного удивившись, я признал, что это действительно так.

— Вы похожи на своего отца, сэр. Мистер Чалдейн и сэр Джон Тремот были большими друзьями до того, как ваш отец уехал в Канаду. Не желаете ли войти, сэр? Это Тремот-Холл. Сэр Джон долгое время не принимал гостей, но я скажу ему, что вы здесь, и может быть он захочет вас увидеть.

Испуганный и не совсем приятно удивлённый выяснением своего местонахождения, я последовал за стариком в заставленный книгами кабинет, чья меблировка свидетельствовала о роскоши и небрежности. Здесь старик зажег древнюю масляную лампу с пыльным, раскрашенным абажуром и оставил меня наедине с покрытыми пылью книгами и мебелью.

Я ощущал странное смущение, чувствуя, будто я проник в запретное место, пока ждал хозяина при тусклом свете жёлтой лампы. Здесь ко мне вернулись во всех подробностях воспоминания о странной, жуткой, полузабытой истории, которую я в детстве слышал от своего отца.

Леди Агата Тремот, жена сэра Джона в первый год после их женитьбы стала жертвой приступов каталепсии. Третий приступ, по-видимому, привёл к её смерти, поскольку она не очнулась спустя некоторое время, как обычно бывало ранее, а на её теле проявились все признаки трупного окоченения. Тело леди Агаты поместили в фамильный склеп, настолько древний и протяжённый, что он занимал огромное пространство под холмом позади дома. На следующий день после погребения сэр Джон, обеспокоенный странными устойчивыми сомнениями в окончательном медицинском заключении, вошёл в склепы. В тот же миг он услышал дикий крик и обнаружил леди Агату сидящей в своем гробу. Крышка гроба вместе с торчащими гвоздями лежала на каменном полу. Казалось невозможным, чтобы крышка могла быть выбита руками столь хрупкой женщины. Однако никакого другого правдоподобного объяснения этому не было, поскольку сама леди Агата мало что могла поведать об обстоятельствах своего странного воскрешения.

Наполовину в оцепенении, почти в бреду, в состоянии крайнего ужаса, который был вполне понятен в данном положении, она повела бессвязный рассказ о том, что с ней произошло. Она, похоже, не помнила, как пыталась освободиться из гроба, но её больше беспокоили воспоминания о бледном, омерзительном нечеловеческом лице, которое она увидела во мраке, пробудившись от долгого, похожего на смерть, сна. Именно вид этого ужасного лица, склонившегося над ней, когда она лежала в уже открытом гробу, и вызвал у неё столь дикий крик. Тварь исчезла до того, как сэр Джон приблизился к Агате, быстро умчавшись во внутренние склепы, и у женщины осталось лишь смутное представление о внешнем виде этого создания. Ей показалось, что оно было большим и белым, и бежало подобно животному на четвереньках, хотя его конечности были похожи на человеческие.

Конечно, её рассказ был расценен как своеобразное виде?ние или порождение бреда, вызванного чудовищным шоком от испытанного ею переживания, истинный ужас которого вытеснил из её памяти все реальные события. Но воспоминания об этом жутком лице и фигуре, казалось, постоянно преследовали леди Агату, и, в конце концов, страх свёл её с ума. Она не оправилась после той болезни, и прожив девять месяцев в расшатанном состоянии разума и тела, умерла после того как родила своего первенца.

Смерть стала милостью для неё, так как ребенок, похоже, оказался одним из тех ужасных монстров, которые изредка появляются в человеческих семьях. Точная природа его ненормальности была неизвестна, хотя пугающие и противоречивые домыслы вроде бы исходили от доктора, нянь и слуг, которым довелось его увидеть. Некоторые из них навсегда покинули Тремот-Холл и отказывались возвращаться после того как всего лишь мельком увидели его уродство.

После смерти леди Агаты сэр Джон удалился от общества. С тех пор почти ничего не было известно о его дальнейших действиях, так же, как и о судьбе жуткого ребёнка. Люди, однако, шептали, что ребёнок был заперт в комнате с зарешеченными окнами, куда не входил никто, кроме самого сэра Джона. Эта трагедия разрушила всю его жизнь, и он превратился в затворника, живущего всего с одним или двумя оставшимися верными слугами, в то время как его поместье, лишённое ухода, постепенно пришло в тягостный упадок. Несомненно, думал я, тот старик, который впустил меня, является одним из тех слуг, что остались верны хозяину. Я всё ещё обдумывал эту жуткую легенду, по-прежнему пытаясь припомнить какие-то определённые детали, что почти выветрились из моей памяти, когда услышал шаги, медленные и немощные — очевидно возвращался тот старик-слуга.